Эмма Донохью - Чудо
Анна покончила с молитвами, прошептав напоследок молитву к Доротее. Потом, перекрестившись, забралась под серое одеяло. Ее голова покоилась на тонком валике.
– У вас нет другой подушки? – спросила Либ.
Полуулыбка.
– У меня вообще не было подушки, пока я в прошлом году не заболела коклюшем.
Какой-то парадокс: Либ надлежит открыть миру уловки девочки, а она между тем печется о том, чтобы Анна хорошо выспалась. Трудно отделаться от старых медсестринских привычек.
– Китти, – позвала Либ из-за двери. Супруги О’Доннеллы уже ушли, а горничная раскладывала на скамье старый матрас. – Можешь принести вторую подушку для Анны?
– Возьмите мою, – сказала горничная, протягивая ей комковатую подушку в хлопчатобумажной наволочке.
– Нет-нет…
– Берите, мне все равно. Я засыпаю на ходу.
– В чем дело, Китти? – послышался из закутка голос Розалин О’Доннелл.
– Она просит другую подушку для ребенка.
– Анне нездоровится? – отодвинув портьеру из мешковины, спросила мать.
– Просто хотела узнать, нет ли лишней подушки, – в замешательстве ответила Либ.
– Возьмите обе, – ответила Розалин О’Доннелл. Она появилась в ночной рубашке, с босыми ногами и положила свою подушку поверх Киттиной. – Детка, у тебя все хорошо? – просунув голову в спальню, спросила она.
– Очень хорошо, мамочка, – ответила Анна.
– Одной хватит, – сказала Либ, беря подушку Китти.
Миссис О’Доннелл стала принюхиваться:
– Тебя не мутит от запаха этой лампы, милая? Глазки не щиплет?
– Нет, мамочка.
Женщина выставляла напоказ свою заботу, пытаясь создать впечатление, что безжалостная сиделка причиняет ребенку вред, настаивая на чересчур ярком освещении.
Наконец дверь закрылась, и сиделка осталась наедине с ребенком.
– Ты, наверное, устала, – обратилась Либ к Анне.
Долгое молчание.
– Не знаю.
– Сегодня тебе, вероятно, будет трудно уснуть, поскольку ты не привыкла к лампе. Хочешь почитать? Или я тебе почитаю?
Ответа не было.
Либ подошла к девочке, которая уже, оказывается, уснула. Бледные пухлые щеки.
Питается манной небесной. Какой вздор! Что в точности означает эта манна – какой-то вид хлеба?
Книга Исхода, это в Ветхом Завете. Единственный библейский том, который попался Либ в ящичке с сокровищами Анны, был сборник псалмов. Либ пролистала его, стараясь не перепутать карточки. Ни одного упоминания о манне. Либ обратила внимание на одну фразу. Дети, бывшие незнакомцами, лгали мне. Странные дети исчезли и сошли со своего пути. Что бы это значило? Безусловно, Анна – странный ребенок. И она сошла с обычного пути девичества, вознамерившись лгать целому свету.
И тогда Либ осенило, что спрашивать нужно не о том, как ребенок мог совершить подобное мошенничество, а зачем? Верно, дети выдумывают всякие небылицы, но наверняка такого рода историю мог сочинить только ребенок с извращенной натурой. Анна не проявляет ни малейшего интереса к богатству. Обычно дети стремятся завоевать внимание, может быть, даже славу, но не такой ценой – пустой желудок, болящее тело, постоянные терзания о том, как поддержать эту ложь.
Если только О’Доннеллы не придумали этот чудовищный план, заставив Анну принять в нем участие, чтобы получать выгоду от посетителей, проторивших дорожку к их двери. Однако не похоже на то, что Анну к чему-то принуждают. В ней есть какая-то спокойная уверенность, самообладание, необычное для столь юного существа.
Разумеется, взрослые тоже, бывает, бесстыдно лгут, в особенности про самих себя. По опыту Либ знала, что люди, не способные и на грош обмануть продавца, станут врать о том, сколько бренди выпили или в чью комнату вошли и что там делали. Девушки с выпирающим из корсета телом отрицают свое положение, пока не начнутся схватки. Мужья клянутся всеми святыми, что разбитые лица жен – не их рук дело. Каждый человек – вместилище секретов.
Священные карточки приводили Либ в смятение своими причудливыми деталями: у некоторых края как кружево, другие с экзотическими именами. Святой Алоизий Гонзага, святая Катерина Сиенская, святой Филипп Нери, святая Маргарита Шотландская, святая Елизавета Венгерская – подобно коллекции кукол в национальных костюмах. Как сказала недавно Анна, Он может обратить любого, любого грешника или неверующего. Целая серия посвящена страстям Христовым: «С Господа срывают одежду». Кому пришла в голову мысль дать в руки ребенку, тем более чувствительному, столь мрачные и сильные образы?
На одной карточке была изображена маленькая девочка в лодке с голубем над головой: «Божественный кормчий». Означает ли надпись, что Христос незримо управляет ее лодкой? Или, может быть, кормчий – это голубь. Разве не изображается зачастую Святой Дух в виде птицы? Или фигурка, которую Либ приняла за девочку, на самом деле – Христос с детскими пропорциями тела и длинными волосами?
Дальше женщина в пурпурном одеянии – Дева Мария, как догадалась Либ, – приводит на водопой к водоему с мраморными бортиками стадо овец. Какая странная смесь утонченности и бесхитростности. На следующей карточке та же самая женщина бинтует овцу с раздутым животом. Либ долго билась с французской надписью. Получилось что-то вроде: «Мои овцы никогда не погибнут, и никто не отнимет их у меня».
Анна заворочалась, голова съехала с подушек и уперлась в плечо. Либ быстро вставила карточки в книгу.
Но Анна не просыпалась. У нее был ангельский вид, как у всех детей во сне. Мягкие линии лица не хранили никакой тайны. Либ напомнила себе, что сон даже взрослым придает невинный вид. Лицемеры!
Это заставило Либ вспомнить кое о чем: Мадонна с Младенцем. Она вынула из ящичка подсвечник. Что могла Анна вверить этой миниатюрной фигурке? Либ потрясла ее, никаких звуков. Полая трубка, открытая снизу. Она заглянула в темную голову Девы Марии в поисках крошечного припаса какой-нибудь очень питательной еды. Поднеся подсвечник к носу, Либ ничего не учуяла. Но потом нащупала пальцем с коротким ногтем… что-то едва ощутимое. Миниатюрный пакетик?
Достала из сумки ножницы и просунула лезвия в шероховатее нутро статуэтки, поворачивая их. Право, ей пригодился бы крючок, но где его достать посреди ночи? Она стала долбить сильней…
И вскрикнула, когда вещица развалилась на две части. В ее руках фарфоровый младенец откололся от фарфоровой матери.
Из тайника показался пакетик – после всего не такой уж важный. Либ развернула бумагу и нашла лишь прядь темноватых волос, но без рыжеватого оттенка, как у Анны. Пожелтевшая бумага была, судя по всему, оторвана от газеты «Фримэнз джорнал» примерно в конце прошлого года.
Итак, она напрасно испортила одно из сокровищ ребенка. Как какой-то неловкий новичок на первом дежурстве. Либ положила обломки в ящичек, засунув между ними пакетик с волосами.
Анна продолжала спать. Либ не на что больше было смотреть, нечего делать, как только уставиться на девочку наподобие верующего, благоговейно взирающего на икону. Пусть даже ребенок случайно урывает кусок – разве этого достаточно, чтобы умерить муки голода? Почему они не терзают ее во время сна?
Либ повернула плетеный стул с твердой спинкой лицом к кровати. Села и распрямила плечи. Посмотрела на часы – 22:49. Не было нужды нажимать на кнопку, чтобы узнать время, но все же она это сделала, ощутив большим пальцем глухое биение – сначала десять быстрых и сильных ударов, затем удары ослабли.
Либ потерла глаза и остановила их на девочке. Можете хотя бы час бодрствовать со мной? Она вспомнила эту строчку из Евангелия. Но она не бодрствует с Анной. И не охраняет ее, чтобы уберечь от опасности. Просто наблюдает.
По временам Анна беспокойно вертелась. Сворачивалась под одеялом клубком. Может быть, ей холодно? Второго одеяла нет – еще одно, о чем нужно спросить Китти, пока та не легла. Либ накрыла девочку клетчатой шалью. Анна что-то бормотала, словно произнося молитвы, но это не доказывало, что она не спит. На всякий случай Либ не стала ничего говорить. Мисс Н. никогда не разрешала им будить пациента, поскольку внезапное пробуждение может принести большой вред.
Лампу требовалось дважды в сутки настраивать и один раз наполнять – громоздкая, вонючая штуковина. После полуночи Либ показалось, что О’Доннеллы разговаривают у камина на кухне. Уточняют свои планы? Или просто бессвязно болтают, как это часто бывает у людей между первым и вторым сном? Голоса Китти слышно не было. Возможно, горничная так устала, что не проснулась от шума.
В пять часов утра, когда в дверь спальни постучала монахиня, Анна, размеренно дыша, спала глубоким сном.
– Сестра Майкл… – Либ вскочила на онемевшие ноги.
Монахиня учтиво кивнула.
Анна заворочалась и повернулась на другой бок. Либ невольно сдержала дыхание, чтобы убедиться, что девочка спит.
