Нил Шустерман - Громила
Которые слышат, как Оззи называет меня неуклюжей ошибкой природы, и верят ему, и вся столовая взирает на меня так, будто это действительно моя вина, и я знаю, что это поражение, потому что как бы я ни хотел бросить всю мою ярость ему в морду, как бы ни желал поиграть в футбол его безволосой башкой — я не могу; и разве не стали бы они все — отсюда и до самых краёв их жалкой вселенной — ржать, как кони, узнав, что парень — кандидат на электрический стул — не может даже пальцем никого тронуть, не может причинить боль, даже если она заслужена.
Униженный и забрызганный томатным соусом, я готов сбежать куда подальше, но тут из ниоткуда, словно грозный мститель, выныривает Теннисон, расталкивает нас плечами и спрашивает:
«Ты чем-то недоволен, Оззи?»
В то время как сонноглазая повариха по ту сторону прилавка с жаровнями, ни о чём не подозревая, протягивает Оззи тарелку с равиоли, которую Теннисон выхватывает из-под его носа и отдаёт мне, спрашивая Оззи, нет ли у того каких возражений, потому как если есть, то пусть он напишет их в трёх экземплярах и засунет написанное в три отверстия своего тела,
На что Оззи не находится с ответом, поскольку он всё ещё пытается понять, какие три отверстия имеет Теннисон в виду, если Оззи вообще знает такое сложное слово, как «отверстие»; и хотя я не желаю, чтобы Теннисон вёл мою битву вместо меня, я ничего не могу поделать — я улыбаюсь, потому что, наконец, осознаю, что значит иметь друга, и, наверно, это стоит всей той боли, которую мне придётся вынести.
28) Спортивное
Грудь, брюшной пресс, бёдра, плечи, руки, икры;
Теннисон в спортивном зале не даёт мне спуску:
«Штанга, приятель, — это вещь; аппараты — для девчонок!»
Всего-то полчаса — и уже ноют мышцы, о существовании которых я раньше не догадывался.
Бицепсы, трицепсы, дельтоиды, пекторали;
Теннисон взял надо мною шефство:
«Тебе нужно нарастить мускулы против таких, как Оззи!»
Мускулы — это неплохая штука, Бронте, наверно, оценит их тоже.
Сгибания, разгибания, выпады, растяжки;
Теннисон — тренер из преисподней:
«Полегче захотел? Иди, собирай цветочки!»
А завтра, говорит он, будет ещё больней.
Лёгкий вес/много жимов, тяжёлый вес/меньше жимов;
Мышцы горят, но я привыкну, лишь бы только меня не стошнило.
«Воображаешь, это тяжело? Посмотрим, что ты запоёшь в следующий раз!»
Теннисон хохочет: намерен таки сделать из меня настоящего громилу.
Поднять сердечный ритм, глотнуть воды, пропотеть;
Спортивные упражнения — это здоровье.
«Классно поработали! А у меня даже ничего не болит!»
Ещё бы. Потому что у меня болит за двоих.
29) Тайное
Лакросс,
Футбола рассерженный брат,
Регби заброшенный пасынок.
Ни команды поддержки, ни музыки, ни поп-корна,
Играется на тренировочном поле,
Хочешь сидеть — приноси стул с собой.
Бронте машет,
Она застолбила мне место.
«Рапторы» против «Буйволов»,
Динозавры против тяглового скота,
Я никогда не видел этой игры прежде.
Теннисон
На острие атаки.
Он очень хорош, но не великолепен,
Он быстр, но не из самых стремительных,
И восполняет недостаток скорости за счёт тупо-упрямой агрессии.
«Он жаждет получить «лучшего игрока» — говорит Бронте, —
Но до этого никогда не доходит».
Точный
Пас Теннисону,
Он устремляется к воротам,
Неся мяч в сетке своей клюшки,
Бросок — но он промахивается на какие-то дюймы.
Буйволы прорывают оборону «Рапторов»;
Гол.
Разочарование.
Чувствую досаду Теннисона
И понимаю, что Бронте права:
Он станет капитаном команды, но никогда — звездой,
Разве что есть у него в запасе приём, способный сделать его непобедимым.
Слежу за игрой,
Сердце заходится,
И вдруг понимаю, почему:
У Теннисона есть тайное оружие,
Которое может сделать его звездой этого матча.
Интересно, что как он среагирует, когда поймёт, что происходит?
Я краду
Взрывом отзывающееся в его плече
Столкновение яростных клюшек.
Несу свою боль в молчании,
Боясь, что Бронте заметит;
Ссадины на колене
Не видно под моими джинсами;
Я мог бы уйти, но решаю остаться,
Чтобы втайне принимать на себя удары,
Потому что если Теннисон взял надо мной шефство,
То я имею полное право тоже взять его под свою опеку.
Конец игры,
«Рапторы» победили!
Теннисон забил три гола,
При этом даже не сильно вспотев.
Момент ликования, и я целую Бронте.
Надеюсь, она не заметит, что под курткой я весь взмок от пота.
И что будет,
Когда я приду домой,
И дядя Хойт увидит меня,
Заметит все эти свежие синяки,
И поймёт, что я воровал —
У других, не у нашей семьи?
Меня знобит
При мысли о том,
Что он узнает о моей тайной жизни.
Я мог бы сказать себе, что это ничего,
Что хуже, чем он уже сделал, он сделать не сможет,
Но в дядиной душе зияет чёрная пропасть,
Дна которой я никогда не видел.
И надеюсь, что не увижу.
КОДИ
30) Всякое
Брюстер всё время твердит, что мне надо бы быть тряпичной куклой. Вот заладил. Не хочу! Сказал ему, что хочу быть Пластик-Фантастиком, потому что это клёвое имя для супергероя.
— Ты не супергерой, — сказал Брю, — выбрось из головы! Думай, что ты — тряпичная кукла, так будет лучше.
Он говорит так, потому что я спрыгнул с крыши и сломал ему руку. Ну, может, он и прав — какой из меня Пластик-Фантастик, если у меня не получается растягиваться. Всё равно — вот было бы клёво, если бы я втайне был чем-то таким суперским, особенно когда дядя Хойт съезжает с катушек.
Хотел рассказать об этом Бронте-завру, но Брю сказал:
— Тайна должна оставаться тайной.
— Даже от неё?
— В особенности от неё, — сказал он.
Непонятно, почему. Они же так много разговаривают, что, кажется, могут читать друг у друга в мозгах.
Бронте-завр здорово плавает. Сам видел — я тогда учил её делать «пушечное ядро», а потом победил — проплыл быстрее до конца бассейна. Отличный был день, вот только под конец стало чуть страшно, потому что она увидела всю эту дрянь на теле у Брю. Нам про это разговаривать не положено, как и про моё тайное супергеройство. Ей захотелось узнать, откуда у него эти раны. Думала, что это дядя Хойт бьёт его и всё такое.
— Коди, дядя Хойт бьёт меня? — спросил Брю, глядя мне прямо в глаза. — Скажи правду.
Ну, я и сказал. Правду.
— Нет, — сказал я, — дядя Хойт боится Брюстера.
И это, ей-богу, истинная правда. Дядя никогда не подымает руку на Брю.
Но это только полуправда, и она хуже вранья, потому что тогда правду узнать труднее.
Я сразу понял, что Бронте-завр что-то поняла, но только она сама не поняла, чтó она поняла. И ещё кажется, Брю, будь его воля, так и оставил бы её в недоумении и растерянности, а это значит, что они вовсе не умеют читать друг у друга в мозгах, как я думал раньше, и мне стало клёво.
В тот день, когда мы ходили в бассейн, стояла классная погода: солнечно, прохладно, в точности как тогда, когда я прыгнул с крыши — это случилось в первом классе, когда я был ещё совсем дурак. Понимаете, я хотел стать супергероем и шёл к этой цели потихоньку, шаг за шагом: сперва спрыгнул со стула, потом с крыльца, а потом долго практиковался, прыгая из окна кухни — раз, и ещё раз, и ещё, пока не научился приземляться точно на ноги.
Короче, следующим шагом была крыша. Логично? Логично.
Так что я вытащил из сарая приставную лестницу и залез на верхотуру. А Брю, я так думаю, тогда уже вернулся из субботней школы; его заставляют отсиживать там за опоздания, потому что иногда дядю Хойта переклинивает, и он не выпускает Брю по утрам из дому.
Дело в том, что я не знал, что он уже дома. Я же не нарочно! Просто не думал, что так обернётся.
Короче, залез на крышу и начал отсчитывать, как при запуске космического шаттла. Вот смешно, думал я — ведь шаттл уходит вверх, а я-то собирался вниз!
Я отсчитывал целых три раза, потому что первые два никак не мог собраться с духом; а раз ты прозевал старт, приходится всё начинать сначала и считать заново. Наконец отсчитал третий раз и прыгнул.
Ну, скажу я вам! Это было вроде как в тысячу раз выше окна кухни, и хотя я и приземлился на обе ноги, они куда-то уехали из-под меня, потому что земля была мокрая. Я выбросил вперёд руки и почувствовал, как правая ударилась о большой камень, который торчал из земли. Кость хрустнула. Я, кажется, даже услышал этот хруст.
