Корреа Эстрада - Дом с золотыми ставнями
Совершенно дикими глазами глядели на меня и на кухне, куда я пришла с подносом грязной посуды.
– Эй, Лафкадио, в чем дело? Ты не хочешь мне дать лепешки?
Спокойнее всех была старушка Саломе. Она спросила:
– Дитятко, что там вышло?
– Ирма так торопилась за хлыстом, что свалилась с лестницы, а сеньора тоже заторопилась, второпях наступила на подол и растянулась на полу…
– А почему сеньора Умилиада тебя саму не послала за асоте? – поинтересовалась Ирма.
– Откуда я знаю? – пожала я плечами. – Те же убираешь у нее в комнате, а не я.
При чем тут я?
– Но ведь платок, из-за которого все началось, подарила тебе ведьма Обдулия?
– Ну да, для здоровья. Вы же знаете, что у меня кости ноют, как у старухи!
Не думаю, чтобы все поверили объяснению, хотя оно успокоило всех своей обыкновенностью. Однако сама я не без тревоги ждала, что мне скажет вечером сама унгана. Не натворила ли я лишнего?
Поздно вечером с замиранием сердца я прикрыла за собой дверь, направляясь на скотный двор. Хозяйские доги были не чета лондонским шавкам, с ними голыми руками не сладишь: головастые, с теленка ростом. Один из них едва не сшиб, налетев на меня на тропинке. Я протянула чудищу руку с зажатым в ней талисманом.
Псина долго и беззвучно обнюхивала пальцы и, вильнув хвостом, нырнула в темноту.
Чары подействовали.
Находила дорогу по памяти: со второго этажа, с веранды, коровники виднелись хорошо. К тому же старуха описала приметы, по которым можно было легко отличить ее обиталище от прочих хижин: немного на отшибе от жилья пастухов и скотниц, побольше размером, а главное – днем и ночью в тени огромной, с раздвоенным стволом, сейбы.
Сейбу, колдовское дерево, обходили стороной все негры и мало-мальски сведущие белые. Наступить на тень храмовой сейбы в Ибадане приравнивалось к святотатству.
Но и любое дерево этой породы, независимо от того, где оно росло, уважалось и оберегалось. Если для лечебных или ритуальных целей надо было взять листьев, или коры, или кусок корня, или – чрезвычайной важности событие!- срубить ствол, это сопровождалось целой вереницей искупительных и очистительных обрядов. И если пришел человек и выстроил жилье в магической тени, не опасаясь, это означало одно из двух: несведущего недотепу, или превосходящего силой чудное дерево.
И уж точно Обдулия несведущей не была.
Унгана встретила меня на пороге просторной хижины, разделенной пополам. В одной половине жила сама старуха, в другой было святилище. Мало кто из негров сеньора Лопеса набирался достаточно храбрости, чтобы заглянуть за его холщовый полог; но именно туда она меня повела.
На глиняной отмостке горел маленький каменный очаг. В его неверном свете виднелись большие барабаны-бонго у стен, развешанные на гвоздях пучки трав, сушеные рыбы и ящерицы, связки бус из орехов и семян.
Со времен моего детства в родном городе не бывала я в подобном святилище. Моя мать, не будучи посвященной жрицей, все же имела беспрепятственный доступ в храм нашего агболе, как бы домовую церковь, и частенько брала с собой меня. Служители давали много поблажек жене будущего главы рода, обладавшей к тому же некоторыми ценимыми талантами. Может быть, что-то замечали и за мной, тогда совсем несмышленой. Я сама не помню за собой в то безоблачное время никаких особых способностей.
Зато запомнила множество вещей, о которых говорили почтительным шепотом; и кое-что сразу же всплыло. Этот железный котел, с плотно закрытой крышкой, залитый по краям воском и запечатанный… У нас так запечатывали глиняный горшок: слишком дорого и редко было железо, чтобы пускать его на кухонную утварь. Хранилась там, однако, вовсе не еда: я догадалась об этом по особенной печати.
– Ма Обдулия, ты хранишь свой нганга не у постели?
– Как не у постели? Вот там через стенку и есть моя постель. И под кроватью как раз стоит мой нганга. А это ндоки.
И рассмеялась дробно, глядя в мои от страха помертвелые глаза. Можете смеяться, кто не знает. Или кто владеет Силой. Или кто ничего на свете не боится. Я же чего не боюсь, так это признаться в том, что ужас мой был огромен.
Древней жутью веяло от этих слов. Настолько древней, что двухтысячелетний Иисус казался рядом с нею новорожденным младенцем. Древнее старых богов, древнее Адама и Люцифера. Эта жуть была ровесницей сотворения мира, не менее. Она была и тогда, когда мира не было. Потому что в начале было Слово. То, которое творило и повелевало. И малая частица этого безмерно древнего и могучего Слова стояла, запечатанная в железном котле под кроватью старой Обдулии. А другой, многократно более грозный слог – у плетеной перегородки, делившей хижину надвое.
Стоит, пожалуй, рассказать, что это за предметы. Если вам встретится нечто подобное – отнеситесь с должным почтением. Это не шутки. И всего, что знаю, я, разумеется, не открою. Чтобы не вздумали играть с огнем неразумные.
Нганга, можно сказать, талисман, заключающий в себе Силу, и этой Силой владелец волшебного котла может пользоваться по своему усмотрению. Но вот владельцем, полноправным хозяином, стать суждено не каждому, кто хотел бы. Желающих много, да не так это просто.
Сначала кандидат проходит обучение у опытного наставника. Надо знать имена и деяния богов, травы и камни, яды и противоядия, заклятия и защиту, основы гадания – ордунги с двенадцатью раковинами. Тот, кто хочет вопрошать судьбу при помощи шестнадцати, а тем более восемнадцати раковин, должен выдержать посвящение. Или должна: не делается различий между мужчинами и женщинами. Ведь сами ориша, древние боги, могут воплощаться то в мужское, то в женское обличье в разных своих ипостасях.
Итак, наставник или наставница решает, что срок настал. И первое испытание – переночевать семь ночей под кроной сейбы. Вспомните, что за дерево сейба, как к нему относятся, и решите, много или мало это для начала. Иным не удавалось заставить себя остаться наедине с темнотой и священным деревом. Другие, переночевав раз, вдругорядь не моги пересилить страха. Кто-то седел, кто-то начинал заикаться. Да, можете сказать, что впечатлительный и робкий народ эти ученики колдунов. Но на то оно испытание.
Кто не испугался тьмы и сонма любопытствующих и часто недоброжелательных духов, безо всякого стеснения приглядывающихся к новичку, пожелавшему занять место в рядах властвующих, чей собственный дух оказался тверже, тот по истечении этой недели приступает к следующему обряду. Берется новая одежда и на кладбище зарывается в могилу на двадцать один день. Сам же испытуемый в течение этого срока трижды принимал очистительное омовение. Двадцать один день в Африке – это срок поминок, считается, что душа за это время окончательно переселяется в мир иной. И смысл обряда тот же самый: проводили прежнюю душу, отягощенную земными слабостями. Та, что придет, будет уже иной, не робкой, с правом повелевать.
Обряд, принятый в Новом Свете, ничем не отличался от бытовавшего у меня дома.
Разве что повлиял немного календарь, которого не знали в Ибадане: отсчитывались три недели и омовения проводились каждую пятницу.
По прошествии трех недель (и, соответственно, трех пятниц) одежда выкапывалась из могилы и испытуемый облачался в нее. Обряд продолжался. Той же ночью новичок вновь стоял под сенью священного дерева. Но уже не один. Наставник одевал на него венок из сейбовых листьев в присутствии всех посвященных этой местности, и старейшина колдунов при свете свечи, зажженной на белоснежном блюде, вручал вновь посвященному жезл власти – кизенгу. Человеческую берцовую кость, завернутую в тонкую кожу или черного цвета ткань.
Только после этого новоиспеченный колдун получал право и возможность сделать собственный талисман силы – нганга.
Собственно, его можно было бы совсем не делать. Можно было получить в подарок или по наследству. Можно было украсть, но последствия такой кражи не поддавались предвидению. Нганга мог признать нового хозяина, а мог и не признать. Зато старый хозяин нганга мог узнать вора, и уж тут к гадалке не ходи, и так ясно, что добром не кончалось. Можно было вообще обходиться без него, и много было знахарей, лечивших травами и заговорами, знавшие разные способы гадания на раковинах и полагавшиеся на большие или меньшие, но собственные силы.
Однако большая часть делала себе магического помощника.
В новолуние (обязательное условие, если луна идет на убыль, не стоит и браться, все равно ничего не выйдет) колдун с помощником идет на кладбище. Помощником обычно выступает прежний наставник, но не всегда. Это не так важно, годится любой человек, лишь бы не боялся. Находят там более или менее свежую могилу.
Мертвец, выбранный в помощники, именуется "куюмба".
Не каждый покойник годится на роль куюмба. Самые лучшие получаются из отборных мерзавцев. Убийцы, насильники, грабители – самый лучший материал. Если нет ничего более подходящего, годятся мошенники, взяточники, домашние тираны, сплетники, клеветники, потаскушки, воры – кто угодно, лишь бы не был порядочный человек. Важно только, чтобы мозг покойника оставался в черепе, независимо от степени сохранности. Кому нужен глупый, безмозглый слуга?
