Алан Силлитоу - Начало пути
Я медленно проехал по Трентскому мосту и мельком увидел небо слева, на востоке. По нему разливалась заря — красная, огненная, величественная, и я прибавил газу и на первом же перекрестке свернул налево с тем, чтобы в Грентеме выехать на Большой северный тракт.
Часть II
Хлебнув лиха от «простых душ», все сходятся на том, что они не столько умны, сколько хитры. Это неверно. Такие люди не умны и не хитры. Но у них есть особый дар — в иные минуты, под настроением, действовать в полном ладу с самим собой, только и всего. И даже тогда такой человек не ведает, что натворил. Все равно как змея: если уж ее вынудили напасть, яд у нее всегда наготове. Простая душа от природы слишком ленива, нападает только по необходимости. Но уж если придется напасть, она бьет куда больней, чем надо: ведь эту самую простую душу против воли заставили вынырнуть из ее простоты и вялости, которая по сути и есть та же лень. Примерно так я думал, вспоминая, что мисс Болсовер говорила, будто я — простая душа. Ее мнение должно бы мне льстить, да и впрямь было лестно, а все-таки простить ей это я не мог. И оттого, когда я, покинув ее навсегда, катил в Грэнтем, я совсем не чувствовал себя виноватым. Вот у Клодин — у той хоть на одно хватало соображения: уж она-то не считала меня простым и сильным, а потому выбросить ее из головы было потрудней.
Вообще-то я не любитель размышлять подолгу, особого толку от своих размышлений еще никогда не видел, так что я закурил сигару и, свернув на Радклифскую объездную дорогу, стал вовсю жать на акселератор, пока стрелка спидометра не дошла до пятидесяти миль — для меня, можно сказать, рекорд. Спешить было некуда. Моросил дождь, и дворники еле ползали по стеклу, словно батареи сели и сейчас еще плохо зарядились. Но мотор был в порядке, так что я катил себе и катил, а под колесами у меня разворачивалась карта Англии, хотя зима — время вроде не лучшее для путешествий, да и свобода радовала меня куда меньше, чем я ожидал. Мне даже стало казаться, что я уж слишком предоставлен самому себе и не знаю не только, куда еду (это была чистая правда), но и откуда я (а это уже враки). Но ведь когда так круто поворачиваешь свою судьбу, убеждал я себя, очень понятно, что чувствуешь, будто стрелка компаса мотается у тебя внутри, и покуда не установится — нет тебе покоя. Все было бы куда естественней, если б я свистнул чужую машину и теперь удирал на ней. Тут был бы хоть какой-то смысл, но меня, к сожалению, не воспитали вором, нет у меня этого сомнительного преимущества. А если бы я, ради собственного удовольствия, прикинулся, будто удираю на краденой машине, это был бы обман, но обманывать я тоже сызмальства не приучен, по крайней мере самого себя. Оставалось только примириться с унылой действительностью.
Когда Грэнтем остался позади и я пустился на юг по Большому северному тракту, на душе у меня полегчало. Кругом лежала унылая, мрачная, насквозь пропитанная водой земля, а по гудрону чуть не впритык друг к другу мчались грузовики, они с легкостью обгоняли мою старую калошу, так что я пугался до смерти и наконец-то понял, что совсем она у меня не такая быстролетная и мощная, как сперва казалась моему влюбленному взгляду. Однако я не велел себе терять веру в мою заводную игрушку, не то она, пожалуй, перестанет стараться, а если я ни с того ни с сего к ней охладею, чего доброго, и вовсе подведет.
Дождь забарабанил сильней, и капля-другая просочились сквозь временные заплаты в крыше, но пока еще можно было не беспокоиться. Вот только изоляционную ленту я забыл взять, будь она неладна. У обочины одиноко стоял какой-то человек в кепке и в плаще, у ног — чемоданчик. Он голоснул, и я подъехал и остановился, а включить сигнал поворота забыл. За мной по пятам шел огромный грузовик-тяжеловес, и он загудел так яростно — у меня едва черепушка не лопнула. Человек у обочины улыбнулся:
— Торопится. Они всегда гонят.
— Вот гад, — сказал я. — Вам куда?
Ему было лет тридцать, высокий, худой, руки — он взялся за рамку моего окна — грубые, узловатые.
— На юг.
Коротко и ясно.
— Мне тоже. Садитесь, если хотите.
— Сяду, коли вы не против, — сказал он.
— Меня зовут Питер Вулф, — сказал я, когда он захлопнул дверцу, да с такой силой, я подумал: она отвалится.
— Тоже, — сказал он.
— Как так «тоже»?
— Меня звать Билл Строу, — сказал он и ухмыльнулся; сроду я не видел такой дурацкой ухмылки, а ведь он явно был в здравом уме и твердой памяти.
Оттого, что у меня появился пассажир, я трусил, как бы не случилось какой аварии, и пока не привык к нему, вел машину так, будто мне под семьдесят и я всю жизнь был рачительным хозяином.
— Издалека? — спросил он.
— Дерби, — ответил я. — А вы?
— Лидс. По делу или развлечься?
— По делу. Служу в страховой фирме. Пробыл в Дерби три дня, выправлял страховой полис на «роллс-ройс». Жуткая работенка. Закурите?
— Не откажусь. Спасибо. А я ищу работу.
— Чем занимаетесь?
— Да всем, — весело ответил он. — Вот два года малярничал, отделывал квартиры. Оттого такой бледный. Хреновая работенка — цельный день с красками. Не знаю, чем займусь в Лондоне. Большой город.
Я кивнул.
— Что верно, то верно. — Один раз, лет двенадцати, я там был со школой, на экскурсии, видел Букингемский дворец (снаружи) и драгоценности короны в Тауэре (тоже снаружи). — Там работы хватает.
— Работа всюду есть, — сказал он угрюмо, со знанием дела. — Это уж точно. Только на юге здоровей, вот я туда и подался. А что, ваша колымага быстрей не может?
— Если вам так некогда, никто вас не держит, вылезайте и топайте. Может, поймаете какой-нибудь «бентли» — к обеду будете на месте.
— Ладно вам, — засмеялся он. — Я вас не брошу.
— Дело ваше. Я скоро остановлюсь, выпью чаю с пудингом.
— Я бы тоже перекусил.
И по тому, как он это сказал, я понял — платить ему нечем.
В придорожной закусочной народу было битком, у стойки выстроился целый хвост. И все ехидно выпялились на мой воротничок, галстук, на лучший мой серый костюм — мол, кой черт тебя сюда такого занесло? Так что я дал Биллу Строу полкроны и сказал:
— Возьмите-ка два чая и два пирожных.
А сам сел за столик и принялся ждать. Чуть подальше лежала «Дейли миррор», я потянулся за ней, хотел поглядеть первую страницу, но здоровенный шофер, который тащил от стойки свой завтрак — яйца, жареный картофель, сосиски, бекон, бобы, помидоры, оладьи и поджаренный хлеб, — заорал:
— Захотел газетку, приятель, так купи, я-то купил.
Он стал надо мной, что тебе хорошая башня.
— Ладно, — сказал я, — не кипятись. — Я поднялся, ростом я был с него, только похудощавей. — Никто не прикарманит твою газету. Я хотел ее подвинуть, а то чай поставить негде.
Тут он признал мой простецкий выговор.
— Я-то подумал, ты из таковских — мошна тугая, а на газету три пенса жалко.
— Ну, нет, — сказал я, а он придвинулся к столу и давай со страшной силой уминать свой завтрак.
Вернулся Билл Строу и сел как раз так, что я мог получше его рассмотреть.
— Что-то не больно ты смахиваешь на страхового агента — такой чистюля бы перед этим гомиком сдрейфил.
— Лучше заткнись, не то он заодно и тебя заглотает.
— Не заглотает, — сказал Билл. — Я сам его разделаю. Мне не впервой.
Этому я сразу поверил. Лицо у него было худое, острое, похоже, он такой — чтоб в драке взять свое, вполне может пустить в ход бритву. Но сейчас он так оброс, что для начала ему не мешало бы использовать бритву по прямому назначению. Потертый костюм на нем чуть не весь насквозь светился, рубаха грязная, и вроде без пуговиц, разъехалась бы впереди, если б не галстук, до того старый, что на видном месте продырявился.
— Спасибо, накормил, — сказал он. — Со вчерашнего дня крошки во рту не было.
Я подтолкнул к нему через стол вторые полкроны.
— Тогда возьми чего-нибудь еще. Он вскочил.
— Век этого не забуду! — И чуть не бегом кинулся в начало очереди. Я думал, его разорвут на куски и выкинут в окно. Но он протолкался вперед и как-то так глянул на тех, кто поближе, что, видно, враз подействовало — через минуту он уже принес два яйца на поджаренном хлебе и уплел их, кажется, еще прежде, чем поставил тарелку на стол. — Ты парень что надо, — сказал он. — Ты, может, не знаешь, но ты спас мне жизнь. Теперь все пойдет по-другому.
— Брось, — сказал я. — Пустяки.
— Нет уж, — сказал он. — Век буду помнить. Ты молодчина, ты и впрямь благодарности не ждешь, только я тебе во как благодарен. По гроб жизни.
Он весь покраснел, я даже удивился и на закуску предложил ему сигарету.
— Ты, видно, не больно разбогател на своей малярной работе.
— А я, может, и не малярничал вовсе, — сказал он и ухмыльнулся. — Вот двинем дальше, я тебе расскажу. История длинная, до самого Тимбукту хватит, не то что до Лондона.
