Чарльз Сноу - Поиски
Далеко впереди показались слабые прыгающие огоньки велосипеда. В одно мгновение мы обогнали его. Была уже темная ночь.
— Мне хотелось бы везти тебя далеко-далеко. Через всю Европу, — сказала Одри, на мгновение оторвав взгляд от дороги. — Вслед за солнцем.
— Скоро мы сможем это сделать. — Мне было неприятно сознавать, что я так беден. Я должен был бы иметь возможность предоставить ей все, что ей хочется, думал я.
Она поняла мое настроение.
— О, я знаю, что это не для нас. Да это и не нужно. Твое время слишком драгоценно, мой дорогой. А сегодняшняя ночь наша…
Я прервал ее:
— Я благодарен за каждую ее минуту.
— Сегодняшняя ночь наша, — смеялась Одри, — и мы немало удивим Шериффа и сыграем с ним шутку. Мне очень интересно, как встретит нас этот забавный молодой человек.
— Ну, он не только забавный, — запротестовал я.
— Конечно, — улыбнулась Одри, — у него веселое лицо и довольно красивые глаза.
В этот момент свет наших фар уперся в живую изгородь, Одри свернула вправо, потом налево по извилистой сассекской дороге.
— И все его любят, — продолжала Одри, — и он способный ученый, и я никогда еще не слышала, чтобы кто-нибудь другой умел говорить такими округлыми фразами.
— Ты несправедлива.
— Конечно, я несправедлива. Я ревную тебя к твоим друзьям. Они знали тебя раньше, чем я. — Она похлопала меня по руке. — Он и в самом деле обаятельный человек. И удивительно не похож на тебя, правда?
— Чем же?
Она обогнала шедшую впереди машину.
— Я никак не могу представить себе, что будет с тобой, если ты станешь почтенным, благополучным профессором. Мне кажется, что ты никогда в душе не поддашься условностям. А Шерифф, если он всю жизнь будет валять дурака, ничем другим и не станет.
— Мне не совсем ясно, что ты имеешь в виду, — сказал я, — но похоже, что ты льстишь мне.
Шерифф принял наш визит очень хорошо. Было уже около десяти часов, когда мы миновали живые изгороди, издававшие прелестный аромат и такие высокие, что мы ехали в совершенной темноте, выехали на дорогу и увидели вдали тронутое дымкой тумана море. Мы улыбнулись друг другу и направились к гостинице, где жил Шерифф. Он вышел, беспомощно улыбаясь, но тут же спохватился и приветствовал нас. Он пригласил нас войти, заказал что-то выпить и ужин через двадцать минут и вышел, чтобы договориться о комнате для нас на ночь.
— А девушка? — спросила меня Одри.
Я с удовольствием пил пиво и посмеивался.
Мы услышали за дверью решительные шаги, и дверь открылась. Мы оба подняли глаза, стараясь не смотреть друг на друга. Шерифф ввел в комнату рослую, розовощекую девушку в грубошерстной клетчатой юбке. Он представил ее, улыбнувшись нам так, словно был в сговоре с нами на ее счет, а потом точно так же улыбнулся ей. Фамилия ее была Стентон-Браун. Меня забавляла странная смесь хихиканья и фырканья, с помощью которой она выражала интерес к чему-либо. Она, хихикая, спросила у Одри, какая у нее машина, и узнав, что это Моррис-Оксфорд, снова хихикнула. Потом они еще поговорили о машинах и дорогах, она еще несколько раз фыркнула, и мы постарались деликатно переменить тему. Затем она посмотрела на часы, сообщила нам, что обещала сыграть получасовую партию в бридж со своим отцом, еще разок фыркнула и пожелала нам спокойной ночи. Шерифф вышел проводить ее и вернулся как раз вовремя, чтобы предотвратить наши высказывания на ее счет.
— У нее очень милая семья, — сказал он. Чарльз словно оправдывался, и это было так необычно для него. — Ее отец бывший военный, совсем недавно вышел в отставку.
— Это очень существенно, — улыбнулся я.
Вид у Шериффа был немного затравленный, но он никогда не мог устоять, если вокруг него смеялись, и он присоединился к нам, расхохотавшись во весь рот.
Мы сели ужинать, и, пока мы с Одри за обе щеки уплетали холодное мясо, Шерифф потягивал пиво и разговаривал:
— Я наслаждаюсь своими каникулами, как никогда раньше, — говорил он. — Я обнаружил людей, каких никогда раньше не встречал, простых, естественных людей. Людей, у которых хватает денег, чтобы жить с комфортом, и которые нашли для себя достойный образ жизни. И я начинаю думать, что они берут от жизни гораздо больше, чем это когда-либо удается нашему брату. О, я, конечно, знаю, что в разговоре мы более находчивы, более остроумны, мы в любой момент переспорим их, и мы читаем книги, написанные такими же умниками, как мы, и уверены, что жизнь и есть то самое, что думаем о ней мы или наши писатели.
Одри чуть заметно улыбнулась.
— Да, да, — продолжал Шерифф, — все это интеллигентское зазнайство худшего сорта. Меня поражает, что жизнь, оказывается, знают именно те, кто вообще никогда над этим не задумывается. — Он разразился смехом, который так часто раньше обезоруживал меня. — Я понимаю, что это звучит экстравагантно, в духе дедушки Толстого, но я имею в виду не совсем то. Я хочу сказать, что здоровые, естественные и простые люди никогда не задумываются над тем, что происходит в их жизни, они ломают себе голову только над тем, как убить время. Это то же самое, что с физическим здоровьем. Нам не приходит в голову анализировать свое состояние, пока мы здоровы. Мы думаем только о том, чем нам занять себя: играть, плавать, танцевать, бегать. Естественные и простые люди живут именно так, их интересует только то, что им доступно; вот почему они более земные существа, чем мы и нам подобные. Единственные люди, которые, возможно, понимают смысл жизни, — патетически произнес он, — это те, которые никогда не задумывались над этой проблемой.
Затем он тихо добавил:
— Единственные люди, которые действительно знают, что такое любовь, — это те, кто никогда не задумывался над этой проблемой.
Мы еще несколько минут деликатно и слегка насмешливо спорили с ним. Когда мы пришли в нашу комнату, я подошел к окну и посмотрел на море. Туман немного рассеялся, и в свете близкого фонаря я мог рассмотреть мелкие волны, ласкавшие берег. Одри сидела на постели.
— Насколько Шерифф действительно верит во всю, эту чепуху? — неожиданно резко спросила она.
— Пока говорит, то в общем верит, — улыбнулся я, — и почти не верит, когда говорит о чем-нибудь другом.
— А он влюблен в эту девушку?
— Здесь он так же тверд, как и в своих теориях, — сказал я.
Одри рассмеялась.
— Вот забавно, если все его любовные приключения такого же рода. Все эти Целии, Памелы и Ванессы, о которых он тебе рассказывал. Неужели все это респектабельные юные английские мисс, путешествующие со своими родителями по малоизвестным морским курортам? И все победы Шериффа заключаются в том, что его представляют семейству?
— Очень похоже, — сказал я. И с некоторым запозданием добавил — Но большинству женщин он нравится.
— Да, да, — сказала Одри, — одну из них мы уже видели вблизи. Стоило ли, дорогой, ради этого ехать за сто миль? Нарушать ход твоей работы и тащить тебя сюда только потому, что я всегда должна быть в движении? Только для того, чтобы увидеть Естественную Простую Девушку Шериффа?
Я сел с ней рядом и коснулся пальцами ее волос.
— Стоило ли? — переспросил я. — Я с удовольствием поглядел на эту девушку. Ты, между прочим, оказалась пророком. Разве это ничего не стоит?
Лицо у нее было сосредоточенное, но напряженность исчезла. Я испытывал гордость любовника, когда видел ее такой, ведь никто другой никогда не мог наблюдать ее успокоенной и счастливой в объятиях любви.
— Проехать сотню миль! — вырвалось у меня. — В тот день, когда я не смогу поехать с тобой, куда ты захочешь, лучше брось меня. Оставь меня сидеть у огня в мягких шлепанцах. Значит, я больше не заслуживаю любви.
— Звучит убедительно, — пробормотала она и уютно устроилась в моих объятиях, словно отгородившись от всего мира.
— Артур, — сказала она через некоторое время, — а может мужчина полюбить девушку вроде этой Стентон-Браун? Обещай мне, что если ты меня когда-нибудь покинешь ради другой женщины, то она будет не так глупа, как эта.
— Я думаю, что мужчина способен влюбиться в кого угодно. Если бы мне не выпала такая невероятная удача, что я полюбил тебя, то, наверно, я и сам влюбился бы в какую-нибудь, столь же глупую, — улыбнулся я. — Но моя была бы покрасивее.
Она рассмеялась и пригнула к себе мою голову. А я шептал ей:
— Зачем ты спрашиваешь меня, как могут мужчины влюбляться в других женщин? Ведь я до сих пор не могу понять, почему они все не влюблены в тебя.
Глава VI. Великий момент
В конце года я опубликовал сбою работу и весной напечатал еще одну. Первое сообщение представляло собой продолжение моих исследований манганатов и содержало схему предполагаемой структуры бромистых и иодистых соединений. А второе было посвящено осторожному предварительному обоснованию опытов над группой органических веществ. Я сам не был еще вполне уверен, все еще было слишком шатко, чтобы раньше времени излагать концепцию, завладевшую моим умом. Ни одна из этих работ не была ни в коей мере выдающейся, но обе они выглядели достаточно солидно и аргументированно, чтобы содействовать моей репутации способного молодого человека. Меня, довольно часто приглашали на всякие заседания, и крупные фигуры ученого мира иногда вспоминали мою фамилию, когда меня представляли им у Хэлма или у Остинов.
