Анхела Бесерра - Музыка любви
— Солита, доченька, ты совсем ничего не ешь, — мягко упрекнула мать, глядя на ее тарелку.
Пубенса, знающая толк в любовных недугах, поспешила прийти на помощь.
— Ах, тетушка! Бедняжка переела вчера торта... Не заставляйте ее.
— Сегодня мы отправляемся в Монте-Карло. Сказочное место, вот увидите! — весело вмешался отец.
— Не уверена, что ребенку полезно видеть столько бессмысленного расточительства, — тихо заметила мать, обращаясь только к нему.
— Пожалуй... но ведь девочки уже большие. Они вполне могут остаться здесь, как ты считаешь? Пубенсе двадцать пять, в конце концов. Мы бы с тобой поехали вдвоем, провели бы там ночь, только ты и я... — Бенхамин лукаво подмигнул жене. — А они пусть отдыхают в отеле — бассейн, море, солнце... Пубенса у нас такая ответственная. К тому же она Солите как старшая сестра и присмотрит за ней подобающим образом.
Соледад и Пубенса делали вид, что не прислушиваются к разговору старших. Остаться одним! Впервые вот так — сами себе хозяйки, днем и ночью! Быстрый обмен взглядами, и обе дружно сделали скучные, обиженные лица.
— Прямо не знаю, что делать, Бенхамин, — колебалась мать.
— Будет тебе, дорогая. Ничего с ними не случится. Мы отлично проведем время, и наши девочки тоже. Что им там делать? Скучать среди пожилых транжир?
— Действительно, тетя, — подала голос Пубенса. — Разумнее было бы нам остаться здесь. Правда, Соледад? — Она незаметно толкнула кузину локтем, требуя поддержки, и та кивнула, всем своим видом показывая, что соглашается с величайшей неохотой. — Кузина плохо спала из-за этого торта, так что сейчас ей лучше всего попить горячего бульона да отдохнуть как следует. Уж я прослежу, не волнуйтесь.
Пубенса и Соледад многозначительно переглянулись.
Жоан Дольгут тем временем с непроницаемым лицом хлопотал вокруг стола. Ему даже не пришлось особенно стараться, чтобы услышать весь разговор от начала до конца. Перед родителями Соледад он старался изображать невидимку. Достаточно просто находиться рядом с ней, вдыхать ее нежный, чистый аромат, лаская взглядом тяжелые волны черного шелка, каскадом спадающие на хрупкие плечики...
Соледад наконец заговорила:
— В таком случае займусь почтой, ведь я обещала послать открытки подругам и монахиням.
Бенхамин решительно встал из-за стола:
— Что ж, пойду распоряжусь насчет отъезда.
Пока ее супруг раздавал указания служащим отеля, Соледад Мальярино заставила дочь и племянницу выслушать тысячу и одно наставление. Им запрещалось: разговаривать с посторонними, далеко заплывать в море, гулять по пляжу в купальных костюмах после полудня, знакомиться с курящими девушками, слишком пристально смотреть на окружающих, злоупотреблять булочками и пирожными с заварным кремом, шоколадом или сливками (от этого портится цвет лица!), а также, разумеется, ложиться спать позже девяти часов вечера.
Затем она подозвала официанта и велела ровно в двенадцать принести легкого бульона в комнату ее дочери. Жоан поспешил на кухню передать заказ.
Ближе к вечеру Соледад и Пубенса вышли прогуляться по бульвару Ла-Круазетт. Повсюду им попадались на глаза афиши, объявлявшие о первом международном кинофестивале, который состоится в сентябре. Впервые выйдет на экран фильм «Волшебник из страны Оз». Управляющий отеля уже рассказывал им, что многие голливудские актеры приедут в Канны поддержать премьеру: Гэри Купер, Мэй Уэст, Дуглас Фэрбенкс и другие.
Пубенса была на седьмом небе от счастья. В прежней жизни самым увлекательным ее путешествием была поездка на кофейную плантацию в Киндио к одному из своих многочисленных дядюшек, где ей целыми днями приходилось сбивать сыр из свеженадоенного молока. А теперь, впервые в жизни, она купалась в роскоши. Девушка свыклась с ролью бедной родственницы семьи Урданета. Оставшись сиротой в раннем детстве, она тем не менее сохранила врожденную жизнерадостность, которая помогала ей стойко переносить любые испытания. Все приходилось ей по душе, во всем она видела светлую сторону. Она не делила людей на богатых и бедных, и уж тем более детей — на хороших и плохих. Для нее человек всегда оставался человеком, а ребенок — ребенком. Хорошим вещам, по ее мнению, следовало радоваться, если они есть, а если нет — то и бог с ними. Благодаря дяде Бенхамину она получила безупречное воспитание в монастыре Святого Сердца, а затем и прочие привилегии, выпадающие дальним родственникам богачей.
Пережив несколько серьезных разочарований в любви, последнее из которых оставило особенно горький след, она решила залечивать сердечные раны под одеянием послушницы и чуть было не ушла в монастырь насовсем. Но в последний момент монахини мудро постановили, что доля Христовой невесты будет ей в тягость, и вызвали чету Урданета на разговор. Те согласились принять девушку под свою опеку. Несколько раз они пытались подыскать ей жениха среди знакомых молодых людей, но Пубенса и слышать больше не желала о любви. Никакими силами не удавалось склонить ее к браку, и постепенно супруги Урданета пришли к убеждению, что она так и останется старой девой — приживалкой.
В последние месяцы, сама того не замечая, Пубенса сделалась кем-то вроде дуэньи при обожаемой кузине. Радости и печали Соледад она воспринимала как свои собственные, — впрочем, печали случались редко и развеивались почти мгновенно. Вот и первые секреты двоюродной сестренки тоже стали ее секретами, и она не выдала бы их никому и ни при каких обстоятельствах. Обменявшись взглядами за завтраком, девушки принесли клятву молчания. Отныне они будут всегда заодно.
Веселые и беззаботные, они вернулись с прогулки как раз вовремя — носильщик уже спустил в вестибюль чемодан. Бенхамин Урданета и Соледад Мальярино собирались отбыть на нанятом «ягуаре», шофер терпеливо ждал их у дверей.
Пубенса еще раз успокоила их, пообещав непременно звонить и обо всем докладывать.
— Береги свою кузину. И не забывайте, что я вам говорила.
— Ни о чем не волнуйтесь, тетушка. Мы будем предельно осторожны.
Прощаясь, родители не переставали сыпать напутствиями, а девушки охотно и поспешно отвечали «да, сударь» и «да, сударыня». Наконец машина тронулась с места, и супруги Урданета, отбросив все тревоги, приготовились наслаждаться путешествием.
Жоан Дольгут уговаривал кондитера позволить ему приготовить пирожное, украшенное фигуркой ангела, чтобы оставить его в подарок в апартаментах прелестной колумбийки, как вдруг его позвали. Из номера 601 был получен заказ: клубника со сливками и дынное мороженое.
У Жоана задрожали колени и поднос в руках, когда дверь ему открыла сама Соледад. Краснея и не находя слов, они молча смотрели друг на друга, пока положение не спасла подошедшая Пубенса.
— Спасибо, поставьте вот сюда. — Она указала на стол. — Как вас зовут?
— Жоан, сеньорита. К вашим услугам. — Он не сводил глаз с Соледад, смотрящей на него с робким любопытством.
— Вы замечательно играете на рояле. Мы всю ночь вас слушали — верно, кузина?
— Чудесно. И произведения вы играли прекрасные, — еле слышно откликнулась Соледад. — Шопен...
— Вы знаете Шопена? — неловко вырвалось у Жоана.
— Конечно. И Бетховена, и Моцарта — все их сонаты. Фортепиано — как дождь, утоляющий жажду сердца. Разве можно жить на свете без музыки?
Жоану казалось: подлинная музыка — та, что раздается сейчас из ее уст. Вот эти слова и есть тот самый дождь, о котором она говорит.
— Мне хотелось бы послушать еще, — произнесла Соледад почти шепотом.
— Я буду счастлив сыграть для вас, сеньорита. — Жоан едва сумел ответить, таких усилий стоило ему совладать с бешеным стуком сердца.
Пубенса, угадывая причины их замешательства, снова поспешила на выручку:
— Откуда вы родом? — непринужденно спросила она Жоана.
— Из Барселоны, сеньорита.
Начатую беседу прервал телефонный звонок. Звонили с кухни — узнать, доставлен ли заказ.
— Про вас спрашивали, — сказала Пубенса, кладя трубку.
— Мне пора. С вашего позволения. — Жоан снова взглянул на Соледад в надежде получить улыбку на прощание, но она вместо этого остановила его вопросом.
— Шопен? — Видя, что он не понимает, она пояснила:— Сыграете Tristesseв следующий раз?
— Из Шопена — все, что пожелаете.
Обуреваемый противоречивыми чувствами, Жоан удалился, но мысли и душа его остались в номере 601. Продолжая выполнять повседневные обязанности, он действовал машинально, снова и снова вызывая в памяти каждое слово, каждый красноречивый взгляд, ее нежный румянец. Ему во что бы то ни стало нужен был рояль.
В кладовой он столкнулся с месье Филиппом, и тот сразу же заметил, что юноша как-то возбужден.
— Что с тобой, эспаньолито? Ты прямо сам не свой... Уж не вскружила ли тебе голову какая-нибудь красотка, а?
