Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2010)
отличается от обычного, разве вместо фотоаппарата — кожаная сумка.
А так — обычный турист.
Человек раскладывает мелкие купюры стопками, перетягивает резинкой. Мальчишка! И он вспоминает, как тот помогал цеплять пачки. А потом ловит себя на мысли, что никакой жалости к нему не испытывает.
— Да! — кричит за секунду до стука.
Дверь распахивается, на пороге стоит девушка.
В руках у нее поднос с завтраком.
Автобусы с выставленными рамами и грузовики; легковые машины и мотороллеры; повозки, запряженные буйволами и верблюдами; велосипедисты и разносчики газет, продавцы бананов и воды; погонщики верхом на слонах и сами слоны: ничто не стоит на месте, все движется. Каждый на дороге преследует свою цель, прокладывает себе путь.
Сигналит, кричит, жестикулирует, но — движется.
Хаос, царящий на улицах города, пугает человека только на первый взгляд. На самом деле система — то, как в долю секунды и сантиметра расходятся машины и животные, люди и повозки, — говорит о том, что работа происходит в самом выгодном для системы режиме. Что каждое движение в ней выверено и если, закрыв глаза, человек врежется в толпу, то пройдет сквозь нее как нож через масло беспрепятственно.
С верхних этажей за движением наблюдают местные зеваки. Другая часть населения, в основном женщины, сидит вплотную к стенам и готовит на открытом огне пищу. Еще одна часть, довольно многочисленная, просто спит, подложив под голову руку или ворох газет, прямо на улице.
Ни окон, ни дверей в жилых домах нет, одна опалубка, каркас, хотя по фасадным остаткам можно предположить, что некоторые дома были построены в европейском стиле. Вместо окон и дверей висят циновки. Многие из них подняты или полуспущены, чтобы в доме циркулировал воздух. И когда человек заглядывает под циновки, ему видны комнаты, заставленные газовыми баллонами и плетеной мебелью.
Чем дольше человек изучает место, в котором очутился, тем больше ему кажется, что город вывернут наизнанку. Что жизнь не прячется за стены и засовы, занавески и двери, а лежит собой наружу, выставлена на всеобщее обозрение.
…Дети сидят вокруг чанов и чистят фрукты. Красные и желтые плоды в их руках превращаются в белые шарики, которые напоминают человеку шарики для пинг-понга. Когда чан наполнен, в комнату входит женщина в длинной цветастой юбке и выносит его. Шарики для пинг-понга исчезают.
В каждом доме на подставке стоит игрушечный дом — как правило, в самом видном, чистом углу комнаты. Дом похож на скворечник из яркого пластика. Его украшают гирлянды живых цветов и бананы и лампочки вроде новогодних.
Внутри на возвышении можно разглядеть позолоченную куклу. Это статуэтка божка, одного из тысячи, которым поклоняются местные жители. Его лицо скрывает кукольный капюшон. Кто он? Какие функции он выполняет? Человек не знает. Но когда глядишь на него и на тысячи других богов этого города (больших и маленьких, важных и второстепенных, мужского пола и женского), на душе становится спокойно и легко.
Вчера ночью река выглядела огромной — а сегодня это мелкая, в залысинах отмелей, канава. На откосах мусор, и когда налетает ветер, пластиковые пакеты надуваются и хлопают.
В пальмовой роще стоят, как на продажу, ряды мотороллеров. Тут же развалились и велосипеды. Люди лежат рядом, прямо на земле — вповалку спят или пьют пиво. Тихо переговариваются или слушают на мобильниках музыку.
Над человеком склоняется девушка. Под мышкой у нее картонка, обернутая тряпкой. Безмолвно прижимая руку к груди, она делает просительные жесты. Он достает купюру, с готовностью протягивает. Улыбается. Девушка кланяется и отходит, человек снова ложится на траву.
Когда он просыпается, солнце уже садится. Лучи, пробиваясь сквозь ветки, заливают рощу пепельно-розовым светом.
— Пха, пха! — кричат ему люди на газоне.
Он оборачивается — они показывают на картонку: забыл, забери...
И он покорно возвращается.
…Гвоздь вбит над умывальником. Повесив картину, он делает пару шагов, отходит. Рисунок по-детски аляповатый, лепестки лотоса художница раскрасила желтой краской, а контуры обвела черным фломастером.
“Вот и вся живопись”.
Он встает между окном и лотосом. За циновкой мгла — плотная, как театральный занавес. Где-то внизу чавкает вода, источая сладковатые запахи гнили. И только озеро мерцает голубым пламенем.
На террасе ночного бара сидят четверо. Все они бегло говорят на английском, хотя акцент выдает, что язык — не родной. Да и сами акценты звучат по-разному.
— Вы по-настоящему так думаете? — спрашивает парень лет двадцати. — Вы серьезны?
Бронзовый от загара мужик снимает ковбойскую шляпу и откидывается на подушках.
— Да, думаю, что так.
Сигара, которую он пытался зажечь, мешает ему говорить.
— Думаю, что за это можно платить деньги.
Одна из двух девушек — крупной комплекции, и про себя человек окрестил ее “лыжницей”. Светлые брови подчеркивают обгоревший лоб. Девушка сидит в ногах у парня и, наклоняясь, чтобы взять стакан с пивом, обнажает в разрезе белые груди.
Девушка на коленях у “ковбоя” (так он прозвал мужика в шляпе) имеет азиатскую внешность и носит обычные джинсы. На узких бедрах поблескивает пряжка, а на запястье — браслеты. Мужская рубашка, небрежно завязанная на поясе, скрывает грудь. Черные волосы оттеняют правильный овал лица.
— Но почему? Скажите нам, почему? — Во время разговора “лыжница” часто хлопает выгоревшими ресницами. — Как вы это знаете?
— Они всего лишь умеют делать это лучше, — отвечает мужик.
Чтобы не мешать разговору, человек садится подальше от компании, у самой воды.
“Ковбой” выпускает дым, кивает ему — и снова поворачивается к собеседникам.
Обложенная тропической ночью, терраса напоминает сцену, а люди на ней — актеров.
— Неужели? — говорит парень (про себя он называет его “серфером”). — И в чем же их превосходство?
“Ковбой” разводит руками:
— Просто они делают это, как делали бы для себя. Понимаете?
— Нет, не понимаю! Нет! — “Серфер” нервничает.
“Ковбой” подмигивает “лыжнице” и тихо говорит:
— Мы же знаем, что девушки могут любить друг друга прекрасно лучше?
“Лыжница” согласно кивает.
Судя по выражению “серфера”, реакция девушки его удивляет.
— Но как тебе это известно, дорогая? — Он пытается обнять ее за плечи.
Девушка убирает его руки и чокается с “ковбоем”.
— Каждая девушка имеет свои секреты, не правда ли? — говорит тот.
“Лыжница” вытирает губы.
— И все-таки я нахожусь в уверенности, что женщины делают это лучше.
Музыку в баре прибавляют, джаз. Судя по взглядам, которые бросает на азиатку “серфер”, она ему нравится. “Ковбой”, заметив эти взгляды, берет девушку за подбородок и проводит ладонью по щеке. Запускает руку в волосы и приподнимает их.
Насмешливо переводит взгляд на парня.
— Знаете ли вы, что мужское удовольствие может быть долгим? — медленно начинает “ковбой”. — Что его можно растянуть — на десять, на пятнадцать секунд? Испытать сильно, ярко?
— Вы разговариваете об оргазме? — уточняет “лыжница”.
— Да, черт возьми, именно о нем я и разговариваю! — Мужик кивает на “серфера”: — Или он испытывает что-то другое?
— О, я не знаю! — торопливо отвечает девушка.
— Не знаешь? — Даже в сумерках видно, что “серфер” краснеет.
Мужик смеется, хлопает:
— Прекрасно!
Чтобы сгладить неловкость, парень уходит заказать пива.
— Да! — продолжает мужик. — Я утверждаю, что мужчина может испытывать оргазм долго. Но ни одна женщина в мире не сможет обеспечить такой оргазм мужчине.
— Значит, вы говорите о гомосексуальности? — спрашивает неугомонная “лыжница”.
Мужик усмехается, обмахивается шляпой:
— Нет. — Выдерживает паузу. — Я говорю о другом.
Парень приносит пиво и чистые стаканы.
— Вы совсем не должны быть гомосексуальным для этого, — рассудительно, как на лекции, продолжает мужик. — Вы можете по-прежнему испытывать неприязнь при одной мысли о близости с мужчиной. Здесь… — обводит рукой террасу и озеро, — все прекрасно знают об этом.
