Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)
Подъехав к переправе примерно в первом часу ночи, мы остановились у причала, где как раз заканчивалась погрузка китайских войск. Переправу обслуживали два парома. Вдруг на сходнях заупрямился осел, стал пятиться назад и свалился в воду. Довольно быстро общими усилиями его втащили на паром. Отдали швартовые концы. Между причалом и паромом образовался просвет, в который неожиданно упал, оступившись, китайский солдат. Бедняга барахтался, крича о помощи, но все делали вид, что его не замечают. Пока мы с переводчиком бегали за помощью, солдат утонул.
Переправившись, мы сразу выехали на передовую. На этом участке фронта было удивительно тихо, только в небе безнаказанно кружил японский самолет-разведчик. Нанеся схему своих и японских войск, к обеду мы вернулись в расположение китайской дивизии. На обед нам подали вареного удава... в общем, какую-то крупную змею. Мои товарищи отказались, я попробовал. Мясо мне понравилось, по вкусу напоминало коровье вымя, только нежнее.
На обратном пути нас нагнали несколько групп раненых китайских солдат. Переводчик Ван сразу крикнул шоферу, чтобы тот увеличил скорость. На мой вопрос: «В чем дело?» – он ответил: «Иначе они нас убьют». Одна группа перегородила собой дорогу, в то время как другие сооружали завал из камней. Я приказал остановить «форд». Тут случилось нечто невероятное. Китайцы скопом кинулись к машине, устраиваясь кто на крыше, кто на радиаторе, – словом, облепили ее бедную, как мухи мед. Оставшиеся на дороге смотрели на нас злыми глазами, рассчитывая выбросить из авто. Пришлось мне приказать немедленно трогаться на малой скорости. Когда отпала угроза нападения, переводчик стал что-то внушать раненым. С возгласами «Хао, хао, хань хао» («Хорошо, хорошо, очень хорошо») они отступили. На вопрос, что он им сказал, Ван ответил: «Я им объяснил, что в машине едут русские летчики. Они направляются на аэродром, где сядут в самолет, убьют всех японцев, и война закончится».
Ухода за ранеными солдатами в гоминьдановской армии вообще не существовало. Никто их не лечил. Часто просто отпускали на все четыре стороны, снабдив соответствующей бумажкой.
По согласованному плану наступление наземных войск в районе Лошаня должно было начаться 27 сентября 1938 года в 6 часов утра. Впервые нам предстояло действовать вместе с китайскими летчиками-истребителями. Китайские истребители подошли к цели двумя группами: первая прикрывала бомбардировщики, вторая атаковала колонну японских войск, подходившую к Лошаню с востока. Начался беспорядочный отход японцев. Простые китайские летчики очень радовались, что им довелось взаимодействовать с нами. Действовали они храбро и инициативно. Наверху согласия не было.
Взаимоотношения между руководством гоминьдановского правительства Чан Кайши и руководством ЦК КПК были непростыми. Вероломное нападение Японии на Китай вынудило нанкинское правительство заключить договор о ненападении с СССР. Договор, подписанный 21 августа 1937 года, заставил Чан Кайши узаконить решение о соглашении создания единого фронта с коммунистической партией Китая. А когда в Китай начали поступать первые партии советских самолетов и в воздушных боях рассеялся миф о непобедимости самурайских эскадрилий, то данное обстоятельство отрезало Чан Кайши путь к отступлению и заигрыванию с японцами.
К началу военных действий объединенная китайская армия состояла из войск нанкинского правительства, провинциальных армий и 8-й и 4-й народно-революционных армий. Все армии объединялись под командованием Военного совета, во главе с Верховным главнокомандующим генералиссимусом Чан Кайши.
Основу китайской армии составляли войска центрального правительства, численность которых доходила до миллиона человек. Провинциальные армии являлись собственностью губернаторов провинции. При назначении на эту должность губернатор получал чин генерала. Наемная армия содержалась за счет налогов со своей провинции. Как правило, эти налоги были содраны с китайского народа на двадцать пять лет вперед по всему Китаю. В большинстве своем эти горе-генералы не желали рисковать ничем, исходя из единственного соображения: потерять армию – значит потерять власть. Ту же игру вел и Чан Кайши. Командующие играли в жмурки с оглядкой друг на друга, готовые всегда пожертвовать войсками соседей.
Численность китайской Красной армии непрерывно росла, что сильно беспокоило гоминьдановское руководство, и оно начало открыто принимать меры к ограничению влияния компартии среди населения. К декабрю 1938 года наши отношения с высшим китайским командованием стали ухудшаться. Чан Кайши все больше ориентировался на американцев.
Мы заметили, что китайский обслуживающий персонал изменился, появились новые лица. Общение стало натянутым. На многие вопросы мы не получали ответа. Нам было приказано меньше выходить из месторасположения нашего общежития, особенно по вечерам. В город выходили только группами.
Чтобы не так сильно скучать по семье, друзьям и любимой Родине, мы решили создать у себя что-то вроде оркестра легкой музыки. Сначала это было воспринято как шутка. Но потом на авиационной базе в Ланьчжоу достали две гитары, одну мандолину и две балалайки. У некоторых имелись губные гармошки. Дополняли оркестр расчески, пустые бутылки разного калибра, кастрюли. Позже у нас появился аккордеон, на котором играли... втроем: один держал его плашмя на коленях, другой растягивал меха, а третий, нажимая на клавиши правого грифа, играл, как на рояле. На вечерних спевках обнаружился замечательный тенор у инженера авиагруппы Любомудрова и не менее чудесный баритон у авиатехника Землянского. Коллективу присвоили название «Думка». Первое выступление объединенного хора и оркестра состоялось на банкете, который устраивал «дубань» (генерал-губернатор) провинции Цзинхай для русских летчиков-добровольцев по случаю нового, 1939 года.
Наше выступление открылось маршем «Все выше и выше!», потом шли сольные номера под аккомпанемент оркестра. Я дирижировал капеллой. В репертуар входила и шуточная песенка на китайском языке. Гвоздем программы стала грузинская народная песня «Сулико». Начинали мы ее медленно и протяжно. Соло вел Любомудров. После второго куплета мелодия «Сулико» неожиданно переходила в зажигательную лезгинку. Дирижируя, я все время наращивал темп, как бы незаметно входя в раж, потом бросал дирижерскую палочку и, позабыв об оркестре, в «экстазе» сам выскакивал в темпераментном танце. Успех этого номера был огромный, нас неоднократно вызывали на бис. После праздничного концерта всех пригласили в банкетный зал.
Надо заметить, что у китайской высшей знати, да и у тех, кто победнее, еда превращена в культ. Существует даже специальный праздник ста кушаний, на котором каждый хозяин стремится удивить качеством и количеством еды. Если гостя пригласили на ужин, состоящий из двадцати – тридцати блюд, то ответить приглашенный обязан обедом, на котором будут выставлены уже сорок – пятьдесят блюд. А чтобы приготовить нечто питательное и вкусное, например, из трепангов, надо иметь в запасе семь – десять дней, раньше не приготовишь. Китайцы вообще охочи до праздников. Во время нашего пребывания, в январе, они широко отмечали день трех Л. – в честь К. Либкнехта, Розы Люксембург и Ленина.
На банкете организаторы мечтали, следуя также традиции, напоить «до чертиков» почетных гостей. Китайские летчики подходили ко мне и к комиссару Богатыреву, предлагая тост за дружбу, за совместные воздушные бои и так далее. Условие было таковым: представитель с китайской стороны выпьет все, что вы ему предложите: водку, коньяк, пиво, – и если вы выпиваете одну рюмку, то он – в четыре раза больше. Что сказать, к нам выстроилась очередь. После четвертой рюмки захмелевшего уводили под руки его товарищи, но все их попытки свалить кого-либо из русских так им и не удались. Да!
Местный «дубань» часто приглашал нас на просмотр театральных премьер. Как-то вечером в Ланьчжоу мы всем составом отправились посмотреть рекомендованную нам музыкальную комедию. Театр располагался в бараке. В театре было так холодно, что зрители сидели в теплых халатах – верхней одежде. В ряд стояли длинные скамьи на десять человек. Во время действия можно было свободно входить и выходить. Свет в зале не выключался. Между рядами шныряли торговцы арбузами, семечками, каштанами, арахисом, дешевыми конфетами. Подбегали мальчишки с сильно закопченным чайником, предлагая черный чай. Никто не соблюдал тишину. Все так неистово галдели, кричали, что нельзя было разобрать, что, собственно, происходит на сцене. Сами артисты, время от времени подзывая разносчиков, потягивали из горлышка воду, полоскали горло и тут же сплевывали на сцену. В углу сцены разместился оркестр. Музыканты колотили по инструментам изо всей силы. Музыка – очень резкая, нашему уху не привычная. Рядом с оркестром стояла жаровня, к ней иногда подходили артисты, чтобы погреть руки. По обеим сторонам авансцены по вертикали висели бумажные полосы с содержанием следующего акта. По окончании действия ассистенты, проходя через сцену, срывали листы с уже сыгранным текстом. Они же подавали актеру надлежащий реквизит. Если кому-либо нужно было встать на колени, ассистент артистически подбрасывал под ноги подушечку.
