Пьер Ассулин - Клиентка
Госпожа Арман видела, как я присоединился к Морису в конце улицы. Я больше никогда не смогу покупать у нее цветы.
6
Я должен был с кем-нибудь поделиться. Поговорить обо всем случившемся, о цветочнице. Франсуа Фешнер, которого эта история слишком непосредственно касалась, не годился для такой роли. Я прошел мимо его магазина. Он был полон покупательниц, и мне не захотелось входить. Из-за того что я болтался у здешних лавочниц, наблюдая за их работой, меня, наверно, считали тунеядцем. Тем не менее торговцы продолжали проявлять радушие. Бакалейщик-марокканец, завидев меня, кричал: «Привет Ротшильду!» — на что я неизменно отвечал: «Привет Арафату!» — и на этом идеологические прения заканчивались.
Сделав крюк, я заглянул в «Бушприт». Кафе оказалось наполовину пустым. Я искал зеркальщика. Он был в своей лавке.
— Кого я вижу…
По добродушному тону, которым встретил меня господин Адре, я сделал вывод, что он мне рад. Если верить молве, подобное радушие было не особенно в его духе. Люди говорили, что он завидует тем, кого удостаивает своей дружбой.
Не вставая из-за рабочего стола, даже не выпуская из рук инструмента, которым он гранил зеркало, мастер указал мне жестом на стул рядом с собой. Легкий пинок коленом заставил замолчать радио.
Господин Адре не смотрел на меня до тех пор, пока не завершил свой труд. Зеркальщику так нравилась его работа, что он согласился бы выполнять ее безвозмездно. Не по причине бескорыстия, а потому, что творец обретает истинную свободу, лишь когда ему не приходится зарабатывать своим искусством на жизнь. Наконец он поднял глаза и сказал:
— Через десять минут я подам вам виноградное вино. Оно как раз охладится. Ведь тот, кто пьет теплое мюскаде, рискует весь день ходить с тяжелой головой, а это было бы обидно.
Мы принялись обсуждать текущие политические события во Франции. Тщетно надеясь спуститься с этих высот на землю, я стал распространяться о взаимосвязи между ввозом шоколада в страны Запада и вырождением испанской нации. Поскольку зеркальщик был любителем мудреных цитат, он мог читать «Трактат о современных возбуждающих средствах». Напрасный труд. В тот день сам Бальзак не отговорил бы господина Адре от политических дискуссий. Поэтому мы продолжали обмениваться категоричными мнениями по поводу упадка гражданской доблести, деградации общественной жизни и неприкосновенности депутатов парламента.
Несомненно, господин Адре постоянно держал руку на пульсе истории. Навострив уши, он с утра до вечера следил за круговоротом последних известий. Впрочем, множество наших сограждан, как и он, в полной мере осведомлены о судьбах мира. До сих пор я отмечал воздействие этого странного явления лишь на умы таксистов. Теперь же мне суждено было убедиться, что все подопытные кролики, независимо от их подвижного или сидячего образа жизни, в равной степени поражены этим страшным вирусом. Психическое состояние зеркальщика могло внушить беспокойство человеку, незнакомому с историей его болезни. Ближе к вечеру к ремесленнику стоило бы применить метеорологическую метафору, которой генерал де Голль характеризовал Мальро: «Облачно, с редкими прояснениями».
Не будучи болтуном, господин Адре преклонялся перед красноречием, которым, по его мнению, славился век Людовика XIV. Он вознамерился вернуть беседе ее прежнюю репутацию искусства жизни, а не обычного обмена словами. Мне не пристало на это жаловаться, тем паче что я пожинал плоды чужого труда.
На мой взгляд, магазин господина Адре занимал выгодную позицию. Он находился на перекрестке, на одинаковом расстоянии от меховой и цветочной лавок, так что его хозяин мог ежедневно и ежечасно наблюдать за соседями. Я содрогнулся, осознав, что мой зеркальщик является единственным отражением тайной трагедии, незримо связывавшей семьи Фешнеров и Арман-Кавелли на протяжении двух поколений. Вдобавок у этого отражения была одна особенность, благодаря которой оно стало уникальным. Витрина магазина не только поглощала, но и отражала окружающие картины. Его зеркала были свидетелями истории жизни данного участка улицы, проходившей на их глазах.
Господин Адре был похож на свои зеркала. Он умел держать язык за зубами и молчать о том, что ему известно. Временами он отражал действительность. Чаще всего этот человек был неотразим.
* * *Когда я впервые встретился с зеркальщиком, он ослепил меня. Теперь же я рассчитывал на то, что он меня просветит. Господин Адре выглядел озабоченным. Я не представлял, как подвести его к военной теме, чтобы это не вызвало у него недоверия. Пожалуй, лучше всего было сыграть на любви мастера к языку, а также на его пристрастии к остроумным изречениям и плагиату.
— Вы смахиваете на Париж тридцать девятого года, — заметил я.
— А… И что это значит?
— Вас осаждают мысли…
Он лишь слегка улыбнулся. А в другое время от души расхохотался бы. Мастер склонился над верстаком, предназначенным для резки стекла. Он передвинул угольники и клещи, выругался, наткнувшись на ручку с колесиком, с помощью которого вырезают окружности, и наконец нашел то, что искал повсюду, в кармане своего халата. Обычный резак для стекла, без которого зеркальщик был как без рук. Затем он вернулся на прежнее место.
Среда обитания господина Адре принадлежала только ему, ему одному. Он был горожанином до мозга костей. Когда жене удавалось вытащить его на дачу, сельская жизнь нагоняла на него тоску. Он чувствовал себя уютно только в Париже, а всего уютнее в своем районе.
В тот день внутренний мир зеркальщика воплотился в треснувшем зеркале, из тех, что хранят память о движениях сотворившего их человека, тайный и задушевный след рук, благодаря которым они возродились из осколков. Шлифовальщик, занимавшийся полировкой зеркала в соседней комнатушке, прервал наш разговор, обратившись к хозяину за советом. Затем он ушел, предоставив нам дальше чесать языками. После очередного словесного зигзага мне удалось подвести разговор к госпоже Арман. Зеркальщик нахмурился. Моя настойчивость ему не нравилась. В конце концов она даже стала не на шутку его раздражать.
— Когда бываешь в магазине цветочницы, приходишь к мысли, что она, наверное, не лучшая из ваших клиенток, — дерзнул заметить я.
— Это слабо сказано. Она недолюбливает зеркала. Так или иначе, это темная личность. Я видел ее как-то раз в церкви. Даже обращаясь к Богу, она становится боком. Ну вот, а зеркала…
— Странная неприязнь, не так ли?
— Может быть… Один моралист семнадцатого века сравнивал память с зеркалом, где мы видим тех, кого с нами нет.
— Интересно все-таки, чем эта особа занималась во время войны…
Мастер посмотрел на меня поверх своих полукруглых очков. Поистине, моя реплика прозвучала некстати.
— Война? — удивился зеркальщик. — Тем, кто о ней помнит, было бы лучше ее забыть, а тем, кто ее позабыл, было бы лучше о ней помнить.
Я настаивал, рискуя разозлить собеседника, а он продолжал корпеть над зеркалом, в то же время прислушиваясь к моим словам.
— Однако вас это не интересует? — спросил я.
Господин Адре неожиданно бросил инструмент, раздраженно постучал по столу дрелью с блестящими, как бриллиант, сверлами и снял очки. Я задел зеркальщика за живое. Об этом свидетельствовала внезапно набухшая жилка на его виске.
— Ну нет! Это же люди! Почему вы постоянно задаете вопросы? Почему вам надо постоянно все объяснять? Что вы заладили: объяснять, объяснять? Вам никогда не случается оставлять тайну неприкосновенной? Попробуйте, хотя бы для того, чтобы что-то понять.
Я был ошарашен. Зато, благодаря прямоте ремесленника, страстно любившего литературу и похищавшего чужие мысли, не напрягая своих извилин, я наконец начал понимать, что точность ничего не значит по сравнению с истиной.
Я растерялся. Нет ничего страшнее бездны молчания, разделяющей двух людей, неспособных понять друг друга. Между нами зияла головокружительная пустота, в которой уже, очевидно, пробивались ростки грядущей вражды, той, что длится годами, и ни у одного из враждующих не хватает смирения заставить свою ненависть замолчать.
Господин Адре впервые сорвался. Я вывел его из равновесия. Мне оставалось только исчезнуть. Зеркальщик догнал меня у выхода. Я почувствовал дружескую руку на своем плече. Он произнес уже спокойнее:
— Я понимаю, вы — исследователь, и, стало быть, вы должны что-то искать. Но бывает, что искать нечего.
— Неужели нечего?
Зеркальщик отвел глаза и не удостоил меня ответом. Его поведение окутывало тайну еще более непроглядным мраком. Когда господин Адре давал волю своему сплину, он становился воплощением тоски. Мастер во всеуслышание грезил о мире, где в сердцах людей и зеркал было бы больше тепла. Он с грустью вспоминал о минувшей поре, когда люди, как и зеркала, еще отбрасывали синевато-зеленые отблески.
