Мигель Делибес - Письма шестидесятилетнего жизнелюбца
Такова, дорогая, в общих чертах последняя глава моей профессиональной деятельности, повествующая о крушении всех надежд. Рассказываю я ее не для того, чтобы выпросить себе похвалу или соболезнования, а ища у тебя понимания. Позиция Федерико, твоего сына, – это уже другой вопрос. Он молод, а сегодня молодежь любит фрондировать и склонна все упрощать. Как наделить ее опытом?
Но оставим в покое прошлое, Росио, и поговорим о будущем. Что ты думаешь о намеченной дате? Если она тебе не подходит, назначь другую, время еще есть. Перед тем как закончить письмо, должен признаться тебе в одной вещи: этой ночью у меня были эротические сны. Со мной, старым женоненавистником, не случалось такого с далекой поры отрочества. Не хочу вдаваться в подробности, но в своей полудреме я видел тебя завернутой в воздушные покрывала, вытянувшейся в галерее моего дома, в том месте, где любила загорать покойная Рафаэла. Минутами это была она, а минутами ты. Происходило какое-то смущающее перевоплощение одной в другую. Это явный признак того, что ты срочно нужна мне. Кстати, какие у тебя сны, цветные или черно-белые? Этой ночью я понял, что мне снятся цветные сны. Бронзовый оттенок твоей кожи, цвет волос и голубизна обволакивающих тело тюлевых покрывал не оставляют сомнений на этот счет.
Живущий тобою одной
Э.С.
28 августаМаленькая Росио, моя большая любовь!
Какое странное послание, что за резкие нотки! В каком укромном месте прятала ты этот неистовый темперамент? Впрочем, ежели подумать, так оно и лучше – заранее знать, что моя милая способна на подобные вспышки, Однако не кажется тебе, что ты сгущаешь краски? Мне отлично известно, что твой сын – это твой сын. Я никогда не пытался вмешиваться в ваши семейные дела, и для меня само собой разумеется, что, когда мы с тобой соединим свою судьбу, твои дети так и останутся твоими, а также, добавлю, и моими, если не будет на то возражений с твоей или их стороны. Я заранее рассчитываю на это. Так чего же ради, дорогая, метать громы и молнии?
Я вовсе не заходил так далеко в своих намерениях. Я имел в виду только нашу первую встречу в Мадриде, но раз ты говоришь, что твой сын поедет туда, куда поедешь ты, и что он не мешает тебе ни при каких обстоятельствах, – милости прошу. Я возражать не буду. Как видишь, «сатир» (вот уже второй раз за эти несколько месяцев ты называешь меня так) вовсе не намеревается захватить тебя врасплох, одинокую и беззащитную в большом городе. Не спорю, иной раз я прихожу в волнение, разглядывая твою фотографию, но в моем возрасте, дорогая, в конечном счете всегда берет верх здравый смысл. Иными словами, любовь моя, не стоит говорить о сатирах, потому что тот, кого ты считаешь сатиром, человек на самом деле добропорядочный, спокойный и очень домашний.
Так же несправедливо с твоей стороны утверждать, что я ищу себе кухарку. Видимость обманчива. Я действительно не обращался к службе знакомств при жизни покойной сестры Элоины, но не делал этого и после ее смерти. Тебе хорошо известно, что в приемной врача я не намеренно читал страницу знакомств, а всего лишь перелистывал лежавший на столике журнал от нечего делать. Тогда-то твое объявление и бросилось мне в глаза, словно живое, выхваченное из темноты или выделенное другим шрифтом. Так к чему же теперь эти злонамеренные подозрения? Возможностей жениться, Росио, в моей жизни хватало. Скажу тебе больше: в 24 года у меня даже была невеста, Петри, живая черноволосая девушка с неровными зубками, но очень привлекательной внешностью. Отец ее держал скромную кондитерскую в старой части города. Встречались мы с ней почти год. Моя покойная сестра Элоина, которая любила пощупать все своими руками (а уж проницательна была – любого человека как есть насквозь видела), часто приглашала ее в дом полдничать, И благодаря этому я сумел избежать ошибки. Элоина указала мне на то, что за столом Петри позволяет ей ухаживать за собой и что девушка, позволяющая другой женщине ухаживать за собой, нимало тем не смущаясь, никогда не будет хорошей женой. С тех пор я стал трезво присматриваться к Петри и увидел, что она из тех людей, которые говорят только о себе и, о чем бы ни шла речь, умеют неизвестно как повернуть беседу на свои проблемы. Моя подозрительность увеличилась, и там, где раньше видел непосредственность, я стал усматривать притворство, а то, что считал жаждой общения, расценил как пустую болтовню. Одним словом, отношения наши испортились и в конце концов прекратились. Такова, в двух словах, история моей незадачливой любви.
Видно, я не так выразился в предпоследнем письме. Ты в своем заявляешь, что твой вкус так же тонок, как мой, а мнение в вопросах гастрономии не хуже любого другого. И все это из-за разнесчастных голубей. Что ж, ежели подумать, ты, дорогая, вполне права. Вкусовые ощущения вовсе не должны быть у разных людей одинаковыми, точно так же, как носы по-разному реагируют на запах. Есть вкусы и запахи, которые одним нравятся, а других отталкивают, например бензин, потому что на вкус и цвет, как известно, товарища нет. Тут я согласен с тобой, не будем из-за этого ссориться, хотя ты должна признать, что грудка у голубей нежная и сочная, а вкус – настоящий вкус дичи – словно бы вобрал в себя все ароматы поля: тимьяна, мяты, лаванды… В мясе голубя соединилось все, что есть душистого в природе. Возможно, это изысканное кушанье вызвало у тебя отвращение из-за твоей неприязни к деревне, а может, ты напутала что-нибудь с приправами вопреки моим указаниям. В день, когда ты приедешь ко мне в этот дом, я сам засучу рукава и приготовлю голубей честь по чести. Вот тогда, попробовав, ты сможешь с полным правом сказать «мне нравится» или «не нравится», и я признаю твое мнение компетентным.
А теперь о твоей просьбе избегать в письмах некоторых деревенских выражений и оборотов, как в тех случаях, когда я говорю об умерших членах семьи «покойный», называю «столицей» наш город или пишу «облегчиться» вместо "…" (сожалею, дорогая, но я не в силах вывести это неприличное слово. Ты в своем письме делаешь это со всей откровенностью, чем доказываешь, что ты женщина современная, молодая, идущая в ногу с веком). Ты, конечно, права в этом вопросе. Сельская жизнь, особенно в юном возрасте, накладывает отпечаток, входит в плоть и кровь, как вторая натура. Все так, однако я не стыжусь. Я нахожу в сельской речи своеобразный смак, особую прелесть и меткость, каких лишен городской язык. Одним словом, она меня очаровывает. Другой вопрос, что тебе кажутся грубыми некоторые выражения, хотя для меня, в том что касается языка, грубость означает не пошлость или вульгарность, а точность и прямоту. Это, однако, не помешает мне в дальнейшем избегать всего, что тебе не нравится. Теперь у меня в жизни одна задача: угождать тебе.
Несмотря на полученную головомойку, возвращаюсь все к тому же вопросу: 10 сентября в Мадриде. Что ты скажешь об итальянском ресторанчике «Милано», в самом начале улицы Феррас со стороны площади Испании? У них хорошо готовят, чисто и недорого. Если у тебя нет других предложений, встретимся там, в два часа дня. С Федерико решай сама. Я не против того, чтоб твой сын обедал с нами. В противном случае мы познакомимся с ним позже, в гостинице. Ты представляешь себе, что до нашей встречи осталось двенадцать дней? Я робею в той же степени, в какой жду ее. Приеду тоже на машине, хотя при нынешних ценах на бензин проделывать одному такую дорогу просто расточительно.
До скорого, любовь моя. Прими самое искреннее почтение от твоего
Э.С.
5 сентябряЛюбовь моя!
Да, в сущности, я считаю себя религиозным человеком, не то чтоб совсем уж богобоязненным, но искренне верующим. Здесь, в старых кастильских селениях, рождаешься религиозным так же, как смуглым, все идет от среды. Скажу тебе больше: за исключением моего покойного дяди Фермина Баруке, я не встречал в Креманесе ни одного агностика. Даже люди эмигрировавшие, приезжая порою на лето, ходят в церковь вопреки мирскому образу жизни в своих городах. При этом они, конечно, руководствуются не столько верой, сколько обычаем, но и то хлеб. От нашего неграмотного народа большего ждать не приходится, Ты спрашиваешь, сторонник ли я эвтаназии [12]? Принимаю ли самоубийство как выход? Ни то ни другое, хотя в том, что касается эвтаназии, появился сегодня один неприятный момент: прибор. Включать его или выключать, вот в чем вопрос. Я не верю, дорогая, в чудеса техники и потому не сторонник продления необратимой агонии искусственными средствами. Вот и все. Что же касается самоубийства, то вряд ли меня, привыкшего к невзгодам и людской неблагодарности, какое-либо несчастье заставит расстаться с жизнью. Я думаю, даже у самоубийц, взвесивших все заранее, происходит какое-то помрачение, утрата самоконтроля, из-за чего ослабляется или теряется чувство ответственности. Хладнокровных, осознанных самоубийств не бывает. Причиной неизбежно является помраченный рассудок. Однако зачем пишешь ты обо всем этом, любимая, и почему волнуют тебя подобные мысли? К чему ты ведешь?
