Грэм Джойс - Дом Утраченных Грез
Глядя на дом на берегу, он высморкался, вытряхнул воду из ушей. Небо вдруг прогнулось, словно под огромной тяжестью, его рот независимо от него раскрылся, произнося слова. Он не узнал своего голоса, произнесшего: Но ты сделал правильно.
Что? Что он такое сказал? И откуда явилась эта мысль? Как будто часть его сознания жила отдельной жизнью, связанная с миром зеленого желе, где удивительные существа двигались в ином временном измерении, повинуясь иным законам природы, руководясь иными ценностями. Небо распрямилось: это вновь была та же самая привычно непостижимая синева.
Покалывали кристаллики соли на обсохших плечах. Оракул.
После того как Орфей не смог вывести Эвридику из царства мертвых, женщины Фракии разорвали его на куски. Его голову бросили в море, и ее вместе с его лиройвынесло на скалистый остров. Там она продолжала пророчествовать.
Говорящая голова. Что если не было какого-то конкретного места? Что если оракулом был сам остров?
Точно! Он, шатаясь, вышел из воды и помчался по берегу:
– Ким! Ким, послушай! Я только сейчас понял! Ким, послушай!
Ким задремала над книгой. Она подняла голову и, озадаченно моргая, посмотрела на него.
– Да, да, да. Понимаешь, это здесь. Мы сидим на нем!
– О чем ты, Майк?
– Это все объясняет. И это место. И странные вещи, что происходят постоянно. Вещи, о которых я даже не говорил тебе.
– Успокойся, Майк. А то я не соображу, о чем ты.
– Оно говорит не нам.
– Не нам?
– Нет! – Майк рубанул рукой воздух. – Оно говорит через нас.
Майка всего трясло, настолько его поразила собственная догадка. Лицо его пылало, расширившиеся зрачки сверкали. Он был похож на безумца. Ким озабоченно посмотрела на него, встала:
– Я принесу нам выпить.
Майк пошел за ней под сень виноградной листвы, сел, снова встал и пошел к насосу; там он несколько раз непонятно зачем качнул рукоятку, вода полилась ему на ноги. Потом повернулся и увидел Манусоса, который стоял у ворот, наблюдая за ним. Они долго смотрели друг на друга, пока Майк не почувствовал неловкости ситуации.
– Я пришел не вовремя, – сказал Манусос.
– Все нормально.
– Нет, приду в другой раз.
– Манусос! – воскликнула Ким, возникнув из-за спины Майка. – А мы как раз пьем кофе.
Пастух со смущенным видом шел по тропинке за Ким, которая тащила его за руку. Его заставили сесть в тень под виноградом. Ким принесла оливки, нарезанные помидоры и огурцы и ароматный, недавно из пекарни, хлеб. Майк сидел, барабаня пальцами по колену.
– Майку нравится турецкая баня!
– Да, баня! – сказал Майк слишком громко.
– Полезная?
– Взять мои ушибы. Уже в сто раз лучше.
Манусос задумчиво кивнул, повторив:
– В сто раз.
– Сегодня хочу пойти снова.
Пастух предостерегающе поднял руку:
– Пожалуйста. Не слишком увлекайтесь.
– Сахар? – спросила его Ким.
– Вы знаете какие-нибудь истории об этом береге? – поинтересовался Майк.
– Глико. Слишком сладко. Истории?
– Легенды. Прошлое. Предания.
– Не понимаю, – сказал Манусос, отхлебнув кофе.
– Съешьте что-нибудь, – предложила Ким.
– Что люди говорят об этом странном месте?
– Совсем мало. Да, оно странное.
– Так случаются истории?
– Я не знаю никаких историй.
Они замолчали. Пастух посасывал огромные седые усы. От его одежды исходил слабый молочный запах коз или овец.
– Вы здесь родились, Манусос? – спросила Ким.
– Да. – Он показал куда-то за Камари. – Когда я был мальчишкой, мой отец был стариком. За землю, что вон там, он сражался с пистолетом, когда всех греков изгоняли из Турции. Он потерял все. Поэтому стал пастухом. Здесь.
Майк показал в противоположную сторону:
– Вы что-нибудь знаете о человеке, который стоит там, как на посту?
Манусос поглядел вдаль, но не туда, куда показывал Майк.
Майк был настойчив:
– Вы должны видеть его каждый день. Он стоит на краю скалы и смотрит на море.
Манусос беспокойно заерзал.
– Майк! – сказала Ким.
– Нет, вон там, – не унимался Майк. – Я хотел бы поговорить с ним. Чувствую, он мог бы рассказать кое-что интересное об острове.
– Майк!
Он вдруг сообразил, что Ким просит его остановиться. До сих пор ему было невдомек, насколько смущают пастуха его вопросы. Ему стало не по себе от своего глупого поведения, и он замолчал и сидел, стиснув руки. Ким старалась смягчить неловкость момента, рассказывая о жизни в Британии. Манусос видел овчарок по греческому телевидению. Он заинтересовался идеей использовать таких собак и тем, как пастухи подают им ту или иную команду определенным свистом. Это казалось ему невероятным. Чем-то вроде колдовства.
Когда Манусос собрался уходить, они тоже встали, чтобы проводить его. У ворот Манусос обернулся к Майку:
– Это человек, который смотрит на море с горы, он сумасшедший. Но, если хотите поговорить с ним, я вас отведу.
– Извините, – запинаясь, сказал Майк, – я не хотел затруднять вас…
– Мне это нетрудно.
– Не следовало мне спрашивать о нем.
– Завтра, Утром, когда я буду проходить здесь, вы пойдете со мной. Мы пойдем через горы. Мы пойдем с богами. – Он махнул рукой, прощаясь, и зашагал прочь. – Гья!
Майк и Ким смотрели ему вслед.
– Пойдем с богами? – сказал Майк.
Ким хмурилась:
– Это значит, что ты никак не сможешь встретить Никки в аэропорту.
14
Дозорный встал рано и наблюдал за морем, стоя на гребне горы. Майк убедился в этом. Серая, неизменная фигура, надежная, как флюгер.
Когда появился Манусос со своей отарой, Майк уже был готов. У пастуха на плече висела холщовая сумка. Он был мрачен, словно не выспался; хотя иным Майк его и не видел. Под суровой, мужественной внешностью скрывалась душа, способная радоваться жизни, а под огромными топорщащимися усами – выразительные губы. У Манусоса была привычка морщить их или по-особому двигать ими, прежде чем высказать свое мнение по любому конкретному вопросу. Как, например, сейчас.
– Позже буря, – изрек он, взглянув на море.
Майк посмотрел, ища признаки надвигающегося шторма: барашки на небе, дымку на горизонте, изменения в воде, еще что-нибудь, но ничего не увидел. Пастух энергично кивнул ему и зашагал за своими овцами. Майк пошел рядом. Чмокая овцам, пастух направил отару вверх по склону за домом. Видно было, что они знают дорогу, и, хотя он время от времени легонько постукивал их по бокам традиционным крючковатым посохом, в этом вряд ли была необходимость.
Наверху он прогнал их по одной через дыру в ограде из колючего кустарника. Потом завалил отверстие сухими ветками и спокойно оставил отару пастись там.
– Теперь, – сказал он, показывая на гору, – мы пойдем с богами.
Они пошли по овечьей тропе через редкий кустарник, по серо-зеленой подушке камнеломки и зарослей шалфея. Блестящие розовые гроздья обреции были как сукровица, сочащаяся из трещин в голом камне. Над головой кружилась пара ястребов. Майк осторожно шел но тропе, шириной в овечье копытце, и гадал, что означают слова Манусоса насчет богов.
Манусос остановился и предостерегающе поднял руку, принюхиваясь. Майк, подражая ему, глубоко вздохнул, и его грудь наполнилась сильным смешанным ароматом пряных трав, горных цветов и горячей пыли. Пастух кивнул, показывая, что можно продолжать путь.
Они спустились но диагонали и вышли на противоположный склон, где паслась еще одна отара. Эти овцы были, наверно, другой породы, а может, и не овцы вовсе, а козы, трудно было сказать точно, поскольку они не походили ни на овец Манусоса, ни на английских коз. Тут Майку представилась возможность оценить пользу загнутого конца посоха, когда Манусос внезапным движением поймал крюком одно из животных за шею и подтащил к себе. Он заметил рану на боку козы и помазал ее жидкостью, похожей на йод.
– Это тоже твои?
Манусос угрюмо кивнул, окидывая острым взглядом стадо. Убедился, что животные в порядке, и махнул Майку. Майк рванулся было вверх по склону, но Манусос остановил его.
– Нет! – крикнул он и показал на тройку, ведущую вниз. – С богами.
Майк взглянул на него и понял, что его сбил с толку греческий акцент. Его приглашали идти с козами, gots, как пастух произносил слово goats, а вовсе не с богами, gods. Он громко рассмеялся, Манусос захотел узнать, что его так рассмешило. Майк попытался, но не смог передать комизм своей ошибки.
Манусос недоуменно посмотрел на него и сказал:
– Да, мы идем дорогой коз.
Склон начал выравниваться, и они вышли к поляне, покрытой высокой, по колено, желтой, выжженной травой. Манусос остановил его.
– Пожалуйста. Будь осторожен. Иди по моим следам, потому что эта поляна., она зовет змей.
– Змей?
– Много змей. Просто будь осторожен.
Манусос пошел впереди, шаря перед собой посохом, как миноискателем. Пройдя несколько шагов, Майк услышал шорох в траве, потом снова, но ничего не заметил. Потом увидел, как трава зашевелилась извилистой полосой и еще одна змея быстро уползла, спасаясь от крюка посоха. Неожиданно вокруг них повсюду заскользили невидимые змеи, обнаруживая себя только шуршанием и колыханием раздвигаемой травы.
