Мартин Винклер - Женский хор
Конечно, пусто. Он ушел.
Тогда почему я продолжала его искать?
И откуда взялся этот абсурдный сон, в котором этот дурак Карма…
Я посмотрела на будильник. Четверть шестого.
Чертчертчерт. Нужно заснуть нужно заснуть нужно заснуть. Нельзя лежать без сна.
Я перевернулась на спину и смотрела на потолок до тех пор, пока он не превратился в операционные поля[20]. Четыре поля, такие синие, такие чистые, окружали бритый лобок.
Я не шевелила головой, только глазами, и справа от поля увидела лоток, на котором в безукоризненном порядке были разложены инструменты. Я взяла скальпель, вытянула указательный палец, чтобы твердо положить его на спинку лезвия, другой рукой раздвинула кожу больших половых губ и положила скальпель в щель, которая начала сочиться обожемойчертпобериобожемойчертпобери…
Я открыла глаза. На потолке играл свет. Настал день.
Чертчертчерт! Мой радиобудильник не прозвенел. Если я не потороплюсь, то опоздаю. А я не хочу доставить ему такого удовольствия!
Я спрыгнула с кровати, налила в чашку вчерашний кофе и сунула ее в микроволновку, быстро приняла душ, натянула джинсы, тонкий свитер с горлышком и нанесла минимум макияжа, я совсем не хотела выглядеть так, как выглядят некоторые женщины, которых я увидела накануне в зале ожидания. Но пока я чистила зубы, я поняла, что вчера забыла выпить таблетку. Черт, черт, черт! Проклятие, как же мне все это надоело, надоело, надоело!!!
Жалоба
Большого желания возвращаться к Синей Бороде у меня не было. Но и уходить от него не хотелось. Он дал мне неделю. Я хотела победить в его собственной игре. Мне было интересно узнать, до чего он готов дойти. Я не хотела уходить побежденной.
Слишком часто меня унижали и недооценивали, потому что я — баба.
Слишком часто от меня требовали, чтобы я выполняла свою работу не хуже мужчин. И даже лучше.
Мне этого не говорили. Слова были не нужны. Они просто были рядом и смотрели на меня, и я все понимала. Я выбрала хирургию, и их недоверчивых и презрительных взглядов было не избежать. Женщина-хирург, выполняющая мастерскую, мужскую работу? Никогда в жизни.
Они думали, что я сдамся, что не пойду до конца, что стану плакать из-за их унижений, придирок, издевательств. По отношению к мужчинам это работает. Я видела многих мужчин, которые поддавались и, сломленные, уходили в другую больницу. И каждый раз, когда я видела, что интерн напился потому, что его унизил руководитель, каждый раз, когда один из них на следующее утро не выходил на работу, я чувствовала себя более сильной. Более самоуверенной. Я чувствовала, что я лучше их.
Неужели этот Карма, с его напускным добродушием, от которого меня тошнит, неужели он действительно думает, что сумеет меня обхитрить?
Думая об этом и стараясь совладать с охватившей меня яростью, я свернула на улицу Мэзон-Вьей и проехала вдоль педиатрических корпусов, после чего оказалась на территории акушерской клиники. Разумеется, все места были заняты. Я сделала круг по двору, выехала и добрых пять минут потратила на поиск свободного и бесплатного места, которое нашла в трехстах метрах от клиники, напротив школы.
* * *Поднимаясь по лестнице, я увидела в коридоре два силуэта. Одним из них была чернокожая тучная женщина, одетая в бубу. Она склонилась над стойкой Алины, небрежно положила одну руку на пластиковый паспорт, а другой качала коляску, в которой ревел и брыкался крупный мальчик на вид примерно полутора лет. Второй силуэт принадлежал женщине лет сорока, стройной блондинке, с тонкими чертами лица, в безукоризненно сидящем костюме. Она держалась в стороне. Когда я открыла дверь, женщины повернули головы в мою сторону. Тучная пациентка скользнула по мне взглядом, затем продолжила вяло отвечать на вопрос, который ей задала Алина. Другая женщина осмотрела меня с ног до головы.
— Здравствуйте. Привет, Алина.
— Здравствуйте, мисс… простите, доктор Этвуд, — ответила Алина.
Раздраженная до предела, я укрылась в кабинете. Положила сумку на стул, сняла пальто, достала вчерашний халат, заметила, что моего бейджа на нем нет, и едва не взвыла. В выдвижных ящиках шкафов, среди наборов для анализов, пластиковых гистероскопов, одноразовых зеркал, шприцов и иголок, я увидела моток белого лейкопластыря. Я отрезала от него два кусочка, наклеила их друг на друга и написала: «Доктор Этвуд, интерн». Этот самодельный бейдж я прикрепила к карману халата на груди.
Затем, сгорая от гнева, села в кабинете, на место Кармы.
В этот момент я заметила ноутбук.
Плоский параллелепипед со скругленными краями, по размеру не больше стандартной страницы.
Не раздумывая, я его открыла. Экран засветился и показал мне покрытую текстом страницу.
И, по-прежнему не раздумывая, я прочитала текст.
Жизнь женщиныКогда я была мала,
Жизнь была весела.
Папочка и мамочка
Ласкали меня всегда.
Они меня целовали,
Ножки мои щекотали,
Ласково называли,
Песенки пели, играли.
О, боже мой,
Это прекрасно —
Маленькой женщиной быть.
О, боже мой, это прекрасно,
Когда тебя любят вот так
Всегда.
(еще раз)
Когда я девочкой была,
В снегу играть любила,
Папочка и мамочка
На качели меня водили.
Ходить я в школу стала,
Картинки рисовала,
Хотелось лучшей быть,
Чтобы пятерку получить.
Ах, мамочка,
Это было прекрасно —
Быть маленькой красивой женщиной.
Ах, мамочка,
Это было прекрасно —
Веселиться вот так
Все время.
(еще раз)
Но годы пролетели,
И вот я повзрослела.
Мое тело совсем внезапно
Стало изменяться.
Когда мне было двенадцать,
Пошла я в туалет — и вот
Вдруг в унитазе
Увидела кровь.
О, боже мой,
Как же страшно, мама,
В женщину превращаться.
О, боже мой,
Как же страшно, мама,
Когда кровь течет, не прекращаясь,
Все время.
Я расхохоталась. Представить, как он сочиняет стихи, я не могла. На этом песенка заканчивалась, и вторая часть документа была совершенно иной.
— В первую очередь целитель верен своим пациентам и лишь потом своим коллегам.
— Реальность богаче всего, что рождается в твоем воображении. Однако то, что рождается в твоем воображении, более тревожно.
— Жертвой твоей лени и невнимательности становится пациент.
— Никогда не стесняйся обращаться к своим учителям. Их незнание серьезнее твоего, поскольку они, в отличие от тебя, уже не могут оправдать его неопытностью.
— Лечение людей не имеет никакого отношения к власти.
— Врачи чаще других смертных употребляют наркотики и кончают жизнь самоубийством; это не значит, что они страдают больше, чем простые смертные. И это не дает им права мстить.
— Ты лечишь не результаты анализов — ты лечишь людей.
— То, что женщина чувствует, гораздо важнее того, что ты знаешь. То, о чем она молчит, гораздо важнее того, что ты думаешь.
Я несколько раз нажала на значок «следующая страница». Эти афоризмы занимали полдюжины страниц. Вдруг экран погас. Я стала жать на все кнопки подряд, но он не реагировал. В коридоре раздался мужской голос. Карма. Я поспешно поднялась и побежала к коридору.
— Ах, вы уже здесь? — сказал он, появившись на пороге. — Хорошо спали?
— Нормально…
Я шагнула вперед, он шагнул назад. Я понимала, что он хочет войти, и прижалась к стене, а он прошел мимо, положил сумку на письменный стол, повесил пальто в шкаф, поискал что-то глазами, затем поднял голову и, широко улыбаясь, покачал головой:
— Ах да, сегодня консультаций нет.
— Нет?
— Нет, этим утром я попрошу вас сделать обход моего маленького отделения.
Он прошел передо мной, застегивая халат.
— Идемте?
— Я не знала, что у вас есть койки…
— Я об этом не…
— Но все же…
— …к тому же там нет больных.
— Простите?
— …впрочем, никто их не лечит, — сказал он, криво ухмыльнувшись.
Что он такое говорит?
Он вышел за стеклянную дверь и пошел по длинному коридору акушерской клиники, но тотчас же свернул к лестнице в подвал. Спустившись по ней, он толкнул другую дверь и придержал ее, пропуская меня.
