Виктор Пономарев - Записки рецидивиста
Кончились мои шесть месяцев, что суд добавил. Я подошел к начальнику отряда.
— Начальник, оформляй на строгий.
— А нормы даешь?
— Даю. Две даже даю, за себя и за того парня, — пошутил я.
— Хорошо, — ответил мой новый отрядный, высокий худощавый мордвин.
И вот меня вызвали на суд. Собралось нас человек двадцать. Сразу всех гамузом завели в кабинет. Судья оказался другой, пожилой человек и очень хороший, как я потом понял. Никаких дел он читать не стал, а сразу зачитал постановление, что всем нам заменяется режим содержания на строгий. Пять минут, и все дела. Ништяк.
Мы радостные вернулись в барак, легли на шконки и стали ждать этапа. На работу мы уже не ходили.
А тут вьюга замела, и надо было идти лопатами снег грузить на бортовую машину. Все пошли, а я не пошел, остался в секции. И как на грех, откуда он, сволочь, только взялся, в секции появился Милакин. Посмотрел, что я лежу, и злобно сказал:
— А ты, пузатый, что разлегся? Иди грузить машину или тебе особое приглашение требуется?
— Вот уж фуй, начальник! Иди сам грузи. Хватит. Я и так всю жизнь на тебя работаю. Хоть немного отдохну, — в сердцах выпалил я. Уж больно я ненавидел «кума».
«Кум» растопырил на меня глаза, морда у него побелела, и даже щека начала дергаться от такой моей дерзости.
— Ну, Пономарев, погоди! Я тебе сделаю, — сказал он, скрипя зубами, и вышел из секции.
Пришли ребята с улицы, стали мне говорить:
— Дим Димыч, да взял бы лопату, рядом постоял, мы бы сами все погрузили. Ты же знаешь его. Возьмет сука да отстранит от строгого.
Вообще-то я и сам перемохал. Нет дурню промолчать было или под больного «скосить». Вечно я залупаюсь, когда не надо. Но, подумав, сказал:
— Нет, братва, отстранить не должны. Все документы уже в управление отправили.
Тут надзиратели прибежали, совсем меня «обрадовали», говорят:
— Пойдем, Дим Димыч, в карцер.
Меня повели и кинули в «трюм». А на другой день этап. Меня вывели из карцера, повели в камеру, там я собрал свои вещи и подвалился к зекам, ожидающим этап. Подошел Милакин, сказал мне:
— Ну, погоди, Пономарев, ты еще вернешься сюда. Я тебе все припомню.
— Начальник, к тому времени, может быть, ты сдохнешь, а может, я, — ответил я.
У «кума» после моих слов аж желваки забегали по морде. А мы пошли, нас уже ждал тепловоз и три вагончика. Они были почти под завязку загружены заключенными. Одни ехали в Потьму освобождаться, другие, как я, шли по блоку с особого режима на строгий. Кругом крик, гам, собаки, конвой. Начальник конвоя кричит: «Быстрей, быстрей!»
Глава 6
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Приехали в Потьму, нас растусовали по камерам. Через два дня мы тронулись на Рязань, здесь сутки пробыли, и этап взял курс на Ростов-Дон.
В Ростове в тюрьме на втором этаже нас принимали надзиратели женщины. Все «быдлы» как на подбор: рослые, плотные, коротко стриженные, в формах и все с дубинками. Чуть кто замешкался, они хрясь дубинкой по спине. Следующий. Овчарки, да и только. Мы шли в подвал, со мной шел молодой парень-калмык. Он что-то замешкался, не успел быстро вещи в мешок сложить после шмона. Так овчарки набросились на него и стали дубинками лупцирить. Парень никак не мог прийти в себя от недоумения, начал кричать:
— За что?! За что?!
— За то, что у тебя глаза узкие. Мы сейчас их тебе расширим, как помидоры станут, — ржали кобылицы.
Когда парень спустился в подвал, то еле на ногах стоял. В подвале надзиратели мужики, но таких я не видел еще, все амбалы под два метра ростом и с дубинками тоже. Когда заходили в камеру, то последнего зека надзиратель сильно перетянул дубинкой по спине. Бедолага от боли весь скукожился и выгнулся в обратную сторону.
Камера была битком набита зеками. Рассчитана она на двадцать человек, а в ней не меньше семидесяти. Возле двери параша стояла, бачок с чаем, тут же в тазике ноги моют, белье стирают. Нары двухъярусные. Я назырил внизу щель, подвинул одного торчка и лег на нары. Думаю, надо выспаться. И в этом камерном шуме, гаме я стал потихоньку засыпать. Вспомнил Мордовию, как перед отъездом меня вызвал «хозяин». У него в кабинете сидел полковник из управления из Саранска. Полковник посмотрел на меня, сказал:
— Я тут, Пономарев, просмотрел твое личное дело. У тебя последнее преступление с топором связано, и тебе, рецидивисту, дали всего четыре года. Не для протокола, Пономарев, а чисто ради любопытства скажи, сколько ты заплатил судье?
— Ничего я не платил, — ответил я.
— Ой ли? — покачал головой полковник. — Двоих хоркнул топором, и четыре года?
— Начальник, век свободы мне не видать. Гражданин подполковник может сказать, он меня знает, зря врать я не стану, — обиженно сказал я.
— Ладно. А вообще, как там в Калмыкии судят, нормально? — спросил полковник.
— Хорошо судят, по-человечески и по закону, — ответил я. — Я ведь только защищался, на меня напали. Что же теперь, если рецидивист, так пусть каждая мразь на меня руку поднимает? А я сиди спокойно и жди, когда убьют? Нет, начальник, такого не было и не будет. Я, начальник, действовал как в песне поется: «А за свободу за свою изобью любого, можно даже двух». Что я и сделал. Вот если бы на вас, гражданин полковник, двое набросились, один с пистолетом, а другой с кинжалом, то я не знаю, как бы вы поступили в такой ситуации и сколько бы вам за это дали.
— Ну, с тобой все ясно, Пономарев. Демагог ты великий, однако. Можешь идти, — сказал полковник и поднялся из-за стола.
— Намек понял. Пишите письма и шлите передачи, — пошутил я напоследок и вышел из кабинета.
Проснулся я под утро, еще за окном темно было. Но в камере мало кто спал. Тюрьма жила своей тюремной жизнью. Кто в карты играет, кто чифирь варит, кто белье стирает, кто беседует, похождения свои на свободе вспоминает. Я подошел к одному старичку, попросил кипятильник. Он дал, я заварил чай, пригласил деда. Стали разговаривать. Он-то и рассказал мне про порядки в ростовской тюрьме и как надо себя вести.
— Смотри, будь осторожен, — говорил мне дед. — Утром будет проверка. Всех выгоняют в коридор и заставляют садиться на корточки. И дубинкой по головам считают. Когда заводят в камеру, то последний получает дубиналом по спине. И так каждый день.
Пробыли мы в ростовской тюрьме неделю, и нам объявили этап. Сначала нас завели в отстойник и уже из него нас запихнули в вагонзак. Наконец-то мы тронулись из Ростова. Когда все расселись по полкам, успокоились, парень-калмык сказал мне:
— Обидно то, Дим Димыч, что били меня дубинками женщины. Били бы мужики, пусть ни за что, но мужчины, не так обидно было бы, а то женщины, и такие жестокие. Бьют и еще больше в азарт входят.
