Монго Бети - Перпетуя, или Привычка к несчастью
— Стало быть, муж у тебя будет тощий, жалко мне тебя, девочка. Не повезло тебе.
— Почему? — рассеянно отозвалась Перпетуя.
Почтенный Замбо продолжал разговор с Марией:
— Какое это имеет значение, матушка Мария! По возвращении Эдуард напишет отчет, представит его своему начальнику, и ему сразу же возместят все расходы.
— Это правда, Эдуард, сын мой? — с восхищением спросила Мария.
— Ну конечно, матушка, — слабым голосом ответствовал Эдуард, — абсолютная правда: мне возместят все расходы.
А Катри продолжала нашептывать на ухо Перпетуе:
— Маленькие да тощие они все неверные и ненасытные, впрочем, высокие еще хуже! А эти еще и неуживчивые, ревнивые до ужаса, а главное, властные. Береги спину от кнута.
Тем временем почтенный Замбо самодовольно продолжал:
— Государство возмещает Эдуарду все расходы. Мы с тобой, Мария, только мечтать могли о такой жизни, какая сейчас у нашей молодежи. Вот что значит независимость. А наш малыш, последний отпрыск моего отца, которого ты видишь перед собой, для правительства все равно как новорожденный для матери, которая и милует его, и ласкает, и ни в чем не может ему отказать. Вот это, я тебе скажу, жизнь так жизнь!
Старейшины племени, явившиеся из разных деревушек, собрались возле дома Марии. Они устраивались где придется: одни садились прямо на утоптанную землю, другие стояли, а кое-кто без долгих церемоний уселся прямо на полу террасы. Каждый, кто входил в дом, спрашивал Марию, который из двух гостей станет ее зятем, ибо во время первого визита Замбо с ним успели познакомиться лишь ближайшие соседи Марии.
— А разве это и так не ясно? — с хитрым видом спрашивал Замбо.
Вновь прибывший смущенно разглядывал по очереди Замбо и Эдуарда и наконец, решив, что женихом, по всей вероятности, должен быть младший, горячо жал Эдуарду руку и рассыпался в поздравлениях, а затем, повернувшись к его брагу, который подшутил над ним, размахивал кулаками, делая вид, будто осыпает его градом ударов, и оба громко хохотали, тиская друг друга в объятиях.
— А ведь ты и вправду чуть было не поверил, — говорил Замбо. — Стало быть, я еще на что-нибудь гожусь. А представляете, каким я был в молодости — гроза женщин, теперь таких мужчин уже нет.
Вскоре не осталось ни одного гостя, которого миновала бы эта шутка.
— Какой красивый молодой человек! — восклицал каждый при виде Эдуарда. — Именно такой муж нужен нашей Перпетуе, ведь она и сама краше всех. Какой красивый молодой человек! Поглядите-ка на эти ботинки, на этот костюм, на эту куртку, на галстук. А видели вы когда-нибудь такие носки!..
Почтенный Замбо заявлял:
— Что ж тут удивительного? Он последний отпрыск моего отца! Если бы вы только знали, какой высокий пост он занимает! Обычно такого положения достигают люди, которые старше его лет на десять, а то и на двадцать. Но заметьте себе, даже если бы он и не был на этой должности, одет он был бы ничуть не хуже — наш отец оставил нам кое-какое наследство…
— Кстати, по поводу толстых мне в свое время тоже ничего хорошего не говорили, — тихо сказала Перпетуе Катри. — Увидев Амугу, все в один голос твердили: «Бедняжка, муж-то у тебя какой толстый, тебе не повезло! Толстые — обжоры, пьяницы, этоисты, а уж насчет мужественности и не спрашивай…» А теперь я ни за что на свете не променяла бы своего толстяка на кого-то другого. Кто знает, может, через несколько месяцев и ты скажешь то же самое.
— Ты думаешь? — задумчиво проговорила Перпетуя.
— А почему бы и нет?
Почтенный Замбо горячо убеждал Марию:
— …Да вот, к примеру, в прошлом году при первой же продаже за сезон, а первая продажа, как известно, это главное, так вот, при первой же продаже я погрузил две с половиной тонны на грузовик грека.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что продал за один только раз две с половиной тонны какао? — изумилась Мария.
— Ну конечно, матушка Мария, именно это я и хочу сказать. Две с половиной тонны за один раз. По шестьдесят франков за килограмм, вот и считайте сами. И так из года в год. Теперь понимаете, почему я говорю, что у нас есть кое-какие денежки?
— Куда же ты деваешь такую уйму денег? — испуганно спросил Амугу. — И вообще, что делать человеку, если он до такой степени богат?
Почтенный Замбо выпятил грудь.
— Разве ты не видишь? Я, например, могу женить младшего брата. Хотя, не стану вас обманывать, у меня и после этого кое-что останется. Да, да, останется, и даже больше, чем вы думаете. И если кто-нибудь из вас может дать мне добрый совет, подсказать, как лучше истратить мои деньги, я с радостью выслушаю его.
— Дали бы они мне несколько месяцев, ну хотя бы несколько недель, — сказала Перпетуя, — я бы как-нибудь выкрутилась. Счастье еще, что здесь собралось так много народу. Ведь, в конце концов, должны же и меня спросить, согласна ли я. Если меня спросят, я скажу, что наотрез отказываюсь выйти замуж. Может, тогда мне дадут время…
— Поздно, моя дорогая, — остановила ее Катри. — Тебя никто не станет спрашивать, не надейся. Твоя мать расставила тебе ловушку. Мы все в эту ловушку рано или поздно попадаем, а ставят ее свои же — родные, близкие люди.
Тут как раз поднялся Мартин и произнес глупую и бессвязную речь. Под конец он совсем сбился, но его заключительные слова как бы послужили сигналом, и началась невообразимая суматоха. Раздались пронзительные крики женщин, болезненно отозвавшиеся в ушах школьницы, тем более что смысла их причитаний она не понимала. Затем безумие, как ей показалось, овладело всеми, подобно опьянению. Несколько раз она слышала свое имя, но не могла понять, то ли ее зовет кто-то, то ли просто разговор в комнате идет о ней. Вдруг Мартин торжественно направился в уголок, где она пряталась, и, взяв за руку, потащил через толпу, дыша на нее винным перегаром. Он подтолкнул ее к Эдуарду, и Перпетуе почудилось, будто она очутилась на сцене, залитой ярким светом. По указанию своего брага сидевший до той минуты Эдуард встал, и вот тут-то волна пронзительных женских криков достигла необычайной силы.
— Да обнимитесь же! — кричали вокруг. — Чего вы ждете?
Словно в кошмарном сне, Перпетуя увидела, что Эдуард наклоняется к ней. Затаив дыхание, полузакрыв глаза, она отпрянула, наклонив голову вниз, и тут же почувствовала, как руки мужчины коснулись ее, заскользили вдоль тела и, на мгновение замерев на бедрах, растеклись, точно две теплые лужицы по бокам. Вдруг молодой человек вздрогнул и, как уверяла Катри, в порыве нежности стиснул в объятиях Перпетую, словно собираясь поднять на руках. Перпетуя, чуть заметно оттолкнув его, сжалась в комок, и молодой человек отпустил ее, но рук не отнял, все еще продолжая держать девочку под мышки. Неясный гул голосов повис в воздухе, Перпетуя с тревогой ждала дальнейшего развития событий, время тянулось бесконечно. Наконец кто-то довольно грубо втиснулся между ними.
Чья-то рука легла Перпетуе на плечо, принуждая сесть на стул, и, открыв глаза, она обнаружила, что сидит рядом с Эдуардом. Украдкой взглянув на него, она увидела, что он отвернулся, верно тоже оробел, а может быть, его, как и ее, охватило отчаяние оттого, что эти пожилые люди таким жалким образом устраивают судьбу своих детей.
А потом на Перпетую никто уже не обращал внимания и, как предсказывала Катри, никто даже не подумал спросить ее, чего она хочет. Решалась ее судьба, а она была как будто ни при чем.
Пока мужчины продолжали пить в доме, во дворе, получив на то специальное разрешение Норбера, который заглянул сюда к концу дня, остальные при свете факелов устроили танцы. В надвигающихся сумерках гремели тамтамы. Близилась ночь. И Перпетуя слушала, как празднуют преждевременный закат ее детства.
Вскоре, однако, ей подали знак, чтобы она покинула свое почетное место рядом с Эдуардом и отправилась помочь матери на кухне, которую временно перенесли в дом Катри из опасения, что дым может побеспокоить гостей. И Перпетуя занялась работой, которая отныне станет ее уделом до конца дней.
Той же ночью произошло событие, о котором Эссола просил Катри и Амугу рассказывать ему снова и снова. Было уже поздно. Перпетуя спала в доме супругов, где Амугу приготовил ей постель в большой комнате. И вдруг ее разбудила мать. С необычайной покорностью, отличавшей Перпетую с той поры, как исчез ее брат, в полной уверенности, что уставшей матери требуется ее помощь, девочка, ничего не подозревая, быстро встала, тем более что легла, не снимая одежды, как обычно делала в тех случаях, когда ей приходилось проводить ночь не у себя дома.
— Ступай за мной, — приказала ей Мария.
Обе вышли во двор.
Описывая этот эпизод, Катри старалась быть как можно сдержаннее, чувствуя, что молодой человек возмущен до глубины души. Эссола считал, что Мария повела себя в данном случае как торговец, который, получив назначенную сумму, желает тут же выдать товар — в подтверждение состоявшейся сделки. Этот случай, полагал Эссола, доказывал, что незадолго до этого, может быть всего несколькими часами раньше, почтенный Замбо передал Марии внушительную сумму денег.
