Мигель Делибес - Письма шестидесятилетнего жизнелюбца
Сам я не ломаю себе голову над религиозными вопросами, Учение я принял с детства и горжусь тем, что не преступаю моральных законов. Считаю себя честным человеком. Сказав обратное, я бы солгал. А сомнения? У кого их не возникает в том, что касается религии? Ты считаешь, Бог прав, ставя нас перед таинством, предлагая нам верить слепо? Была ли у меня, к примеру, такая же возможность укрепиться в вере, как, скажем, у Фомы или у учеников в Эммаусе? Они, дорогая, видели Христа воскресшим, восторжествовавшим над смертью, а Фома даже коснулся пальцем его пробитых ладоней и приложил руку к ране на ребре. Разве могли они сомневаться в его божественной природе? То же можно сказать и о толпе, накормленной хлебами и рыбами, или о воскрешении Лазаря. Как можно оценивать мысли и дела тех свидетелей чуда той же меркой, что наши? Справедливо ли воздавать за веру всем одинаково? Много ли стоит вера лицезревшего чудо? Если веровать означает принимать за истину то, чего сам не видел, то единственная достойная, я бы даже сказал – истинная, вера – это наша, а вовсе не тех, кто видел. Ты не согласна со мной? И таких вопросов возникает сколько угодно.
То, что ты рассказываешь о своей подруге, нисколько меня не удивляет. Я тоже знаю случаи, когда в человеке сталкиваются религия и патология. Чего далеко ходить, взять хотя бы Росарио Сервиньо из Гранады, сестру Бальдомеро. Вскоре после замужества у нее появилась навязчивая идея, будто бы она – Антихрист, и с тех пор бедная женщина ходила как потерянная, избегая общения даже с собственным мужем. Как-то вечером Бальдомеро рассказал мне обо всем, и, поскольку врач ничего не смог с ней сделать, я обратился к моему другу Онесимо Навасу, весьма сведущему в богословии. И Онесимо, человеку не только широко образованному, но и первоклассному психологу, достаточно было написать ей в письме, что она не может являться Антихристом, ибо тот должен обязательно быть мужчиной, чтобы все страхи Росарио Сервиньо тут же рассеялись. В течение двенадцати или пятнадцати лет она жила нормально, как все женщины, пока однажды в газетах не появилось сообщение о первой операции по изменению пола (кажется, это была знаменитая Кочинелле), и тогда Росарио Сервиньо снова тронулась рассудком, стала утверждать, что она мужчина и вдобавок Антихрист и что это подтверждается ее женским обликом, за которым скрывается мужская сущность, Несчастная женщина начала избегать друзей, потом родственников, а затем и мужа, и не оставалось ничего другого, как поместить ее в лечебницу, где она и живет, бедняжка, в течение уже восьми лет. Но вернемся к нашим делам, Я выеду накануне, то есть 9 числа. Мадрид, особенно после деревни, оглушает меня, нужно время, чтобы привыкнуть к гари, к суете машин и пешеходов, к мельканию светофоров… Светофоры! Вот где настоящая напасть! Ты не знала, любимая, что с тех пор, как повсюду расставили эти огоньки, увеличилось число сердечных приступов? На этот счет есть статистические данные. И я лично ничуть не удивляюсь. Светофоры словно дразнят нас, бросают вызов, перед ними человек тут же теряет покой и уже думает только о том, как бы поскорее перехитрить их и проскочить, не задерживаясь. Они заставляют спешить, даже когда никуда не торопишься. Взять меня, человека пожилого, на пенсии: лишь только замечаю, что зеленый свет вот-вот сменится желтым, тут же неизбежно прибавляю ходу. Почему? Кто меня заставляет? Ждет меня кто-нибудь по ту сторону перекрестка? Да нет, конечно. Проеду я минутой позже или минутой раньше, совсем не важно, но меня неожиданно охватывает какой-то спортивный азарт, и я ничего не могу с собой поделать. Поверь мне, светофор – злейший враг современного человека, главный палач наших дней.
На всякий случай имей в виду, что я остановлюсь в отеле «Империо», на улице дель-Кармен. Мне очень нравится его название. Уже много, больше тридцати лет я останавливаюсь только в нем. Это хороший отель, без претензий, но в определенном смысле комфортабельный. Швейцар, который знает меня и зовет доном Эухенио, расторопен и выполняет все поручения аккуратно и пунктуально. И поскольку, с другой стороны, расположен отель в центре, а цены в нем относительно умеренные (ты только посмотри, как подскочили сегодня цены в отелях!), я не вижу причин останавливаться на этот раз в другом месте. Так что, если перед обедом захочешь мне что-нибудь сообщить, звони прямо туда.
Я растроган твоими последними уточнениями, этими подробностями, которые ты сообщаешь, чтобы я ничему не удивлялся. Скажу тебе, мне нравится, когда у женщины низкий голос. Терпеть не могу высоких или, как говорят у нас здесь, писклявых голосов. Высокий голос болтливых женщин утомляет, а у молчаливых, когда они начинают говорить, кажется неожиданным и неестественным. Низкий, хриплый голос теплее, звучит обещающе и волнует, хотя один из моих знакомых и утверждает, что мужчина, которому нравится в женщине хриплый голос, – потенциальный гомосексуалист. Чудовищно, не правда ли? Мы живем в такое время, когда любой вопрос, имеющий отношение к сексу, обсуждается, анализируется и разбирается по косточкам, причем из любого пустяка делаются почти научные выводы, тогда как единственная истина состоит в том, что половое влечение – это извечный инстинкт, благодаря которому человечество продолжает свое существование.
Это последние строки, которые я пишу тебе перед нашей встречей. Через неделю, на радость или на беду, все переменится. Таким образом, это письмо – из-за времени написания, а не почему другому, – письмо историческое. Я места себе не нахожу, а по ночам не могу сомкнуть глаз. Моя обычная полудрема перешла в круглосуточное бдение.
Твой телом и душой
Э.С.
Срочная телеграмма от 8 сентябряВСТРЕВОЖЕН ТВОИМ ВНЕЗАПНЫМ НЕДОМОГАНИЕМ ТЧК ПОЕЗДКУ ОТКЛАДЫВАЮ ТЧК БЕСПОКОЮСЬ СООБЩИ САМОЧУВСТВИЕ ТЧК НАПИШУ ТЧК НЕЖНО ОБНИМАЮ ЭУХЕНИО.
8 сентябряДорогая!
Что случилось? Какой злой рок встал на нашем пути? Не знаю, что думать, что предпринять. Что произошло с тобой, любовь моя? Каковы симптомы заболевания? Диагноза еще нет? Чтобы хоть немного рассеяться в томительном ожидании твоего письма, сегодня утром я отправился на площадь дожидаться рейсового автобуса с почтой и был поражен тем, что, судя по конверту, пришла телеграмма. Здесь, в Креманесе, нет телеграфа, и бланки с сообщениями пересылаются из столицы почтой, как простые письма. Мне не хватило терпения дойти до дома, и я вскрыл конверт прямо на площади. Поверишь, если скажу, что на несколько мгновений сердце у меня замерло? Такого я не предусмотрел. Мне случалось, к собственному ужасу, предсказывать несчастные случаи, но, сам не знаю почему, я никогда не предчувствовал заболеваний. И потому я так подавлен и растерян теперь.
Не переживай чересчур из-за отсрочки нашей встречи. Неважно, главное сегодня – чтоб твое недомогание не оказалось серьезным. Мысль о разделяющем нас окаянном расстоянии, которая и так не давала мне покоя, стала сейчас настоящей пыткой. Будь она неладна, эта упорная неприязнь к телефонам у твоего зятя! Я хотел бы узнавать о тебе каждый час, каждый миг, но куда звонить? Как связаться с тобой? Да, сегодняшние дети, выросшие среди телефонов и калькуляторов, никогда не сумеют сами написать толкового письма или подсчитать, сколько будет дважды два – тут твоему зятю не отказать в правоте. Но, в вашем случае, не окажется ли в конечном счете лекарство хуже болезни? Не слишком ли это круто и болезненно – насильно лишать детей достижений их времени, плохое оно или хорошее? Я сейчас – как птица с подбитым крылом. Что предпринять? Если б я мог быть рядом с тобой, приносить каким-нибудь образом облегчение, Я бы хотел подолгу рассказывать тебе разные истории, а когда ты утомлялась бы, сторожил бы сон, держа твою руку в своей, не отходя ни на миг от постели, А после я почитал бы стихи и мы сыграли бы в карты. Ты любишь играть в карты, любовь моя? Я, правда, не очень. Предпочитаю шахматы и особенно шашки. Умеешь играть в шашки? Эту игру, потерявшую сегодня популярность и едва известную нынешней молодежи, стали считать детским развлечением, а ведь, в сущности, речь идет об одной из наиболее интеллектуальных игр, какие мне только известны. Чтобы пробить брешь в рядах противника и суметь провести дамку, необходимы, поверь мне, большая смелость и такое же умение шевелить мозгами, как и для мата в шахматах. Нет, шашки вовсе не детское развлечение, Единственный их недостаток, на мой взгляд, – мрачная раскраска доски, Черное на белом или, все равно, белое на черном – это траурные цвета, символ конца. И то же самое в шахматах. Ни одна игра, при всей ее торжественности, не должна внушать мыслей о смерти, я слишком большой жизнелюбец, чтобы согласиться с этим, И потому, желая изменить положение, еще в юности я придумал вариант доски с красными и зелеными клетками и шашками того же цвета и собирался его запатентовать, но по тем или иным причинам так этого и не сделал. И ты можешь мне не поверить, но при виде черно-белого поля, навевающего мысли о загробном мире, усиливается чувство вожделения. Однако, дорогая, погружаюсь в совершенно неуместные, принимая во внимание твою болезнь, рассуждения, Я бы пешком пустился в Севилью, со своей красно-зеленой доской под мышкой, если б только знал, что в конце пути меня ожидает партия с тобой.
