Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки
— Послушай, паша, — говорит, — нам ли скрывать правду друг от друга! Если эта толпа не увидит костра на вершине, дворец сровняют с землей, а нас всех перебьют. Один только есть способ предотвратить это.
— Какой же, Исмаил-ага? — нетерпеливо спрашивает Махмуд-хан.
— Откажись от своего желания! Выйди к воротам дворца и объяви, что отрекаешься от своего желания. Раз, мол, столько людей хотят счастья моей дочери и ее жениху, не могу, скажи, идти против общей воли. Верните, скажи, Ахмеда, и я сам устрою им свадьбу. Народ будет носить тебя на руках. Тебя будут почитать чуть ли не наравне с Аллахом. Другого выхода нет.
— Не могу, Исмаил-ага. Все подумают, что я испугался.
— Ничего подобного. Плохо ты знаешь народ. Он предполагает во всех только добрые намерения. Подозревать дурное ему не свойственно.
— Ошибаешься, Исмаил-ага. Народ умен, его так просто не проведешь.
— И все-таки послушай меня, паша. Эти люди не хотят разрушать дворец, знают, что могут поплатиться головами, но они вынуждены будут это сделать, вынуждены будут убить нас, потому что мы не оставим им другого выхода. Может, Ахмед уже погиб? Может, его поглотила Гора? Может…
— Ты прав, Исмаил-ага, но я не могу отречься от своего слова.
— Пойми же, они тоже напуганы. И только обрадуются, если ты переменишь свое решение. Им и в голову не придет, что мы уступили из страха. Напротив, они будут чтить тебя как святого. Будут возносить твою доброту до небес, складывать дестаны в твою честь.
— Не могу, Исмаил-ага. Легче умереть… Но… но что, если он сумеет добраться до вершины и мы увидим сегодня пламя костра?
— На это нет никакой надежды, — говорит Исмаил-ага. — Гора превратит его в каменного истукана.
— Шейх обладает чудодейственной силой.
— Гора неподвластна его чудодейственной силе, никому не позволит она нарушить целомудрие своей вершины.
— Но, может быть, Ахмед сложит костер где-нибудь пониже?
Исмаил-ага погладил бороду. Улыбнулся, потер руки.
— Ахмед — йигит, — сказал он. — Только смерть может остановить его — больше ничто!
— И я не отступлюсь от своего слова, Исмаил-ага. Паду с мечом в руке. Скажи аскерам, чтобы приготовились к последнему сражению. Постарайся привести сюда и тех, что в казарме.
— Никакого сражения не будет, паша, — сказал Исмаил-ага. — Я знаю, как бывает в таких случаях. Нас просто разорвут на клочки, всех до единого.
— Ну и пусть! — проревел паша. — Передай мое повеление аскерам.
Исмаил-ага понял, что возражать бесполезно, поклонился и вышел.
Уже начинало темнеть. Вся равнина внизу была затоплена людьми. Кое-где звездами пылали костры. А народ все прибывал и прибывал.
Как только пала ночь, все поднялись на ноги и вперили взгляды в вершину Горы. Одним большим сердцем бьются их сердца. Словно света утренней зари, ждут они, не вспыхнет ли Ахмедов костер. Все глаза проглядели.
Томится в ожидании и Махмуд-хан. И он тоже — как и те, на равнине, — мечтает о чуде.
В полночь запели петухи. Тьма стоит непроглядная — лишь вокруг вершины Горы слабо светятся гроздья звезд. Но вот посветлел восток. В голубых небесах мелькнула утренняя звезда. Странная, похожая на маленький месяц.
В зал — весь потный от волнения — ворвался Исмаил-ага.
— Многие из этих людей уже повернули к дворцу, — доложил он. — Они начинают роптать.
Одна рука Махмуда-хана — уже в который раз — потянулась к мечу, другая — к пистолету с золотой насечкой, с рукояткой из слоновой кости. Но его налившиеся кровью глаза по-прежнему сверлили темноту.
— Надо уступить, паша. Другого выхода нет.
Тяжелыми шагами, вразвалку бледный Махмуд-хан направился к воротам крепости. Около мечети хотел было задержаться, но ноги сами понесли его дальше. Как только он вышел из больших арочных ворот, расписанных прекрасными сельджукскими письменами, его сразу же заметили. Ропот умолк. Все замерли, будто перестали дышать. Махмуд-хан долго смотрел на волнующееся людское море. Затем взошел на земляной вал и громогласно объявил:
— Ради вас я прощаю Ахмеда. И сам устрою его свадьбу с моей дочерью. Ведь вы все этого хотите, не так ли? Сейчас же пошлю за ним своих людей. Если среди вас есть юноши быстрые на ногу, искусные наездники — пусть тоже отправляются. Передайте ему, что я его простил. Он может спокойно вернуться.
Глухо загудела толпа. Покачнулась из края в край, напряглась, словно лук, изготовленный к стрельбе. Но паша и виду не подал, что в душе у него гнездится страх. Сошел с земляного вала и направился к воротам. Толпа следовала за ним в трех шагах, остановилась лишь у самых ворот.
Не успел паша зайти за крепостную стену, как скороходы уже отправились в путь, понеслись-полетели конники за Ахмедом.
Успокоились чуть-чуть люди, разговаривать начали. Загудел Беязид, как потревоженный улей. Кто стоит, кто лениво разгуливает под лучами солнца. И никто не знает, чем себя занять.
Встал кузнец Хюсо на площади, говорит громко:
— Наконец-то образумился кяфир. Пронял его, видно, страх. Испугался, что разнесут его роскошный дворец на куски. Вот и пошел на попятную.
Все смотрели на него восхищенными глазами.
— Если бы мы всегда держались вот так, вместе, — продолжает кузнец, — никто не смог бы с нами справиться, только зубы обломал бы. Ни горы, ни шахи не устояли бы против нас. В единстве наша сила.
За его спиной шушукались дворцовые прихлебатели. Только и слышалось:
— Ты же огнепоклонник, враг истинной веры. Тебе-то что, едины мы или не едины.
В ожидании вестей с Горы люди то поднимались с равнины в город, то шли обратно. Некоторые уже возвращались в свои селения. И таких было все больше. Гнев быстро остывал.
Миновал день, наступила ночь. Притихший было глухой, словно из-под земли доносившийся, ропот усилился. Лишь некоторые любопытные еще посматривали на вершину Горы. Каждые полчаса, час подходил к окну и Махмуд-хан. Только кузнец не отрывал взгляда от Горы.
— Да помогут ему огонь и все святые! — молился он. — Да пощадит его Гора, да возвратит его целым и невредимым!
Еще один день позади. Наступила последняя ночь. И вдруг пушечным громом загрохотал голос кузнеца. Подхватило его эхо, понесло по склонам. Пошатнулась, задрожала Гора. Заходили ходуном, загудели долины.
Подняли все глаза — и увидели на самой вершине огонек: он то гас, то снова разгорался.
Обрадовались все, закричали, лица — счастливые, сияющие. Заиграли барабаны и зурны. Девушки и парни стали парами, приготовились танцевать гёвенд. Еще до возвращения жениха началось свадебное празднество.
— Стало быть, Ахмед жив, — сказал Махмуд-хан в своем дворце. — Гора почему-то его пощадила.
— Ахмед — горец, свой человек для Горы, — отозвался Исмаил-ага.
— Нет-нет, причина не в этом. Тут кроется что-то непонятное.
Утром — весь в поту — прискакал Ахмед. Хотел было войти в крепость, но толпа его не пустила — отвела в кузню Хюсо. Ахмед поцеловал ему руку.
— Тебя спасли святые. Да помогают они тебе и впредь! — сказал кузнец и благословил его, осыпав с ног до головы искрами.
Тут же, в углу, стояла Гюльбахар. Ахмед даже не взглянул в ее сторону. Дочь паши была очень огорчена и раздосадована. Почему он не подойдет к ней, не скажет что-нибудь приветливое? Разлюбил ее? Зачем же тогда рисковал жизнью, разжег костер на вершине Горы? Гюльбахар начинала догадываться о причине его охлаждения. Нежность в ее сердце уступала место обиде.
Выйдя следом за Ахмедом, она сказала:
— Ну что ж, пошли.
— Пошли, — откликнулся Ахмед.
Во дворец они даже не заглянули. Празднества в их честь не видели. Руку Караванному Шейху не поцеловали. Сели на коней и ускакали.
Есть на склоне Горы озерцо. Невелико оно, не больше тока молотильного. Цветом голубое-голубое. Каждый год, когда начинается победное шествие весны, здесь — в предрассветный час — собираются все чобаны. Расстилают свои бурки на обломках багряных скал, на медноцветной земле, садятся на землю древней любви, играют мелодию «Гнев Горы». Вечером прилетает белая птица, окунает крыло в озерную синь — и скрывается. Затем к озеру приближается тень огромного коня. И тут же тает. И тогда чобаны прячут кавалы за кушаки и расходятся.
Ахмед и Гюльбахар остановили коней около пещеры над Кюп-гёлем. Вверху и внизу раскинулось много шатров. Из-под их пологов струился слабый свет. Воздух был напоен резким дурманящим запахом — запахом осени. Казалось, будто это гниют яблоки. Глухо и невнятно шептались сухие травы и привядшие цветы.
Ахмед и Гюльбахар привязали коней к большому кусту. Ахмед достал кресало и высек огонь. Гюльбахар принесла несколько охапок валежника. Они разожгли костер и сели друг против друга. Ахмед достал из своей торбы хлеб и головку зеленого, приятно пахнущего сыра. Ели они молча, потупив глаза.
