Монго Бети - Перпетуя, или Привычка к несчастью
Итак, обе они вышли во двор посреди ночи. Катри уверяла, будто из ее комнаты не было слышно, о чем говорили мать с дочерью, до того, как разразилась ссора. Внезапно Катри услышала плач девочки, мать в чем-то укоряла ее, а та все безутешнее рыдала. Потом началась какая-то возня. Перпетуя пыталась вырваться и спрятаться в доме, откуда мать вытащила ее, и в конце концов ей удалось это. Но мать тут же вбежала в дом вслед за ней, осыпая девочку злобными проклятиями.
— Ах ты дубина! — бормотала она устало. — Ах дурища! Ты что же, не знала, что когда-нибудь придет и твой черед? Не ты первая, не ты последняя! А как же все остальные, те, с кем это случилось до тебя? Можно подумать, будто тебя на бойню ведут или резать собираются!
Катри с мужем вышли из своей спальни, Амугу держал в руке зажженную лампу. Как и все жители деревни, в ту ночь он лег очень поздно, а так как толстяки обычно любят поспать, его одолевала неудержимая зевота, и Амугу без конца тер сонные глаза. Все окружили Перпетую, сидевшую на краю постели. Лицо ее было залито слезами, губы дрожали.
— Что случилось? — с притворным удивлением спросила Катри.
— Моя дочь строит из себя недотрогу, — прошипела Мария. — Воображает, будто она не такая, как все. Не желает, видите ли, ложиться с мужем в одну кровать.
Перпетуя с дрожью в голосе умоляла Катри объяснить матери, почему ей кажется чудовищным то, чего от нее требуют. До тех пор пока священник не благословит их союз, между ней и этим мужчиной не может быть близости. Она ссылалась на Катехизис, вспомнила наставления своих исповедников, взывала к благочестию самой Марии. Было ясно, что Перпетуя содрогалась от ужаса при одной только мысли о необходимости соприкасаться с Эдуардом, она боялась оскорбить бога и еще больше страшилась близости с мужчиной.
— Что за глупая девчонка! — кипятилась Мария. — Она принимает за чистую монету наставления этих святош. Да если бы мы следовали всем их заветам, неизвестно, что бы со всеми нами сталось! Неужели тебе ни разу это не приходило в голову? Подумать только, она верит всему, что говорят священники! Вот дура-то! Ну и дура!
А Перпетуя плакала пуще прежнего. Она уверяла мать, что покорится, как только священник благословит их брак.
Гут вмешался Амугу. Сам-то он окрестился в последний момент, только чтобы доставить удовольствие своей жене, ибо Катри хотела во что бы то ни стало венчаться в церкви. Не переставая зевать, он заявил:
— Возможно, в стране, откуда явились эти миссионеры, люди и в самом деле следуют правилам, которые священники проповедуют здесь, у нас, хотя лично я в это не верю. Ведь они проповедуют одно, а их собратья делают совсем другое. К примеру, требуют уважения к чужому добру, а сами грабят нас. Священники твердят о целомудрии, а их братья таскаются с распутными девками. Да разве все перечтешь. Во всяком случае, обычаи у нас разные. И в школу вас посылают вовсе не за тем, чтобы перенимать обычаи чужих стран, а учиться. Научат читать-писать, и дело с концом. Ведь, когда вытягиваешь сеть из реки, обычно выбираешь из нее только уклеек, карпов, плотву и лещей, а всю остальную живность выбрасываешь. Вот так же и с белыми следует поступать: они говорят, а ты слушай, да не все принимай. Так-то! Запомни одно: по нашим обычаям, ты все равно теперь жена Эдуарда. А наш обычай ничем не хуже всякого другого.
— До чего же вы все непонятливые! — в сердцах воскликнула Катри. Несмотря на гнев, охвативший ее, голос Катри оставался нежным и мелодичным. — Ведь перед вами ребенок, который до вчерашнего дня воспитывался под сенью церкви. Да, да, до вчерашнего дня, помните об этом! Подумайте о том, что долбил ей с утра до ночи священник! Что сойтись с мужчиной без освящения церкви — грех, преступление, что за это господь бог прогневается и покарает ее. Вы вырываете этого несчастного ребенка из привычной среды и хотите, чтобы он сразу же отрекся от всего, что ему вдалбливали в голову в течение многих лет! Не прошло и нескольких часов, как сюда явились эти люди, а вы уже хотите, чтобы она вот гак, без всякого перехода, кинулась в объятия мужчины! Подумайте хорошенько. Кто вас гонит? Неужели Эдуард не может обуздать свои желания и повременить еще немного?
В ту ночь красноречие Катри спасло Перпетую. На следующий день празднество продолжалось с удвоенной силой: по распоряжению Марии был приглашен оркестр ксилофонистов, звуки музыки привлекли людей со всей округи. Узнав о том, кто такой Эдуард, Норбер не стал чинить препятствий всеобщему веселью, но строго предупредил, чтобы все участники торжества оставались ночью в деревне, а не таскались но дорогам в неурочное время.
В тот день Перпетуя несколько раз встречалась с Эдуардом и даже обменялась какими-то вежливыми фразами с молодым чиновником, ее удивило, что он нисколько на нее не обиделся за то, что она не пришла к нему. Откуда ей было знать, что молодой человек вовсе не хотел этого, — мало того, будь его воля, он соблюдал бы все правила приличия и терпеливо дожидался, пока его брак узаконят власти.
Вечером Катри снова удалось защитить Перпетую от яростных нападок матери. Но на третий день молодая женщина осторожно стала уговаривать девочку, успокаивала ее, как могла, напутствуя, точно воина, в первый раз идущего на битву.
В эту ночь Эдуард чувствовал себя смущенным, конечно не от неведения — скорее из-за почтительной нежности к юной девушке, о которой он мечтал и которая столь неожиданно очутилась в его постели. Вероятно, молодой человек решил подкрепить свои силы вином. Катри, во всяком случае, так считала. Едва удерживаясь от смеха, она рассказывала, как Эдуард встал и вышел из комнаты, потом вернулся, благоухая алкоголем, и только тогда решительно направился в спальню, где его ждала молодая жена, но тут ноги его подкосились, и он рухнул на кровать. Перпетуе пришлось спихнуть пьяного мужа, чтобы высвободиться. Так продолжалось несколько ночей кряду, пока наконец в одно прекрасное утро Перпетуя вопреки своему обыкновению не явилась к Катри с обычным отчетом, который, несмотря на все околичности и недомолвки, любой женщине был понятен. Она стала избегать свою наставницу. Может быть, она сердилась на нее?..
Тем временем Мария, Замбо, Перпетуя и Эдуард побывали в Нтермелене. где чиновник зарегистрировал брак молодых людей. К величайшему удивлению и огорчению Перпетуи, он сначала заставил их долго ждать, а потом все время одергивал, так как они либо отвечали на его вопросы все разом, либо недостаточно быстро и вразумительно.
По окончании отпуска Эдуард уехал в Ойоло один, оставив в деревне своего брата Замбо, который должен был привезти Перпетую в их семейство тремя неделями позже — после того, как она распрощается с матерью.
Вот тогда-то Перпетуя и пригласила к себе Кресченцию.
Какой нашла та подругу детства? Сильно изменившейся, просто неузнаваемой! Она говорила о своем муже без ненависти, по всей видимости, она уже преодолела отвращение к нему. Перпетуя, очевидно, решила, что должна быть счастливой в своей новой жизни, и больше не строила относительно своего будущего никаких иллюзий: без волнения приняла сообщение Кресченции о скором отъезде доктора Делестран в Европу. О пропавшем брате не было сказано ни слова, Перпетуя инстинктивно обходила эту тему, словно чувствуя, что для того, чтобы свыкнуться с новой жизнью, ей необходимо забыть прошлое, уничтожить источник детских химер.
Она уже строила новые планы. Например, попросила Кресченцию купить у сестры-директрисы книжку по уходу за детьми и передать ее Марии, чтобы та переслала книжку в Ойоло. Она надеялась на то, что, принимая во внимание полученное ею религиозное воспитание, ей сократят предбрачный срок в небольшой католической миссии на родине Эдуарда.
Так и случилось. После десяти дней наблюдения там решили, что Перпетуя вполне годится для роли христианской жены. Их обвенчали в одну из суббот после мессы вместе с другими парами, одетыми во все белое. Длинный и шумный кортеж сопровождал их до родной деревни Эдуарда с песнями и танцами. Пронзительные крики женщин взвивались к вебу, шествие время от времени замедляло ход, а то и вовсе останавливалось.
В течение трех дней, пока молодые жили там, Замбо, которому ни одна из его четырех жен не родила ребенка, твердил, что в деле продолжения рода их отца у него одна надежда — на Перпетую. Катри и Амугу рассказывали, что удар, хвативший неотразимого Замбо вскоре после рождения второго ребенка Перпетуи, они всегда рассматривали как дурное предзнаменование. Весельчак и жизнелюб, имевший пристрастие к крепким напиткам, превратился в слюнявого паралитика, прикованного к постели, слабоумного болтуна — одним словом, в живого мертвеца.
Мария и Мартин, приехавшие на свадьбу, оставались в доме Замбо долгое время спустя после отъезда супругов в Ойоло. Весь клан чествовал их как подобает, быть может, это в какой-то мере утешило их: мать и брат Перпетуи очень печалились но поводу того, что не могут отправиться в Ойоло вместе с новобрачными.
