Дуглас Кеннеди - Покидая мир
— Ты его нашла?
— О чем я и говорю.
Триш помолчала и допила мартини, потом сделала официанту знак, чтобы заказать третий.
— Мне не надо, — предупредила я, услышав, что она заказывает два коктейля.
— Выпьешь — и не спорь. Потому что, если уж я что-то знаю о жизни, так это то, что время от времени всем необходимо бывает выпить, и даже вам, мисс Благопристойность.
— Для твоих родителей, наверное, это было убийственно…
— Папа умер через полгода после Фила. Рак горла — последствие сорока лет беспрерывного курения. Ему было всего пятьдесят шесть, и я практически уверена, что все эти чертовы метастазы пошли в рост после того, как Фил убил себя.
Триш рассказала, что с тех пор она перестала разговаривать с матерью. Когда мать попыталась поговорить с ней по телефону, Триш сменила номер. А когда на переговоры явились дядя с троюродной сестрой, отказалась с ними видеться.
— Они названивали мне по телефону и талдычили: «Вот умрет она, и как же ужасно ты будешь себя чувствовать», а я кричала в ответ: «Нет, мне ни вот столечко не будет стыдно!»
— А когда это в конце концов случилось? — спросила я.
— Года через три после того, как умер отец. Мать решила съездить в торговый центр рядом с домом, в Морристауне, и за рулем у нее прихватило сердце. Машина завиляла, выехала на встречную полосу, а там этот уродский грузовик — хлоп, и все. Я осталась сиротой.
Триш осушила последний мартини. Как и любого человека, добравшегося до донышка третьего коктейля, ее основательно развезло. Как и меня, честно говоря. Единственная разница между нами заключалась в том, что я, подавая свои реплики, не голосила что есть мочи.
— Тебе интересно, глодало ли меня чувство вины? — оглушительно, как будто в мегафон, спросила Триш. — Конечно, я чувствовала себя дьявольски виноватой. Сука она была, моя чертова маманя, но хоть даже она и была полнейшей дрянью, которая довела моего бедного одуревшего братца до того, что он сам себя линчевал, надев на шею проклятущий бойскаутский ремень…
В этот момент у нашего стола вырос верзила в смокинге. Представившись дежурным менеджером отеля, он попросил нас немедленно рассчитаться и освободить помещение.
— Слушай меня, говнюк, тебе придется притащить сюда всех сраных копов из Бостонского управления полиции, чтобы стронуть меня с места, — заявила Триш.
— Пожалуйста, не нужно меня провоцировать, — попросил менеджер.
Я поднялась и положила на столик деньги, весьма приличную сумму.
— Мы уходим, — уверила я его.
— Ну уж нет, хренушки вам, — запротестовала Триш.
— Я отвезу тебя домой.
— Что ты мне, тетушка?
— Мне все ясно. — И с этими словами дежурный менеджер стремительно удалился.
Триш поерзала, глубже устраиваясь в своем кресле, и улыбнулась:
— Видишь, моя взяла.
— Если он пошел за полицией, тебя арестуют, а если тебя арестуют…
— Я договорюсь с копом без проблем, сделаю ему минет по дороге в каталажку, и он меня отпустит, еще и спасибо скажет.
Будьте уверены, все собравшиеся в этот час в баре «Четырех времен года» во все глаза смотрели на нас. Мне стало ясно, что медлить нельзя. Я ухватила Триш за воротник жакета и, не давая времени опомниться и запротестовать, заломила ей левую руку за спину, почти как в вольной борьбе.
— Скажешь слово, — прошипела я ей на ухо, — и я тебе сломаю руку на фиг.
Я выволокла Триш из бара, втолкнула в одно из такси, выстроившихся в линию перед входом в отель, — дежурный менеджер, встретившийся нам на выходе, коротким понимающим кивком одобрил мое желание обойтись без встречи с полицией. В какой-то момент Триш попыталась было вырваться из моего захвата — я только повыше вздернула руку, так, чтобы ей стало по-настоящему больно. Она тут же смолкла — и не подавала голоса, пока мы не очутились в салоне такси.
— Говори водителю адрес, — велела я.
Она повиновалась. Машина тронулась с места. Уронив голову на боковое сиденье, Триш вдруг ударилась в слезы. Но это была не обычная пьяная истерика. Скорее ее плач напоминал завывания плакальщицы на похоронах — пронзительный, скорбный, неистовый. Водитель — индус, — вытаращив глаза, поглядывал на нее в зеркальце заднего вида. Как и я, он был потрясен криками отчаяния, вырывающимися из глубины души Триш. Я попыталась было наклониться к ней, утешить, но она меня оттолкнула. Поэтому я просто сидела рядом, беспомощно наблюдая, как несчастная предается своему безудержному горю.
Триш жила неподалеку от Южного вокзала, в районе, недавно реконструированном и превращенном в квартал для зажиточной публики. Такси остановилось перед входом в перестроенный пакгауз. Увидев свой дом, Триш моментально собралась и взяла себя в руки.
— Хочешь, я поднимусь с тобой? — предложила я.
— Да пошла ты… — был ответ, после чего она резко потянула на себя дверь и ввалилась внутрь.
На миг в такси наступила тишина — шокированный водитель и я, мы оба молчали, пытаясь переварить то, что пережили за последние десять минут.
— Вы уверены, что с ней все будет в порядке? — спросил таксист.
— Понятия не имею, — призналась я, после чего дала ему мой адрес в Соммервиле.
Проснувшись рано утром, я была уверена на все сто, что, как только переступлю порог «Фридом Мьючуал», мне велят уносить ноги, ведь Триш просто обязана уволить меня после событий прошлого вечера.
Следующая пришедшая в голову мысль поразила меня не меньше: все пакеты с обновками я благополучно оставила в «Четырех временах года», и дежурный менеджер наверняка велел их вышвырнуть в отместку за безобразную сцену в баре.
Однако, войдя утром в офис, я увидела свои покупки аккуратно сложенными позади стойки в приемной. Я сгребла их в охапку, вошла в операционный зал — там Триш вместе с восемью ее коллегами наперебой выкрикивали что-то в телефонные трубки — и бросилась к своему рабочему месту. На стуле лежал конверт с выведенным на нем моим именем. Я вскрыла его. Внутри оказались две стодолларовые купюры и записка:
Прими в возмещение убытков. Триш.
Я переложила деньги в другой конверт и, схватив лист бумаги, написала:
Я угощала с удовольствием. Дакейн.
Потом подошла к столу Триш и положила конверт перед ней. Она даже не подняла на меня глаза. Я вернулась к своему столу, подхватила пакеты с одеждой, на несколько минут скрылась в женском туалете и там переоделась. Когда я вышла из кабинки и взглянула на себя в зеркало, женщина, ответившая на мой взгляд, меня удивила. Достаточно надеть простой, но изумительно скроенный черный костюм со скромной черной шелковой блузкой и элегантными туфельками, и в голову вдруг приходит неожиданная мысль: А в зеркале-то — взрослая. Я так редко наряжалась, меняла гардероб, что преображение застало меня врасплох. Одежда говорит на своем языке, точно отражает ваши собственные представления о себе, красноречиво свидетельствует об уровне вашего образования и интеллекта, о ваших притязаниях и о том образе, в каком вы хотите явить себя миру. Возможно, Триш была права: до сих пор я воспринимала себя как вечную студентку, постоянно ходящую в неизменных туристских ботинках и мешковатых свитерах. А переодевшись в этот костюм, увидела себя совсем другой — ответственным человеком с деньгами. Еще больше поразило меня то, что новый мой вид мне нравится… даже с учетом того, что у меня еще не было ни зарплаты, на которую намекал новый прикид, ни случая продемонстрировать свою ответственность.
Я вернулась к своему столу в дальнем углу операционного зала. Прошел час, на протяжении которого я просто сидела и пыталась вообразить, что произойдет дальше. Когда первый час бездействия окончился и начался второй, а меня по-прежнему никто не удостаивал вниманием, я поднялась и через весь зал направилась к Триш. Склонившись к монитору, она визжала на кого-то в трубку. Закончив телефонный разговор криком «И ты тоже вали в задницу» (что, как я потом узнала, было типичным для Триш выражением нежности), она уставилась на меня с нескрываемым презрением.
— Ну, чего тебе еще?
— Да я хотела бы поработать.
— Самое умное, что ты сказала за весь день.
Я хотела было обратить ее внимание на то, что это вообще первые мои слова за все утро в офисе, но решила, что подобная мелочность сейчас неуместна. Триш ткнула пальцем в пустое кресло и велела мне:
— Сядь, заткнись и постарайся чему-то научиться.
Глава вторая
Деньги. Я начала их зарабатывать. И — самое приятное — обнаружила вскоре, что это у меня неплохо получается.
Менеджеры хедж-фонда расскажут вам, что действуют по очень простому принципу: вкладывают деньги в акции и так страхуют себя от рыночной конъюнктуры — хеджируют,[25] чтобы при любом раскладе оставаться в выигрыше и получать деньги. Под этим подразумевается следующее: если приобретаешь акции, одновременно с этим непременно позаботься о возможности быстро и выгодно сбыть их с рук. Как можно научиться этому ремеслу? Тут требуется практика — и инстинкт игрока, необходимый, когда речь заходит о том, как покрыть свои издержки. Если благоразумно вести игру, единственный урон, который вам грозит, это затраты на покупку бумаг. Стоит акциям пойти вверх, вы оказываетесь в выигрыше. Большой успех.
