Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)
Новоселов не был членом бюро райкома, но, как редактор, присутствовал почти на каждом заседании бюро. И сейчас, глядя на Прохорова с Бугровым, с тревогой думал — не сдадутся ли, не уступят ли натиску, выдержат ли? Пока борьба идет подспудно, «бескровно». Но он чувствовал, что настанет миг, и Прохоров с Гавриловым сойдутся в открытую, схватятся врукопашную.
И он, Иван Иванович Новоселов, не останется, не имеет права оставаться в стороне от этой борьбы…
Собственно, он уже и не стоял в стороне. Вскоре после разговора с Бугровым он напечатал в газете большую статью о безупречной организации работ на вспашке в колхозе «Красный партизан». Бугров при встрече сказал улыбаясь:
— Гляди-ка… А я был уверен, что не хватит смелости извиниться перед Денисом… рад, что ошибся.
Сам Прохоров, как и после первой статьи, ничего не сказал, только крепче, чем обычно, пожал ему в тот день руку.
Помощь эта Прохорову в его борьбе против Гаврилова была не бог весть какая, и он, Новоселов, это понимал. Но он не знал, не видел тогда, чем бы мог ему помочь еще. Он только время от времени помещал в газете положительные статьи о «Красном партизане».
Статьи эти Гаврилову явно не нравились, однако он ничего не говорил. Но когда, приехав минувшей осенью в «Красный партизан» за Прохоровым, весело пошутил: «Частенько, частенько об ваших геройствах наша газета пишет», Новоселов знал, кому и с каким смыслом адресуются эти слова.
…Бюро кончилось, Прохоров и Бугров, оба сутулясь, вышли из кабинета. Гаврилов отпустил и членов бюро, сказал, как в прошлом году:
— Иван Иванович — останься.
Новоселов почти наверняка знал, о чем сейчас пойдет речь.
Гаврилов долго приводил в порядок бумаги на столе. И, наконец, спросил, к удивлению Новоселова:
— Как думаешь — не напрасно мы так мягко с Прохоровым? Может, стоило ему еще один выговор? Для симметрии?
— Если сожалеешь, так можно и вернуть Прохорова, — усмехнулся Новоселов.
Гаврилов, все еще не прекращая возиться с бумагами, вскинул на него глаза, но той же секундой опустил.
— Ничего, достаточно им. Теперь покладистее будут. Все равно скот нечем кормить.
Новоселов стремительно поднялся из-за стола.
— Ты что? — удивился Гаврилов.
— Ничего. Вот подумал, что прав был, выходит, Бугров.
— В чем? — насторожился Гаврилов.
— Он догадался весной, чем попахивает вся эта история с кукурузным полем.
— Чем попахивает? Какая еще история? — так и вскинулся Гаврилов. Спохватившись, прибавил холодно: — Больше ничего он тебе не предсказывал?
— Кажется — ничего. Вот только однажды разговор был у нас… о том, что не научились мы как следует хозяйствовать на своей земле.
Гаврилов оставил, наконец, бумаги и, чуть прищурившись, размышлял о чем-то. Потом заговорил бесстрастным голосом:
— Любопытный был разговор у вас, кажется… Но вот что я хотел бы сказать тебе, Иван Иванович… Разговоры о нас, о коммунистах, ведутся уже полвека. Судят и так, и сяк… Особенно там, за рубежом. Но страшнее свои доморощенные демагоги Я не знаю подробностей вашего разговора с Бугровым и этих его… глубокомысленных догадок и предсказаний. Да и не хочу знать. Однако суть мне уже ясна — мелковато плавает этот парторг, идейно товарищ незрел. Что значит — не научились хозяйствовать? Весь мир удивляется нашим экономическим успехам. Наши рабочие и колхозники, рядовые советские люди, совершают чудеса. Бугрову это невдомек. Он заметил какой-нибудь отдельный недостаток в нашей работе — и пожалуйста, готов вывод — не умеем хозяйствовать… Но нам-то с тобой надо не только видеть эти недостатки, надо понимать историю, видеть все перспективы…
— А вы… перспективно видите?! — спросил вдруг Новоселов, невольно перейдя на «вы». — Вы-то историю понимаете?
Гаврилов отшатнулся, спросил изумленно, ошарашенно:
— Что-о?!!
Новоселов и сам понимал, что говорит не то и уж во всяком случае не так. Однако остановиться уже не мог и продолжал, все повышая голос:
— Вы сами-то — глубоко ли плаваете? Вы-то, Павел Александрович, идейно созрели?!
В пальцах Гаврилова хрустнул карандаш. Этот негромкий звук вернул Новоселова к действительности. Он даже удивленно поглядел вокруг — нет, в кабинете они были одни.
— Мальчишка! — Гаврилов швырнул в корзину обломки карандаша.
Новоселов тяжело сел, а секретарь райкома прошел к окну и стал смотреть, как сыплется и сыплется на землю тяжелый крупный снег.
— Прости, Павел Александрович, — сказал Новоселов глухо. — Действительно, как-то по-детски это… Несерьезно.
— Нет! — отрывисто бросил Гаврилов, все еще стоя спиной к Новоселову. Затем принялся ходить по кабинету, прислушиваясь, как поскрипывают под широкой ковровой дорожкой половицы. — Нет. Я имею в виду, конечно… не это твое мальчишество… Зрелый я или зеленый — ты волен иметь по сему поводу какое угодно мнение. Не прощу я тебе другого — этого твоего… индивидуального оппозиционерства. Ведь только слепой не видит, что твоя газета взяла Прохорова под защиту.
— Это газета райкома партии…
— Но у райкома, кажется, несколько иное отношение к Прохорову.
— А если неправильное отношение?
— Во-он как! Так что же ты на бюро молчал? Что же ты это свое… оппозиционерство скрываешь? Давай, вербуй себе сторонников. Выступай в открытую против линии райкома. И вообще — против линии…
Сказать «против линии партии» Гаврилов все же не осмелился.
— Вот тут я действительно… вел себя как зеленый мальчишка, — проговорил Новоселов. — Думал… — до этого нашего с тобой разговора думал — как бы не бросить тень на авторитет райкома. Но теперь можешь быть, Павел Александрович, уверен — больше молчать не буду.
— Так-с, — усмехнулся Гаврилов. — А рога не сломаешь?
— Это что, угроза?
— Ну зачем же, — и Гаврилов вдруг улыбнулся. — Эх, молодость! Молодо-зелено, да зато горячо. Я ведь, наоборот, знаешь, зачем тебя оставил? Скоро районная партийная конференция. Ты у нас тут почти год. В общем и целом, кроме отдельных завихрений, газету ведешь хорошо. Вот и хотел было предупредить против этих завихрений по-дружески, по-партийному, да и спросить, как ты насчет того, чтобы в члены бюро райкома тебя…
— Теперь, выходит, не спросишь?
— Не знаю, не знаю… — протянул Гаврилов и словно в недоумении развел руками.
«Сломал рога» Новоселов очень просто. К весне его вызвали в сектор печати обкома партии и предложили редактировать газету другого, более крупного района. Он сразу понял, в чем тут дело.
— Это что, повышение или как? — спросил Новоселов. — Гавриловская протекция?
