Макс Нарышкин - Privatизерша
Арт не помнил, как наступила ночь. На этот раз она пришла неожиданно.
Глава 9
Вторая половина контракта, Бен Гордон, задерживался в Нью-Йорке еще на сутки, но, честь ему и хвала, отзвонился и вполне доброжелательным тоном попросил Морозова подождать. Он пообещал оплатить стоимость проживания «мистер Чуефф» в Дейтона-Бич и просил назвать отель, где остановились его будущие компаньоны. Блеснув благородством, Гордон, рекомендованный Морозовым как человек стальных привычек и слова, оставлял Арта еще на сутки в городе, в котором его едва не лишили денег. Снова и снова прокручивая в голове ту сценку с потерявшей рассудок парой, Артур думал о том, что было бы, не успей он выхватить из рук будущей мамы пистолет. Наверное, уже ничего бы не было. Ни этого отвратительного солнца, давящего на глаза, ни охоты на акул, ни споров в гостиной Бедакера.
Поняв, что встреча с партнером откладывается, Арт решил не выходить больше из дома. Справедливо рассудив, что ему нечего делать на улице, он вооружился бутылкой виски и пил больше обычного. Напротив него сидел Морозов с вечно молодым Элом, и троица вела вполне миролюбивые корпоративные беседы. Рита пристроилась в кресле чуть поодаль с книжкой в руке и лишь изредка поднимала глаза, чтобы понять по глазам говорящего, действительно ли он говорит то, что думает. Поэтому она постоянно смотрела на Артура. Он был одним из троих, чьи речи нуждались в постоянном контроле.
Рита слушала и решала нелегкую задачу: он с цепи сорвался, поддавшись влиянию местного светового излучения, или это один из его способов защиты от предполагаемой внешней угрозы. Причину последней версии объясняла настойчивая забота Морозова о Рите. Вчера он проявил себя назойливым малым. И все его поступки сводились к тому, чтобы прикоснуться к Рите. То к бедру — случайно, разумеется, то к плечу. В один из этих моментов он и был застигнут Артуром, возвращавшимся с банками в руках.
Странное дело, Рита не понимала, приятны ей прикосновения Big Vad’а, как называл его Гордон по громкоговорящей связи, или противны настолько, что даже не хочется отдергивать руку, чтобы не спровоцировать еще более тесного контакта. Она не знала, являются ухаживания Большого Вада тайной для Арта или он просто не придает им особого значения в силу известности ему привычек Морозова. Не исключено, что он так ведет себя со всеми женами своих приятелей и в этом нет ничего скабрезного. В конце концов, друг моего друга — мой друг, а Арту Большой Вад всегда готов и спину маслом от загара натереть, и плечи размять. Есть люди, которые дружбу свою, как обезьяны, выражают прикосновениями. В Третьяковском у нее была подруга, которая всегда желала ей добра. Свои горячие речи полушепотком в служебном помещении магазина по продаже «Патек Филипп» и «Лонгинес» она сопровождала поглаживаниями по груди и мягкими поцелуями. И каждый раз, когда это случалось, Рита не испытывала неприятного ощущения. Ее целовали в щеку модельеры, и поцелуи эти были столь же невинны, как поцелуи апостолов. Но были и другие примеры, и самый известный Рите, из-за чего, собственно, она перестала посещать самый успешный салон на Тверской, был пример одного из лучших мастеров Москвы Дианы Маршаковой. Однажды сев перед зеркалом и почувствовав на своей голове ее руки, Рита не сразу поняла, в чем дело. И лишь спустя пять минут, когда увидела, что руки мастерицы гуляют по ее голове, шевеля прическу, больше того, чем это необходимо, она запаниковала. Но было поздно. Диана водила по ее затылку пальцами, чуть сжимала пряди, в общем, вела себя так, как ведет мужик, налегший на женщину. Руководствуясь своей женской интуицией, Рита подсчитала, что во время сорокапятиминутной стрижки у ее парикмахера был оргазм не менее трех раз. Выйдя из парикмахерской, Рита почувствовала себя выведенным на улицу прапорщиком-импотентом из казармы гусарского полка.
Вот и сегодня, размышляя над тем, как оценить поведение Большого Вада, она колебалась и не знала как поступить. Известно ли Арту? Она не знала. Сегодня утром она столкнулась с Морозовым в ванной. Тот освободил проход ровно настолько, насколько было необходимо, чтобы пройти мимо него, коснувшись грудью. Непонятно и… И она чувствовала — игра немного захватила ее.
Листая книжку, Рита не вникала в текст и слушала непривычную и немного неприятную ей речь Арта.
— Рабочий день начинается с дороги, — чуть осипшим голосом хрипел он. — Нажми на тормоз. Нельзя заходить в компанию, если ты раздражен. Твое первое появление в офисе — прообраз рабочего настроения в нем на весь день. А потому я вывел для себя несколько принципов поведения. Они просты в обращении, и их искусственность незаметна для окружающих.
— Ну-ка? — полюбопытствовал Большой Вад.
— Твой рабочий день начинается с дороги, — упрямо повторил Арт. — Опусти стекло. Выслушай все, что он думает о тебе. Ни говори ни слова из того, что сказал бы о нем ты. Удовлетворенно кивни, улыбнись. Подними стекло. Убери ногу с тормоза и нажми на газ. Услышь сзади удар и грохот стекла. Помни: неразрушенные нервные клетки — гарантия безопасности на дороге.
Бедакер рассмеялся и хлопнул в ладоши. Арт, который уже давно не обращал внимания на ту мелочь, что подливает «Джонни Уокер» только себе, с благодарным видом поклонился.
— Выслушай его, кивни, вызови начальника отдела. Выслушай начальника. Откажи в просьбе повысить жалованье. Проходя мимо курилки, выслушай все, что говорят о тебе. Узнав голоса, улыбнись, подпиши два приказа: о сокращении штатов и оптимизации. Помни: компания должна быть в крепких руках.
Сам себя отправивший в изгнание писатель расхохотался и с удовольствием выпил рюмку.
— Вернувшись домой, сядь перед телевизором, найди хоккейный матч. Повернись к жене, скажи, что только что ею сказанное содержит здравый смысл. Отвернись от жены. Посмотри, сколько штрафных секунд осталось до возвращения на лед Зарипова. Помни: гармония в семье превыше всего.
У Риты дрогнула бровь, она посмотрела на мужа. С ним что-то было определенно не в порядке. Давненько она не видела его в таком отчаянном подпитии.
— Не шевелись… — продолжал он между тем.
Рита, уже не скрывая своего взгляда, смотрела на него и только сейчас начала понимать, что близится неотвратимое. Она знала своего мужа, и эти знания прямо указывали на то, что пришел наконец-то час, который приходит раз или два в году, когда силы покидают Арта. В эти мгновения он больше не хозяин себе. Его несет по течению и ему кажется, что как раз он-то и есть тот единственный, кто борется с волнами. И когда его уверяют в обратном… Тогда и случается то, чего Рита боялась больше всего.
— Не шевелись. Выслушай, как ты горел на работе. Как сгорел. Как тебя будет не хватать. Не говори ни слова. Выслушай грохот молотка. Вся жизнь прошла правильно. Ни единого сбоя. Улыбнись для археологов. Лежи. Заслужил.
Писатель выхватил откуда-то из-под столика блокнот с ручкой и принялся, беззвучно посмеиваясь, чиркать что-то на одном из листков.
Осмотрев зал, Арт наклонил бутылку и наполнил рюмку до краев. Рита отметила тот факт, что, когда он вел взгляд, он коснулся им всех, кроме нее. Сердце ее чуть дрогнуло.
— Арт, хватит?.. — И она посмотрела на пузатый сосуд.
Он словно и не слышал.
— Живет в Москве один вид лжи, который я ненавижу особенно. — После этих его слов она сжалась. — Ложь, она ведь разная бывает. До поры сокрытие онкологического диагноза больного, это не ложь, это сострадание врача к пациенту. Мужик, заверяющий жену, что не спал с другой, зная наверняка, что спал, — это не ложь, это правильный выход из ситуации. Солгал он раньше. Сейчас же поступает правильно — пусть она никогда не узнает правды. Но это все шалости по сравнению с тем видом лжи, который я так страстно ненавижу. Эл, у тебя есть еще виски?..
— Сколько угодно, дружище. Для тебя — сколько угодно, — живо отозвался Бедакер, вставая и направляясь к бару.
— Что же это за вид лжи? — вяло укладывая лимон в рот, поинтересовался Большой Вад, и Рита обратила внимание, что такой уверенности, как у Вада, иногда не хватает мужу.
— Это чисто мужская черта, к сожалению, и очень распространенная. Даже склонный к гомосексуализму мужчина, если он презирает этот вид лжи, вызывает у меня уважение куда большее, чем тот, кто считает себя мужиком, поступая, впрочем, как самый настоящий пидор.
— Арт…
— Я полностью поддерживаю тон Артура, — поддержал сворачивающий пробку на бутылке «Джи энд Би» Бедакер. — Я соскучился по русской речи. Когда настоящие мужчины быстро находят правильные определения, я восхищаюсь этим. Маргарита, здесь так плохо говорят…
Славу писателя Эл снискал вовсе не политическими детективами и не громящими бывший и действующий строй России статьями. Он пробовал, говорил Эл, но ничего не вышло. Время, когда разоблачения имели успех, истекло за минованием надобности. Пришло время драйва, философских изысканий и интеллектуальных детективов. А как раз в этом Эл не был так силен, как в разоблачениях. И тогда он ступил на путь шкуроснимательства, и вскоре понял, что нишу свою в литературном мире Флориды занял. Причиной быстрого успеха Эла послужил литературный графоманский альманах «Дайтона-Бич литерари» и издаваемое в нем произведение жителей полуострова. Бедакер пришел в неописуемый восторг, когда увидел, какое количество людей пылает страстью увидеть свое сочинение если не в магазине, на полке, рядом с «Цифровой крепостью» Дэна Брауна, то хотя бы в газетном киоске, на страницах журнала. Непризнанные писатели роились в издательстве Дайтона-Бич, стоя в очереди для сдачи на рецензию очередного бреда. Эл даже захохотал, унюхав огромную, необъятную кучу бабла. Решив попробовать, он начал быстро и уже через месяц бил все рекорды популярности. Он был третьим лицом во Флориде после комика Джейсона Кичмана и телеведущей Нэнси Гудман, раздевающейся во время репортажей. Все началось с небольшой повести Натали Кандински «Прогулки по пляжу». Повесть пестрела сценами эротического характера, прелюдий было мало, и было бы логичней назвать сочинение не «Прогулками», а «Возлежаниями». Добрую часть своих страниц журнал отдавал на откуп таким же рецензентам, коими были и писатели. Графоманы критиковали графоманов, искали ошибки в текстах и объективные нестыковки. Эл долго думал, с чего начать, и начал необычно. Он стал критиковать не произведения, а тех, кто писал на эти произведения рецензии. Вот тут и пригодился старому писаке опыт коммунистических фельетонов. Взяв псевдоним Палач Рецензентов, Эл обрушил на критиканов всю свою накопившуюся за годы скитаний иронию.
