Харуки Мураками - Хроники Заводной Птицы
Сразу скажу: я их мало знала. Мы даже почти не разговаривали. Встречались на улице — „здрасьте-здрасьте“ — и пошли дальше. Но они так долго мелькали у меня перед глазами каждый день, что появилось ощущение, будто я — тоже из их счастливой жизни. Это как на семейных фотографиях — в уголке обязательно кто-нибудь чужой пристроится. Такое чувство иногда, что вместе с Мияваки часть меня „скрылась под покровом ночи“ и исчезла. Дикость! Скрыться и исчезнуть с людьми, которых почти не знаешь! Как тебе?
В общем, бредятина. Но это еще не все. Сейчас я тебе такое расскажу!
Мне стало казаться, что я превратилась в Кумико. Что я — твоя жена, Заводная Птица, что я непонятно зачем от тебя сбежала и прячусь в горах, на фабрике, где делают парики. Живу под чужим именем, называюсь Мэй Касахара и прикидываюсь, что я не Кумико. А ты сидишь на своей верандочке и ждешь, когда я вернусь… Вот что мне мерещится.
Слушай, тебя случайно так не клинит? А у меня, не вру, часто такое бывает. Всю дорогу. Когда особенно прижмет, целый день сидишь на работе как в тумане. Хорошо, работа не сложная, поэтому на нее не влияет, но иногда я замечаю, что люди на меня как-то странно смотрят. А может, я вслух чего-нибудь говорю. Привязалась какая-то зараза, и ничего с ней не сделаешь. Этот бред, как месячные, накатывает, время подошло — и никуда не денешься. Его не встретишь в дверях и не скажешь: „Извините, я сейчас занята, загляните попозже“. Ты не злишься, что я иногда под Кумико кошу? А, Заводная Птица? Я же не нарочно.
Ох, как я устала… Спать охота. Сейчас отрублюсь часика на три-четыре, потом подъем — и снова на работу на целый день. Буду с другими девчонками под какую-нибудь безобидную музыку возиться с париками. Обо мне можешь не беспокоиться. У меня все о’кей. Даже когда бред. И тебе того желаю, Заводная Птица. Чтобы Кумико вернулась и вы зажили спокойно и счастливо, как раньше.
Ну ладно, пока».
31. Опустевший дом
Смена лошадей
На следующее утро ни в полдесятого, ни в десять Корица не появился. Что-то небывалое. С тех пор как я начал здесь «работать», он не пропустил ни дня. Каждое утро, ровно в девять, открывались ворота и появлялся сверкающий капот «мерседеса». С приезда Корицы — такого привычного и в то же время несколько театрального — для меня начинался новый день. Я привык к этому ежедневному распорядку, как люди привыкают к силе тяжести и атмосферному давлению. В неизменно повторяющемся явлении Корицы было нечто большее, чем механическая пунктуальность, — оно успокаивало, подбадривало и согревало. Поэтому утро без Корицы напомнило мне посредственный пейзаж — выписан тщательно, но глазу не за что зацепиться.
Стоять так дальше не имело смысла. Я отошел от окна и вместо завтрака очистил и съел яблоко, после чего заглянул в комнату Корицы — проверить, нет ли каких-нибудь сообщений на компьютере. Но никто ничего не прислал. Оставалось последовать примеру Корицы и под музыку барокко начать убираться в кухне, пылесосить пол, протирать окна. Чтобы убить время, я нарочно делал все медленно и аккуратно. Даже вычистил вытяжку на кухне. Но время все равно ползло еле-еле.
К одиннадцати я переделал все дела и, вытянувшись на диване в «примерочной», отдался вялому течению времени. В чем дело? Почему Корицы до сих пор нет? Да мало ли что может быть. Может, у него машина сломалась или попал в какую-нибудь жуткую пробку. Нет, это невозможно, могу спорить. Машина у Корицы никогда не ломалась, и он всегда выезжает заранее, зная, что может где-нибудь застрять. Даже если и случилось что-то непредвиденное, он должен позвонить. Ведь у него в машине есть телефон. Нет, он не приехал, потому что так решил.
Без чего-то час я позвонил в офис Мускатного Ореха на Акасаке, но никто не отозвался. Попробовал еще раз, еще… бесполезно. Набрал номер Усикавы и услышал записанный на пленку голос, сообщивший, что телефон отключен. Странно. Всего два дня назад я говорил с ним по этому номеру. Поняв, что дальше звонить бесполезно, вернулся на диван. За пару дней все будто сговорились держаться от меня подальше.
Я снова подошел к окну и посмотрел через неплотно прикрытые занавески. Во двор прилетели две веселые зимние птички, уселись на ветку и принялись вертеть головами, осматриваясь, но вдруг, словно разочаровавшись в увиденном, вспорхнули и улетели. Как только они исчезли, все вокруг словно замерло. Такое ощущение, будто дом опустел, освободился от своих обитателей.
После этого я не показывался в «резиденции» пять дней. Почему-то сразу расхотелось лезть в колодец. Прав Нобору Ватая: скоро я лишусь своего колодца. Если клиентов больше не будет, максимум, на сколько у меня хватит денег, сколько я смогу здесь продержаться, — это пара месяцев. У меня перехватило дыхание. Все в этом доме показалось вдруг чужим и неестественным.
Я бродил по окрестностям, обходя «резиденцию» стороной. К обеду отправлялся в Синдзюку, садился на свою скамейку на площади у западного вестибюля и тупо сидел, убивая время. Но Мускатный Орех не появлялась. Я отправился в ее офис на Акасаке. Нажал кнопку вызова рядом с лифтом и долго смотрел в глазок видеокамеры, но ответа так и не дождался. Все! Больше можно не трудиться. Мускатный Орех и Корица решили порвать со мной. Ясно, как божий день. Чудная мамаша и ее чудной сынок сбежали с тонущего корабля, перебрались в безопасное место. Я не ожидал, что от этого мне будет так тяжело. Как будто меня предали родные.
На пятый день после обеда я оказался в кафе в отеле «Пасифик» на Синагаве — том самом, где в прошлом году, летом, встречался с Мальтой Кано и Нобору Ватая. Приятных воспоминаний от той встречи у меня не осталось, да и кафе не нравилось. Но почему-то, без всякой цели и причины, почти бессознательно я сел в Синдзюку на электричку и по линии Яманотэ доехал до станции Синагава. Перейдя по галерее в здание отеля, я занял в кафе столик у окна. Заказал бутылку пива и решил пообедать, хотя время обеда уже прошло. Покончив с едой, я рассеянно поглядывал на сновавших туда-сюда по галерее людей: они напоминали длинные цепочки бессмысленных цифр.
Возвращаясь из туалета, я заметил в глубине заполненного посетителями зала красную шляпу. Клеенчатую и точно такого же цвета, как та, что всегда носила Мальта Кано. Как намагниченный, я двинулся к тому столику, но, подойдя ближе, понял, что обознался. Обладательницей шляпы оказалась иностранка, моложе и крупнее Мальты. Да и шляпа была не из клеенки, а из кожи. Я расплатился по счету и вышел из кафе.
Засунув руки в карманы короткого пальто, я шагал по улице. На голове у меня была шерстяная шапочка в тон пальто. Благодаря темным солнечным очкам мое родимое пятно не так бросалось в глаза. Стоял декабрь, в городе царило обычное для этого времени оживление. В торговом центре у станции толпились тепло одетые покупатели. Спокойный зимний день. Улицу заливал яркий свет; мне показалось, что городской шум звучит в ушах резко и отчетливо — не так, как всегда.
