Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)
— Сложна. Однако, Павел Александрович, рано или поздно тебе придется ответить самому себе на один-два вопроса.
— Ответим. Хоть на десять. И хоть сейчас, — проговорил Гаврилов. Но в голосе его уже не было и намека на торжествующие нотки. Он отвернулся от Новоселова и с тоской глядел в ту сторону, куда ушла недавняя гроза, куда уплыли черные, тяжелые тучи, заваливавшие недавно «весь горизонт.
— Эх, Павел Александрович, — покачал головой Новоселов и поднялся с чемоданчика. — Почему же от Бугрова уезжаешь?
— Я объяснял.
— Непонятно ты объяснял. А может быть, даже нечестно.
— Как это понять — нечестно?
— Видишь ли… Я помню, как Прохоров тебе насчет подлости говорил. Я в это время, если ты не забыл, находился в колхозе в роли уполномоченного. Словом, я стоял рядом с ним. Так вот, Прохоров тебе еще и насчет совести говорил. Помнишь, он советовал тебе бояться ее? Так вот, думаю, не проснулась ли она, наконец, в тебе. Не она ли погнала тебя из совхоза…
Гаврилов вскочил с земли Губы и щеки его тряслись, все лицо было искажено гневом. Он сжал кулаки и сделал шаг к Новоселову. Но тут же опомнился, снова отступил назад, сунул руки в карманы пиджака.
— Мальчишка! — выкрикнул он, как когда-то в своем секретарском кабинете. — Ты с какого года в партии?!
— С пятьдесят второго, — ответил Новоселов. — Но что это меняет?
— А я с тридцатого. Тебя еще на свете не было, а я уж деревенской комсомольской ячейкой руководил, не раз слышал, как кулацкие обрезы щелкают. Как порох-то пахнет — ты разве только в газетных полосках нюхал, а я всю Отечественную прошагал. Так какое ты право имеешь говорить о моей совести?! Это я и Прохорову никогда не прощу…
— Что ж, пороху столько, сколько ты, я, может, и не нюхал. Но Отечественной тоже два года прихватил, — спокойно ответил Новоселов. — А на вопросы ты сам напросился. Только отвечать, видно, не готов еще.
Гаврилов быстро нагнулся, рывком поднял свой велосипед, поставил одну ногу на педаль и сказал насмешливо:
— Чего тебе так уж сожалеть об этом? Тебе важно ведь, чтоб я самому себе ответил.
— Конечно, это важнее, — согласился Новоселов. — Да, видно, не скоро это произойдет.
— Тебе откуда знать — скоро или не скоро? — почему-то заинтересованно спросил Гаврилов и даже снял ногу с велосипедной педали.
Новоселов поднял плащ, перебросил его через руку.
— Знаешь, как я тебе на это отвечу? Вот ты говоришь, что культ личности осуждаешь? А ведь неправда это, Павел Александрович.
— Ого! Давай, давай, — усмехнулся Гаврилов.
— Ты даже сожалеешь, что он кончился, — продолжал Новоселов. — Тебе ведь очень вольготно и удобно было во времена культа.
— Крепко!
— Возможно. Зато правда.
Они надолго замолчали.
Стоя друг против друга, каждый, видимо, понимал, что лучше бы скорее разойтись. Однако Новоселова задерживало простое любопытство — чем же кончится эта их случайная встреча?
Медлил и Гаврилов. Сразу вдруг обмякший, точно сваренный, он, отвернув глаза в сторону, потирал ладонью никелированный руль своего велосипеда. Потом решительно встряхнул машину, словно дернул лошадь за удила.
«Все равно не уедет, — подумал Новоселов. — Понимает, что это будет походить на бегство, на позорное отступление».
Новоселов даже положил обратно на чемоданчик плащ, полез за папиросами.
Гаврилов, кажется, отлично понял Новоселова. Смерил его с головы до ног с откровенно-снисходительным превосходством. Но взгляд получился деланный, какой-то жалкий.
— Значит, думаешь, прижал ты меня в угол, Новоселов? И ждешь, как я из него… из этого положения выйду?
— Ну что ж… Это тоже интересно.
— Да… Но только мне выходить ниоткуда не надо… И никуда ты меня не загнал. Конечно, в последние годы судьба меня не балует, в этом ты прав. Пришлось… пришлось работу несколько раз переменить… Только рано вы собрались хоронить Гаврилова. Жив еще Гаврилов! Я и сам понимаю — наломал дров порядочно. Партия, она поправит…
— Сколько же можно поправлять? — не выдержал Новоселов.
— Во-он ты каков, оказывается, — уже сквозь зубы выдавил Гаврилов. — А ведь даже мы терпеливее относились к вам.
— К кому это — к вам? И кто это — мы?
— Ишь ты, как за слова хватаешься. К тебе вот, в частности.
Новоселов, вздохнув, снова взял свой плащ.
— Ладно, Павел Александрович. Кончим этот бесполезный разговор.
— Действительно, — согласился Гаврилов. — Только, повторяю, не торопитесь сбрасывать нас со счета. Как бы мы там ни работали, какие перегибы ни допускали, мы свято верили в дело партии, в дело…
— Слушай, Гаврилов, ты это всерьез делаешь разделение на «вас» и «нас»? — перебил его Новоселов. — Но коль уж делишь, то позволь спросить: вы верили в дело партии, а мы, по-твоему, не верим?
— О-хо-хо, — вздохнул Гаврилов. — Вон какие далекие выводы, оказывается, можно сделать, зацепившись за одно слово. Вон как можно его повернуть. Никакого разделения я не делаю. Я просто хотел сказать, что те, кого ты считаешь «культовиками», воздвигали Днепрогэс и Магнитку, неплохо справились с коллективизацией, с индустриализацией, построили, черт возьми, социализм. Ты что же, отрицать это будешь?
— Нет.
— А если так, почему же мы — бросовые люди?
— Я тебе этого не говорил.
Гаврилов тупо уставился на Ивана Ивановича, долго на него глядел, почти не мигая. Видимо, он и сам уже засомневался: говорил или не говорил Новоселов такие слова.
— А в самом деле, прекратим-ка мы этот спор, — поспешно сказал он и поглядел на часы. — Еще чего доброго на поезд опоздаю.
— Куда ж торопишься так?
— В райцентр. Насчет того, что я из района хочу вон, это в горячке вырвалось. Годы и годы здесь прожил, сроднился. Живое-то рвать — как?.. Хочу самостоятельную работу попросить.
Новоселов двинул бровями.
— Какую же ты хочешь работу?
— Что-нибудь дадут, думаю. Попрошусь в «Красный партизан», на место Бугрова. И если доверят — докажу еще, на что мы способны… Ну, прощай. Через полчаса поезд.
И Гаврилов вывел велосипед на середину дороги.
— Постой, постой, ты это серьезно? — опомнившись, остановил его Новоселов.
— Почему же нет? Пусть уж тогда мои парторги выговоры получают, а я буду только голову нагибать, как бык.
— Но ведь… ты за один год колхоз угробишь.
— Это почему?
— Ты же сразу чистые пары ликвидируешь.
— Нет, зачем же… Я понимаю — на парах все хозяйство «Красного партизана» держится! Пусть уж, говорю, парторги…
— Та-ак! — воскликнул Иван Иванович и со злостью схватил с земли чемоданчик. — Ничего ты, Гаврилов, не понял, оказывается, за эти годы.
