Мария Ануфриева - Карниз
Из его живота торчала рукоять ножа.
– Вот, видишь, что мы с тобой наделали, – сказал он по-детски жалобно, и даже как будто протрезвев. – Я люблю тебя, ты это знаешь?
Они бегали и кричали. Ия плохо помнила эти минуты, но бегали они организованно и кричали по делу. Нож вынул Люсьен. Понтий зажимала сочащуюся кровью рану.
Вызвали «Скорую», но первой приехала милиция. Кавказская овчарка важно, будто с осуждением, прошла по коридору.
– Ага, – кивнул оперуполномоченный, оглядев стол.
Милиционеров зашло несколько. Они о чем-то спрашивали Ию, один долго писал, попросил расписаться. Он положил лист бумаги себе на колено, и она, не глядя, подмахнула его.
Приехала «Скорая».
– Ага, – сказал врач, оглядев рану. – Коридор узкий, тут с носилками пока развернемся.
Папочку положили в простыню и понесли вниз по лестнице. Ия побежала следом. Кровавые следы тянулись с кухни по всей квартире.
– Кто вы ей? – спросили в «Скорой».
– Подруга.
– Подругам нельзя.
– У нее никого нет.
Наверное, она говорила еще что-то. Ее пустили внутрь. Следом попыталась пролезть Понтий, но была высажена.
– Куда? – крикнула она вслед машине, уже включившей мигалки.
– В Валериановскую! – крикнули ей в окно. – Дальше не довезем!
Они неслись по ночному городу. Шел снег. Папочка просил пить, говорил слабо и обещал умереть.
Ию подташнивало, когда они тормозили на светофорах и срывались с места вновь.
Врач сидел рядом с носилками, на которые Папочку уложили уже в машине. Он был невозмутим и немногословен, но все же поинтересовался:
– Харакири-то вы зачем себе сделали, позвольте узнать? Да еще накануне Нового года!
– Это из-за нее, – пожаловался Папочка, показывая пальцем на Ию. – Я знаете как ее люблю.
Врач кивнул, показывая, что удовлетворен ответом. Как будто каждый день отвозил в больницу женщин, сделавших себе харакири из-за других женщин.
Ия плакала, отвернувшись к окну, и пыталась унять правую ногу, которая независимо от ее воли тряслась, как от разрядов тока, будто хотела пойти в пляс.
Приемный покой встретил их безлюдьем, хотя люди все-таки имелись. Это были сидевшие на полу бомжи. Они сосредоточенно копошились в своих одеяниях, не обращая внимания на входящих. Между каталок ходили два облезлых серых кота и терлись о металлические ножки. Дежурного врача на месте не было, и вообще врачей там не оказалось. Словом, приемный покой встретил их безврачебьем.
– Мы не можем ждать, бумаги на столе оставим, – сказал врач «Скорой». – Уже передали на отделение. Оттуда хирург придет. Ждите!
Ия металась от каталки к выходу и обратно. Папочку было не оставить, он стонал и звал Ию прощаться. Через десять минут к ним подбежала Понтий, приехавшая следом на такси.
Папочка, почти протрезвевший от страха, лежал на каталке, сложив руки на груди, и таращил глаза. Ия оставила его с Понтием и побежала за помощью.
Опрос бомжей результатов не дал. Где искать врача, они не знали. Несколько лежащих на каталках старушек безжизненно шелестели губами. Ия ничего не разобрала, но догадалась, что и они не прочь получить медицинскую помощь.
Она выбежала на улицу и наткнулась на двух молодых санитаров, куривших у входа.
– Где врач? – крикнула она.
– Спросите что полегче, – ответили они. – Ждите, придет.
– Нам в хирургию надо, – разревелась она и протянула по бумажке.
В следующую минуту санитары уже разворачивали каталку к выходу.
– Направление со стола возьмите, – крикнул один на бегу.
Ия бежала рядом и придерживала Папочку. Позади, шумно вздыхая, топала Понтий с нарядом на госпитализацию под мышкой.
Каталка подпрыгивала и дребезжала. Было морозно, но холод не чувствовался.
– Оставьте меня! – ныл Папочка. – Положите на землю, как Распутина!
Санитары послушно остановились.
– Вы кого слушаете! – закричала Ия. – Она пьяная, не видите, что ли! Быстрее!
У входа в корпус санитары сказали, что лифтеру тоже надо дать. Дали лифтеру и оказались в затхлом гробу больничного лифта. Папочка и тут просил его оставить, потому что место вроде самое подходящее, лучше уж тут, чем в операционной. От него отмахнулись и вбежали в какой-то коридор на каком-то этаже, который и оказался хирургией.
Там пили чай, радовались предновогоднему затишью и о поступившей больной не слышали. Ия путано объяснялась. Ее усадили, накапали в чашку чего-то успокоительного, взяли у Понтия документы.
Папочка плакал и прощался с Ией, говорил:
– Ну вот и все.
Она комкала его руку. Каталку подхватили уже другие санитары и увезли.
Вскоре медсестра вынесла им одежду, поставила на пол тяжелые ботинки с квадратными носами. Посмотрела на них, на ботинки, покачала головой и ушла. Они с Понтием привалились друг к другу, застыли и сидели так долго, часа, наверное, два. Рядом с наряженной новогодней елкой в холодном прокуренном коридоре.
Когда стало казаться, что пытка ожидания никогда не закончится, из операционной вышли два врача: пожилой, толстый, и молодой, тонкий. Ия подскочила и закружила на месте, боясь пойти следом.
– Сиди, я сама все узнаю, – вызвалась Понтий и пошла за ними. На пороге ординаторской она замешкалась. – Деньги у тебя есть? Мало ли что…
– Мелочь я санитарам раздала, а есть – вот! – Ия протянула ей конверт с тринадцатой зарплатой, которую им платили на работе.
Понтий запихала конверт в карман брюк и решительно постучала в дверь, за которой скрылись врачи. Ия переминалась у входа на ватных ногах. Несмотря на успокоительное, все это время ее трясло.
Понтий вернулась мрачная, скомандовала:
– Пошли. Утром надо приходить. Сейчас тут сидеть бесполезно. Ее в реанимацию увезли.
– Что, так все плохо? – глухо спросила Ия.
– Плохо. Врач сказал, печень задета. Удалили ее и желудок тоже, на четверть.
– Ох, – привалилась к перилам Ия.
– Теперь деньги потребуются на лечение. Надо собирать. Завтра начну. Твой конверт я врачам отдала. Они говорят, там у них бабушка под анестезией уже лежала. А твоего Папочку они первым взяли. Надо отблагодарить было.
Дома ее встретила Норма, лужи крови и серый всклокоченный Люсьен, бесшумно выдвинувшийся из своей комнаты.
– Как? – скорбно спросил он.
– Плохо, – ответила Ия.
Она разделась, посмотрела на часы – 05:15 и провалилась в черную яму. Снов в этой яме не было.
Через три часа она встала и перед выходом позвонила на работу в отдел кадров.
– Алло, – как можно бодрей сказала она в трубку.
– Кто это? – спросила кадровичка, выбросившая вчера перед ней белый флаг.
– Вы меня не узнаете? – попыталась держать марку Ия.
– Проспись, алкоголичка, а потом звони! – звонким лаем послала ее трубка.
Ия покашляла и попыталась заговорить с Нормой. Выходило только шепотом. Когда она напрягала голосовые связки, получался тот же шепот, но чуть более громкий, надрывный, с хрипотцой. У нее пропал голос.
В больницу она поехала к девяти утра без Понтия, хотя накануне та просила взять ее с собой.
Она прошла знакомой уже дорогой в хирургию и робко просунула голову в дверь ординаторской. Толстый и тонкий еще не ушли. Ия прошептала Папочкину фамилию.
– С утра пораньше! – весело отозвался старший. – Но хорошо, что вы пришли. Я сейчас напишу, какое лекарство надо купить, сходите в аптеку тут, на Литейном, за углом, а я отдам в реанимацию.
– Очень она плохо? – пролепетала Ия.
– Она очень слабая. Потеря крови. Полостная операция. Полежит матушка в реанимации, полежит. Там свои врачи у них. Мы ведем тех, кто на отделении лежит, операции делаем. Вот Иннокентию спасибо скажите, – он кивнул головой на тонкого. – Мой молодой коллега, хирург, он в основном все делал.
– Вы печень всю удалили или немного оставили? – повернулась к нему Ия. – А желудок? Да, а бабушку вы после нее прооперировали?
Оба уставились на нее. Иннокентий трагически изогнул бровь, поправил очки на переносице и важно произнес:
– От бабушек нас минувшей ночью Бог миловал. Далее, по сути поступивших вопросов. Печень у нее, конечно, увеличена, но не настолько, чтоб уж совсем окончательно того, как вы говорите. Жить можно. Особенно, если не пить.
– Желудок не задет. У нее сквозное ранение правой доли печени, – объяснил старший. – Это серьезная рана. Но все прошло хорошо. Теперь надо смотреть, как пойдет восстановление.
Ия побежала в ближайшую аптеку на Литейном и принесла купленное лекарство.
– Что вы купили? – воскликнул старший. – Зачем в таблетках? Она же без сознания! В ампулах надо.
Ия снова сбегала.
– Наконец-то, – старший уже стоял в дверях. – Пойдемте, реанимация на первом этаже.
По дороге Ия старалась идти в ногу с ним и шепотом упрашивала:
