Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2008)
Что я делаю? — подумала какая-то часть его, когда рука сама шарила по ее горячему влажному телу, косы ее лезли ему в рот, она была тонкокостная, худая, совершенно чужая ему, и именно эта чуждость словно позволяла все; он даже не знал ее имени. Она отчаянно извивалась под ним, в какой-то миг вскрикнув и прижав его к себе с отчаянной силой, и он погрузился вместе с ней в пуховую перину, облепленный со всех сторон каким-то чужим бельем, чужими, враждебными запахами, к которым примешивался почему-то острый запах окалины. Женщина задышала спокойнее, слегка оттолкнув его слабой рукой, он повернулся, сел на постели и вдруг увидел в темном окне словно приплюснутые к стеклу снаружи белые воздушные шары; женщины стояли голова к голове, притиснув лица к стеклу и наблюдая за тем, что делается в комнате.
Он застегнулся и встал; женщина на кровати поджала худые ноги под себя, натянув на колени смятую рубаху, и наблюдала за ним исподлобья. Схватив табурет, стоявший у стола, он размахнулся и что есть силы запустил им в окно; брызнули осколки, лица за стеклом пропали — или сначала лица пропали? В окно ворвался летний воздух, и этот воздух тоже почему-то принес с собой запах окалины.
Он обернулся к женщине на кровати.
— Извини, — сказал он, не умея придумать ничего умнее.
Она моргала, глядя на него припухшими глазами, словно человек, пробуждающийся ото сна.
Это не я, подумал он, по крайней мере — не совсем я, я никогда бы… Это все Малая Глуша. То есть зачем все это?
— Я пойду? — спросил он неуверенно.
Блядь, я даже не знаю, как ее зовут.
Женщина высунула из-под полы фланелевой рубахи ступню с аккуратными розовыми пальцами, пошевелила ими, словно увидела в первый раз.
— Ти хто такий? — спросила она тихонько.
— Не важно, — сказал он честно, потому что и в самом деле было не важно.
— Навищо викно розбив?
— Так смотрели ж, — сказал он и откашлялся.
— Они всегда смотрять, — сказала она. — Так всегда бувае.
— Дичь какая-то. Каменный век.
Он огляделся: на столе, покрытом зеленой плюшевой скатертью с кисточками, стоял почему-то графин с водой, словно на трибуне докладчика. Он взял из буфета чашку с олимпийским мишкой, выпятившим опоясанное кольцами пузо, плеснул туда воды и жадно выпил. Вода отдавала затхлым.
— Так я пойду? — повторил он, испытывая тоскливую ненависть к самому себе.
Женщина уже встала с постели и расчесывала волосы перед круглым, в виньеточках зеркалом. Она не ответила.
Он вышел на крыльцо. Мерзкие бабы стояли тут же, полукругом, в темноте они все сильней напоминали степных истуканов. Над ними — одной короной на всех — стоял молодой розовый полумесяц.
Убью, подумал он, озираясь в поисках лопаты или хотя бы черенка метлы, но ненависть так же быстро отпустила его, как и нахлынула, оставив только стыд и тоскливое равнодушие.
Женщины придвинулись ближе.
Старуха с мужским голосом сказала:
— Йды на ричку. Там човен чекае на тебе.
— Лодка? — спросил он. — Уже?
— Да, — сказала Катерина, — иди. Скорей, скорей, скорей…
— Это и была плата? — спросил он, ошеломленный.
Женщины не ответили, они, как по команде, повернулись и стали разбредаться по улице, больше не глядя на него.
— Погодите, — сказал он. — Мне же вещи…
Но вдруг огни в домах разом погасли, и он остался на пустой темной улице, совершенно один; с пустыми руками он пошел к реке, и запах чужой женщины преследовал его.
Река, казалось, стала за это время полноводной, розовое лунное серебро плясало в ней, а у песчаной отмели стояла лодка, и когда он, оскальзываясь на обрыве, спустился к ней, то увидел, что в ней сидит давешний дедок в драном тельнике и смотрит на него веселыми бледными глазами.
— Вы и есть перевозчик? — спросил он.
— А кого тебе треба, дурень? — спросил дедок.
На реке заворачивались крохотные темные водовороты, плеснула рыба.
Лодка стояла, распространяя запах дегтя и подгнившей воды, маленькая и черная.
Он, поколебавшись с минуту, перелез через борт.
Лодка резко качнулась, на дне плеснула темная вода и залила ему кроссовки.
Осторожно он перебрался на нос и сел на скамью. Действовал он механически, словно понимание того, зачем и почему это происходит, ушло, осталась только неизбежная последовательность действий, одно влекло за собой другое, а вместе они — третье.
Он хотел было попросить перевозчика подождать и сбегать быстренько за рюкзаком, но передумал. Вдруг лодка уйдет и он навсегда останется в Малой Глуше?
— Я готов, — сказал он.
— Никто не бывает готов, — сказал перевозчик и спрыгнул в воду, чтобы оттолкнуть лодку от берега. На нем были подкатанные до колен рваные хлопчатые тренировочные штаны.
Лодка скользнула легко, и он ощутил почти облегчение, словно все неприятное уже позади, а дальше все пойдет само собой.
Он опустил руку в воду, чувствуя, как она просачивается меж пальцев. Вода была теплая и упругая.
— Подождите! — раздался сзади тоненький задыхающийся голос. — Подождите!
Инна спускалась с обрыва, оскальзываясь на песчаных осыпях. Она вновь была в городской одежде — обтягивающая кофточка с люрексом и узкая юбка, только на ногах все те же разбитые кеды. За собой она тащила чемодан, оставлявший в песке глубокие борозды.
— От же, мать твою, — радостно сказал дедок и взялся за весла.
— Погодите, — сказал он. — Вас же просили.
— Не положено, — сказал перевозчик.
Он, не слушая, соскочил в воду, ухватившись за борт. Лодка оказалась тяжелая и скользкая, как очень большая рыба, а место — неожиданно глубоким, вода была ему по грудь, и удерживать лодку было нелегко.
— Я сейчас, — задыхаясь, сказала Инна. — Сейчас.
Она перекинула через борт чемодан и потянула лодку на себя. Лодка вновь заскользила по отмели, Инна торопливо и неуклюже, поскольку мешала обтягивающая юбка, забралась внутрь.
Тогда и он перевалился через борт, чувствуя, как доска врезается в живот, лодка качнулась и черпнула бортом воды. Что-то ударило по голове, в глазах заплясали красные пятна, он чуть не свалился назад, в воду, но, помотав головой и разогнав багровую мглу, увидел, как черный перевозчик на фоне зеленовато-розового неба занес черное весло, готовясь ударить еще раз, а Инна повисла у него на руке. Иннин чемодан валялся под скамьей, вода плескала в клетчатые бока.
Он на четвереньках подобрался к лавке и сел. Одежда промокла, кроссовки хлюпали, выталкивая воду, смешанную с илом, а джинсы до колен были в бурой жиже. Он поднес руку к голове, потрогал и поглядел на пальцы, в свете тощего месяца лаково блеснувшие черным.
— Тронь еще раз — убью, сука! — сказал он с ненавистью.
Но перевозчик так же внезапно успокоился, поставил весла в уключины и сделал сильный гребок.
Он опустил руку в воду, зачерпнул пригоршню плеснувшего серебра и промыл разбитую голову. Инна тряслась на корме, он видел ее, полускрытую движениями рук перевозчика, она плакала взахлеб, уже не скрываясь.
— Ну все, все, — сказал он, выглядывая из-за чужой сутулой спины, обтянутой тельником. — Все в порядке. Хватит.
На перевозчика он больше не обращал внимания, словно тот был просто функцией, пустым местом, вроде тех человекоподобных роботов, о которых так любят писать фантасты.
Она ведь тоже заплатила чем-то, подумал он. Нет, не хочу знать чем.
Лодка выгребла на стремнину и пошла вниз по течению, за каждым гребком следовал мощный рывок вперед, с весел падали тяжелые ртутные капли и растекались по реке концентрическими кругами.
У них за спиной оставалась целая цепочка таких постепенно расплывающихся кругов.
Впереди плеснула рыба.
Они миновали островок, поросший ивняком, даже в скудном свете молодого месяца было видно, до чего белый здесь песок.
Инна нагнулась, подняла свой чемодан и поставила его рядом с собой на лавку.
— Что там у вас? — спросил он.
Она помолчала, обхватив руками колени.
— А где ваши вещи? — спросила она вместо ответа.
