Джулия Стюарт - Сват из Перигора
Шлепая сандалиями по траве, Гийом прошел мимо колодца с остроконечной каменной крышей и старой белой раковины с веселенькой красной геранью. Для начала он полюбовался ровным рядком чеснока, который высадил за четыре дня до полнолуния, а землю вокруг разрыхлил, когда Луна проходила созвездие Козерога — дабы головки росли потолще. У артишоков Гийом решил не задерживаться: хоть он и посадил их, когда Луна находилась в созвездии Близнецов, вместо того чтобы стоять навытяжку как солдаты, они больше походили на кучку левых уклонистов. Их скорбный вид и ноющее чувство раскаяния из-за того, что он добавил в ореховое вино слишком мало коричных палочек, внезапно напомнили Гийому о его склонности к неудачам, и мысли сами собой вернулись к Иву Левеку. Вырывая из грядки сорняки, Гийом размышлял, удастся ли ему найти женщину, которая будет смотреть сквозь пальцы на широко известную скаредность стоматолога, его раздражающую привычку глядеть собеседнику в рот во время разговора и маниакальные потуги в выращивании корнишонов. Нагнувшись за пучком шпината, Гийом ощутил, как забилось сердце. Но стоило потянуться за следующим пучком, как в памяти всплыл день, когда фортуна таки улыбнулась ему. Произошло это после печально известного мини-торнадо 1999-го, когда парикмахер раздвинул лопухи разросшегося шпината, разыскивая пропавшего Патриса Бодэна.
— Эта женщина существует, и я найду ее, — сказал он себе и, повернувшись спиной к зыбучим пескам отчаяния, направился назад к дому с корзинкой поживы — готовить праздничный ужин…
Тогда, в 1999-м, вместо костлявого вегетарианца-аптекаря, лежащего в листьях шпината, Гийом Ладусет обнаружил написанный маслом портрет молодой женщины. Нехватка изысканности выдавала в ней человека весьма скромных средств. И пусть картина не представляла видимой ценности — ее обаяние было бесспорным. Кисть не могла утаить анонимного мастера — неподдельную нежность, что светилась в стыдливом румянце щек; благоговение, ютившееся в каждом завитке рассыпавшихся по плечам волос; восторг от блеска глаз, будто бросавших вызов самой природе. Простой белой блузке художник придал чистоту египетского хлопка, дешевым пуговицам — великолепный лоск одеяний венецианской куртизанки.
Так и не выяснив, кому принадлежала находка, и не узнав на портрете собственную мать, Гийом отнес картину в дом, с осторожностью счистил землю с холста, отремонтировал золоченую раму. Следующие несколько недель он расспрашивал всех, кто попадался ему на пути, не теряли ли они написанный маслом портрет во время недавнего природного катаклизма. Так и не отыскав законного владельца, Гийом повесил портрет у себя в гостиной справа от камина и часто смотрел на него из кресла напротив, размышляя, кто же эта прекрасная девушка…
Мсье Моро и в голову не приходило, что картину могло унести ветром, когда мини-торнадо сорвал крышу с его дровяного сарайчика. Поэтому он тут же предположил, что это дело рук вора — то, чего мсье Моро постоянно опасался с тех самых пор, как повесил портрет в сарайчике почти шестьдесят лет назад. О том, чтобы перенести его в дом, не могло быть и речи: мадам Моро не составило бы большого труда узнать в девушке на картине причину всех своих будущих неприятностей.
Неразделенная и преданная привязанность Пьера Моро длилась так долго, что ее выцветшие страницы стало страшно переворачивать. В тот вечер он тоже сидел в темном уголке под большим белым цирковым куполом и был свидетелем сногсшибательного зрелища — сверкнувших трусиков Флоранс Фузо. Страсть его зажглась двумя годами ранее, когда в один прекрасный день девочка неожиданно подошла к нему на площадке для игр и лизнула в щеку. Мальчуган воспринял ее поступок как проявление любви. Но ничего подобного: Флоранс Фузо попросту страдала хронической нехваткой соли.
Пока юный влюбленный Пьер сидел, наблюдая за карликом, который убирал дымящуюся кучу экскрементов ламы перед следующим номером, он твердо решил, что не может больше ждать и готов объявить о своей любви. Но стоило зажечься свету, и его внимание отвлекла комичная сцена: один из пиренейских медведей сбежал обратно на арену и теперь вприпрыжку удирал от человека в красных бархатных туфлях, которого еще несколько минут назад лобызал, встав на задние лапы. Когда же Пьер Моро отправился на поиски юной Флоранс, путь ему преградила громкоголосая толпа, ни в какую не желавшая расходиться. Он все же догнал предмет своей страсти, но, к ужасу своему, обнаружил, что его опередили.
Кляня себя на чем свет стоит за величайшее, как ему казалось, несчастье всей своей жизни — ведь он не смог сконцентрироваться на первоочередной задаче, — следующие несколько лет Пьер Моро, дабы избавиться от этого недостатка, посвятил изучению живописи, орудуя масляными красками. К крайнему удивлению Пьера, результат оказался поразительным, однако он не мог рисовать ничего, кроме своей утраченной любви. После женитьбы он отложил кисть, посчитав это изменой по отношению к супруге. Достав из тайника написанные портреты, он развел в глубине сада большой костер и сжег все, кроме одного — самого любимого. Не в состоянии расстаться с портретом, он повесил его за поленницей в дровяном сарайчике — так, чтобы иметь возможность любоваться им, убрав пару-тройку поленьев. Каждый год Пьер Моро не мог дождаться зимы, рьяно выполняя частые требования супруги принести дров для камина.
Единственным, с кем Пьер Моро говорил о своей тайной страсти, был он сам. Он забирался подальше в лес и изливал душу с такой безысходностью, что спугивал птиц, и ничто не росло вдоль тропинок его нечленораздельных метаний. Навязчивые попытки мадам Ладусет оградить мужа от всяческих недугов — постоянный источник их семейных раздоров — лишь усиливали чувства Пьера. И когда мадам Моро публично ополчилась на предмет его безответной страсти, он попытался сделать все от него зависящее, лишь бы как-то смягчить конфликт. Для отвлечения внимания он задаривал жену всякого рода безделушками, включая сатиновые ленты и блестящие свистульки, купленные у странствующих торговцев, однако из всех покупок мадам Моро интересовала только одна — кило свежих помидоров. Со временем мужу пришлось прибегнуть к иному средству — он начал прятать боеприпасы супруги, — но та просто шла в бакалею и покупала новые. До мсье Моро так и не дошло, что величайшее несчастье всей его жизни состояло не в том, что он не женился на Флоранс Фузо, а в том, что он взял в жены истинную любовь, но так этого и не понял.
Выйдя на пенсию, Пьер Моро посвятил свое теперь уже не имевшее себе равных умение концентрироваться наблюдению за муравьями, однако занятие не приносило ему и десятой доли той радости, что некогда давала живопись маслом. Мсье Моро вновь вытащил из сундука свои кисти, но оказалось, что у него развилась катастрофическая аллергия на скипидар.
Гийом Ладусет всегда испытывал жуткую неловкость из-за затяжной и публичной войны между матерью и мадам Моро. Вскоре после печально известного мини-торнадо 1999-го Гийом, в очередной раз забирая из химчистки пальто своей матушки с томатными кляксами на спине, решил пригласить мсье Моро на рюмочку аперитива — в надежде, что тот сможет уговорить жену прекратить или, по крайней мере, поубавить обстрелы, принимая во внимание тщедушие противницы. После обильных извинений за поведение супруги мсье Моро объяснил, что за долгие годы совместной жизни ему ни разу не удалось убедить жену изменить свое мнение. И единственное утешение, которое он мог предложить хозяину дома, это то, что при возрасте, в коем сейчас пребывает мадам Моро, она поражает цель лишь с пятого броска. Хозяин и его гость едва успели перейти ко второму бокалу домашнего «пино», как мсье Моро вдруг поднял глаза и увидел портрет, краски которого были буквально замешаны на его слезах. Разумеется, он тут же решил, что Гийом Ладусет и есть тот самый вор, и был так ошеломлен этим обстоятельством, что поставил почти не тронутый бокал обратно на стол и объявил, что ему пора.
В следующие месяцы мсье Моро полностью забросил изучение муравьев, так как не мог думать ни о чем, кроме своей картины. С утра до вечера он просиживал на скамейке в коричневых нейлоновых брюках и голубой бейсболке, мечтая еще хоть одним глазком взглянуть на губы, над которыми когда-то корпел не один месяц — столь велико было нежелание художника оставлять изгибы, напоминавшие ему об ивовых листьях. Он представлял, как Гийом Ладусет под покровом ночи прокрадывается в сарайчик и обнаруживает тайник с портретом, — мсье Моро так и не смог понять, как преступному парикмахеру удалось проделать сей невероятный трюк. В воображении старику виделось, как Гийом снимает портрет со стены, кладет в большой холщовый мешок и ускользает через дыру в заборе. Но самым ужасным во всем этом была дерзость вора, наглость, с которой тот выставил портрет у себя в гостиной. Однако потребовать картину обратно старик не мог: он был уверен, что парикмахер узнал натурщицу и непременно раскроет его секрет.
