Александр Терехов - Каменный мост
Я прочел со стенда все документы, необходимые для родственного захоронения, выжидая, когда женщина-«Регистратура» останется одна.
– Не могу найти, – перед своей жалкой и слабой, косоглазой улыбкой я просунул пятьсот. – Там Петрова скорее всего не одна…
– Петрова, – она долистала книгу до декабря 1984-го, не поленилась вытащить вторую. – Захоронена со Степановой Степанидой Ивановной. Довольно большая ограда – два на два. Написано: могильный холм. Ищите по размеру ограды.
Я показал человеку в чистой синей фуфайке сто долларов, и он воздушным шариком двинулся за мной – четырнадцатый участок мы разделили пополам. Найду я. Пробираясь меж колючих оград… Имена совершенно не запоминались. Степанова? Степаненко… Запоминались детские лица, на младенцев смотреть я не мог, спросил как про соседку – старожила с веником:
– Степанову не видели? Она заорала:
– Я тут что, всех знать должна?!
Тварь. К некоторым никому не нужным оградам уже не пролезть, я возвращался на дорожку и продирался, приметив место, с другой стороны, ступая по краям железных надгробий, как по рельсам. Вдруг наемник позвал меня – поднял руку. Нашел.
Здравствуй, Тася.
Три креста. Ржавая ограда, калитка привязана целлофановым пакетом. Глиняные холмики проступают сквозь пену упавших листьев, как женская грудь.
Но девочки Оли не видно. Она ушла другой дверью.
Я перелез ограду, послюнявил палец и расчистил последнее, нижнее имя, почти съеденное землей: Петрова 2.12.84 года, я тебя догнал.
Край земли, не нужный никому. Остался только я. Но заметил – астры все-таки пытались поднять головы, рассаженные по кустику – на каждой могиле. На крестах – пластмассовые венки. Может быть, кто-то и… Но точно – не дочь. Не Ираида.
Переписал подземных жителей коммуналки. СТЕПАНОВЫ (кто это такие?): Алексей Николаевич 28 июня 1937 года, Виктор Алексеевич (сын, получается, первого Степанова…) 23 января 1969 года, Евгения Александровна 1953 года, Степанида Ивановна 7 июня 1978 года (жены, что ли?), Евгения Алексеевна (дочь) 1 апреля 1975 года, Чубурков И.М. 10 августа 1978 года, и самая свежая – Коло-тилина Анна Ивановна 14 февраля 2000 года – кто они Тасе Флам?
Еще пятьсот рублей в контору – участок записан на Колотилину Е.В., позвонил, уже по голосу поняв: род измельчал.
– А кто спрашивает?
– Алексей Иванович Сидоров.
– А кто вы?
– Человек.
– Зачем? Затем.
– А это я. Бабу Настю может помнить только моя мама. Она работает до пяти.
И долго отнекивалась, пока не добавил: отблагодарю. В субботу в одиннадцать. Но ничего, простолюдины побольше запоминают из прожитой жизни.
Собрав в пакет коробку шоколадных конфет «Коркунов», банку кофе, пачку чая и бутылку водки – от «Бауманской» я вдарил пешком до Немецкого кладбища и чуть промахнулся, спутав Солдатскую улицу с переулком, и возвращался, нечаянно припоминая: а ведь я, годы назад, весной или летом, стоял напротив кладбища с сыном, жена пошла навестить могилу тестя, а я заупрямился и сына поберег, мы остались ждать напротив, посреди яркой пластмассовой цветочной торговли, как вдруг ударили копыта – девчонки вели пони. Я похрустел бумажкой, сын оседлал скакуна с разукрашенными косичками в гриве, и мы весело тронулись подальше от печали, и долго ехали, а тут объявили – назад не идут, никаких «кругов», и спешились под деревянной вывеской «Медвежонок» – имя игровой площадки, я увидел и узнал.
С третьего раза я попал в переулок, собранный из двух хрущевок, балконы первых этажей стояли на земле. Квартира три. Выходит, первый этаж. Код забыл спросить. Позвонил по телефону, на первом этаже орали матом на кота и смолкли потому, что зазвонил телефон: это я.
Мать, Татьяна Ивановна, грузная, огромная, широкая, зубы прут в разные стороны, уселась напротив. За стеклом шифоньера стояли четыреста игрушек из «киндер-сюрпризов», сколько же денег. Я молча выставил на стол подношения.
– Кто вы Петровой?
– Алексей Степанов зажиточный был, у него имение в Михневе. Жена его – сестра Софьи, матери Насти. И брат у него Александр. Евгения – дочь брата. Еще Евгения – дочь самого Степанова. И домохозяйка, Татьяна, прижила от барина еще Виктора, Степанов сына признал, и жена смирилась. Виктор в шестнадцать лет ушел из дома. Степанида Ивановна – это его жена. Бабка Стеша. Это моя тетка.
Охренеть. Надо будет рисовать схему. Короче, сестра Софьи Топольской, Тасина тетка, жила в несчастье: муж ее результативно трахал домохозяйку.
– Говорят, внучка Петровой покончила с собой…
– Ольга? Отравилась.
– Из-за чего?
– Может, ей на голову подействовало, что на нее напали в подъезде… А с бабой Настей она не общалась. Оля с тринадцати лет одна – мать вышла замуж и за границу уехала…
Я тявкнул:
– Так у Петровой больной сын…
– Вася?! Так сил много не тратила! На даче за ним мужчина ходил, гулял, двести рублей в месяц платила. Дома бабки Женя и Стеша возились. Вася смирный, к нам его привозили, варенье закручивал. Настя богато жила, но не помогала. Стешу благодарила разной ерундой, а Стеша нянечкой в Бурденко, а муж в охране и дворником, они-то жили на той стороне, на Ухтомского, а разменяли, уехали от брата-алкоголика…
Я еще послушал и уточнил:
– Почему Олю не похоронили на вашем участке?
– Не знаю, мы бы рады. Ираида объявилась, только когда умерла мать. Мы еще удивились: чего она к Оле не хоронит?
– Не помните фамилию Оли? Год, когда умерла? Сколько лет?
– Не помню… Лет двадцать назад, тридцать… Да молодая совсем… Фамилия ее – Вознесенская. Муж очень убивался.
– Муж?!!
– Бабка Стеша рассказывала: высокий, красивый, шел первым и прямо на гроб валился. Он в доме отдыха жил, когда Оля отравилась. Хорошо они жили. Олина квартира ему и досталась.
Муж. Единственная внучка Цурко – Ольга Вознесенская, отравилась, находясь в замужестве, казавшемся посторонним счастливым. Квартира осталась мужу, значит, прописаны вдвоем – в Доме правительства? В квартирах Петровой и Цурко девочки нет, ехать в Ермолаевский переулок, искать остатки бабки, С.А.Топольской.
Я вытащил мешок с бумажной корой (обрастает человек, посидев на месте) и надежно перевязанные, тяжелые, словно свинцовые, коробки с солдатиками, как боеприпасы, на уличную сырость без запахов. В Москве нет запахов. Даже полная тарелка на столе ничем не пахнет. Поэтому так заметен дух горящей листвы. Пахнет пот. Парфюмерный кокон женщины, внутри которого она болтается, как последняя монетка в коте-копилке. Парфюмерный запах мужчины, торчащий из него, как бумажник, как очертания пистолетной кобуры, как член. Снег летел вверх. Так бывает средней осенью: снежный пух, забежав вперед, в чужое время, летит вверх, словно еще не привыкнув. Только народившись и не зная – куда.
