Дуровъ - Все схвачено
Легат счел необходимым вмешаться:
– Ты типа забыл мобилу, Бур. У меня в кабинете и оставил. А в мобилах у всех северных аборигенов из-за нежданного резкого похолодания сели батарейки. Так надо, Бур. Они нам не очень верят и, думаю, правильно делают. Вы – заложники. Я – тайный агент под прикрытием. Тоже поневоле. Прикрытие – я сам. То есть моя должность. Думаю, полковник, что трех дней мне не понадобится. За день, максимум два управлюсь. И вернусь. Я вас не брошу, ребята…
Повисло молчание. Иначе: тихий ангел пролетел.
– Да-а, – прогнал ангела Диггер, – попали… А у меня, блин, послезавтра как раз встреча с Городским Головой, на которой он мне должен, по идее, подписать разрешение на застройку в почти самом Центре. Место – обвальное, год его себе выбивал…
– Кому позвонить? – спросил Легат. – Хочешь, Голове позвоню, скажу, что Служба в моем лице послала тебя… куда?.. ну, скажем, на тот же Дальний Север. Он поверит.
– Лучше я тебе телефончик дам заместителя моего. Предупреди. Пусть он сходит. Он сможет. А ты, кстати, позвони, позвони: пусть Голова знает, что я – на спецзадании от Службы. Тоже полезно…
– И твоей жене, Бур, тоже позвоню. Пусть вы оба на Север улетели…
Складывалось ощущение, что ребята приняли условия игры, предложенные, а точнее, навязанные Конторой. То ли они такие, с позволения сказать, толерантные соглашатели, то ли былой авторитет Конторы – а здесь и не былой вовсе! – сохранился в целости. Через годы, через расстояния…
Парадокс! Живем сорок лет спустя, а боимся сорок лет назад.
И еще – к слову: а совмещение эпох в грязном тоннеле-канале – это вам не парадокс?!
– Короче, – подбил бабки Полковник, – время дорого. Точнее – его вообще нет. Пошли ко мне для начала. Расскажу историю…
И они пошли в кабинет Полковника, встречая на пути разный конторский люд, который не без изумления глядел на почти инфернальное шествие трех бомжей (термин из будущего) во главе с бравым и, главное, чистым-бритым-подтянутым начальником. То ли на расстрел бедолаг ведут, то ли на вивисекцию. Где уж тут понять, что эти бомжи – ценнейшие тайные агенты!..
Общий стол в кабинете Полковника был девственно чист – ни бумажки, ни карандашика.
– Чаю? – вежливо поинтересовался Полковник.
До ужина еще было неблизко.
– С печеньицем, если найдется, – сказал Диггер.
– И с вареньем можно, – обнаглел Бур.
Но Полковник вежливой гостеприимности не утерял.
– Варенья, извините, нет, а вот мед – в наличии.
– Сойдет, – позволил Бур.
Помощник Полковника, вошедший вместе с ними в кабинет, вводную принял и пошел отдавать распоряжения. А они уселись за стол – как давеча сидели в комнате для гостей: Легат с Полковником по одну сторону стола, Диггер с Буром – по другую. Двое надвое. Это – Контора. Здесь не шутят, даже когда шутят. И люди для них, для спецов, как были материалом при царе-косаре, так и при любимой Партии остались, и при всенародно избранном Верховном – тоже, и так будет всегда, при любом режиме – хоть трижды гуманным и человеколюбимым. Ребята фрондируют по привычке, хотя и осторожненько, ума хватает, а Легату сам Бог велел играть на обе руки. Или иначе: играя на стороне Конторы, вытащить свою игру. И всем вернуться домой целыми и невредимыми. Или – уж чего там! – просто вернуться домой…
Вошел помощник, но принес не чай, а три картонных папки с тесемочками, хорошо известные Легату папочки: он в них складывал свои повести, еще на пишущей машинке настуканные, и нес их в издательство, в журнал – ну, всюду, где его печатали, когда он был писателем. А печатали его в разных местах и с приязнью. Пригляделся, увидел знакомое тиснение на картонных обложках: «Для бумаг». Ну – точно они!
А Полковник подвинул их к себе, развязал тесемки на верхней и достал оттуда стопку фотографий. Бросил на стол – они рассыпались – как карты.
– Это Гумбольдт. Фотографии сравнительно свежие.
– В смысле? – уточнил Легат.
– Одни-два года назад сделаны, другие – год, а эти вот… – выбрал из двух десятков фоток три, – эти совсем недавние.
С фотографий на Легата смотрело мучительно знакомое лицо человека лет сорока – пятидесяти – шестидесяти – ну, размыт возраст, как размыты и сами фотки, словно их исподтишка щелкали! – лицо человека, которого Легат где-то видел, когда-то встречал…
Где и когда?..
– Чем вы его фотографировали? Валенком, что ли?
– Моментальный снимок, – объяснил Полковник. – Он моим людям не позировал.
– А с чего вы взяли, что он жив и у нас? – спросил Диггер, рассматривая «слепую» фотку. – Может, он все-таки у вас – жив, а у нас – дуба дал? Я вот слышал от наших, что его уже лет как пять, а то и шесть не видели. Ну, три – уж точно…
– Не может, – ответил Полковник. – Я лично видел его и говорил с ним три месяца назад. А между нашим и вашим временем – ровно сорок лет. И если три месяца назад он был жив здесь, значит, три месяца назад он был жив у вас. Не исключаю, что за три месяца все могло случиться, но только – за три. А не за годы. Да и то не случилось! Он не хочет с нами работать – на здоровье, мы не изверги… Так откуда вы взяли шесть лет? Забудьте эту цифру, товарищ Диггер. Она фальшивая. Видимо, так захотелось Гумбольдту – исчезнуть из вашего мира. Но он – там. И здесь – наскоками.
– А почему не там наскоками? – резонно спросил Легат. – Здесь скрыться легче: страна-то побольше…
– Он говорил… Сейчас вспомню поточнее… – Полковник улыбнулся краешками губ. – Вроде бы так: здесь спрятаться – больше места, но больше глаз, там спрятаться – меньше места, но больше дураков. Впрочем, он бывал здесь, мы фиксировали его приходы. Но, увы, не успевали за ним…
– Эка он о нас! Впору и обидеться… – удивился Диггер.
А Бур сказал:
– На что обижаться? Он прав. Прятаться надо на виду, старое правило. Помнишь: где прятать лист? В лесу. Классика… А уж дураков у нас – известно чем ешь…
Столь длинного и хорошо выстроенного пассажа, да еще с толковой цитатой, Легат от Бура не ожидал. Но, как говорится, друзья познаются в беде. Беда – вот она: они – здесь, вся жизнь осталась в сорока годах впереди.
Странно звучит, но – правда.
– А реально он и здесь и там, – не без печали произнес Полковник. – Только он знает, волчара, что мы его пасем. И дома не появляется. Хотя должен…
– Кому должен?
– Себе, наверно…
– И давно он от вас бегает?
– Как раз три месяца. Он в свое время сказал мне, что устал, что пора завязывать. Я сказал: найди достойную замену. Он ответил: достойную – вряд ли, а хорошую – попробую. И пропал… Ни его, ни замены. Ничего, новая система опознания в тоннеле его зафиксирует.
– Зачем такие страсти? – удивился Легат. – Замена-то уже есть в итоге…
И мгновенно вспомнил. Вдруг. Загадочная штука – память!.. На мутноватых фотокарточках, которые показывал полковник, был запечатлен никакой не Гумбольдт, а тот самый Раб, посланник Осы, кто на Главной Площади элегантно обул Легата по самые уши, всучив ему сигаретную пачку с орлом и ключи от ворот. И в придачу, о чем не предупредил, гондон старый, легко всучил в башку Легата эту чертову идею с путешествием из Столицы в Столицу, на которое с ходу повелся умненький и разумненький Легат.
И ведь как красиво все придумал и выполнил! Вот сигареты, вот ключик, ах, я пошел, ах, меня уже нет…
И впрямь его нет. А Легат здесь.
Сука, Гумбольдт! Всех развел! Включая Контору.
Действительно, сам нашел себе достойную замену, сам эту замену облапошил, купил ее за пачку сигарет и смылся… Замена даже не поняла, что ее развели, как сопливого детеныша… А ты еще себя суперумным числишь, Легат, когда есть и поумнее особи… Интересно, Оса в курсе была или с ней он тоже – втемную? Скорее всего втемную. Хочется верить людям, хотя и напрасно…
Впрочем, обижаться – глупо и непродуктивно. За что боролись, на то и напоролись. Как там жена говорит: в эту игру ты еще не играл. Вот и еще новая игра, вот и поиграем, будь оно неладно! Если партия и правительство дадут добро…
– Я попробую, конечно, поискать Гумбольдта и сообщить ему приятное известие, – подвел итог Легат. – Правда, три дня – не срок, но…
– Что за известие? – заинтересовался Диггер.
– Он больше не является шпионом семидесятого в наших днях, – подробно объяснил Легат. – Официально свободен. Вышел в отставку… Хорошо бы, конечно, сказать ему об этом, если он и вправду у нас. Только где его там искать?
– Я тебе кое-какие телефоны спишу, – сказал Диггер. – Ты созвонись. От меня. Ребята тертые, что-то могут знать. Да и не иголка ведь он…
В Легат думал злобно: знал бы заранее, там на Площади и повязал бы. И в застенок, в пыталово! Ан – не знал. И в итоге жопу рвать придется ему, Легату доверчивому.
Рвать ее – дело привычное. В Службе как в Армии: приказ исполняется, даже если он неисполним. Командир говорит:
– Или ты делаешь, или до свидания.
«До свидания» – фигура речи. Командир имеет в виду жесткое «прощай», но, будучи хорошо воспитанным и чутким к слову, он не впадает в крайности без особой на то нужды. Нужда есть – он тебя так фигурно отматерит, что ты, отматеренный, три дня ходишь в восхищении: искусство мата – это именно Искусство. Если проводить всякие театральные параллели, то тогда перед тобой – Мастер жанра. А Командир – Мастер. Поэтому на четвертый день, отвосхищавшись, ты несешь ему заявление об уходе по собственному желанию и, как в песне, долго будет чего-то там сниться…
![Урсула Ле Гуин - Ящерка [Стрекоза]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
