Виктор Пономарев - Записки рецидивиста
— Обращайся, — ответил тот. — А сам видит, перед ним стоит тоже пожилой дряхлый человек, спрашивает: — Что вы хотите?
— Я никогда не имел льгот, но в честь праздника решил к вам обратиться как фронтовик бывший к фронтовику. Вот мое заявление. Я хотел бы отовариться в ларьке в честь праздника. Мы все же войну прошли, — сказал лжеадъютант Жукова и подал «куму» заявление.
Подполковник не спеша прочитал заявление, сильно дергая головой, потом вытащил из кармана ручку и быстро расписался. Санек, хлопая шнифтами, только и вымолвил: «Спасибо», а до этого стоял сам не свой. А когда пришли в цех на работу, то показал мне подписанное заявление. У него даже лоб мокрый был.
— Все, Дим Димыч, больше я ничего делать не буду, а то ты меня в «бушлат деревянный» вгонишь. Ты знаешь, сколько я сейчас пережил? И говорил я с «кумом» по инерции. Говорю, а сам не знаю, что говорю.
Вечером, когда шли с работы, дед сразу пошел в ларек. Пришел оттуда затаренный под завязку. Все взял: конфеты, чай, пряники, курево и даже сапожный крем. Весь вечер вся камера балдела от успеха нашего дела. Сапожный крем и тот в дело пошел. Нашелся любитель, схавал. Технология приема довольно проста: берут ломоть хлеба, выдавливают на него тюбик или баночку крема, размазывают, а когда жижа впитается в хлеб, самую черноту счищают ножом, а хлеб хавают. Так, схавал человек ломоть хлеба, а потом «тащится» по-черному. Я сам не знаю, что за кайф от крема, не пробовал, но таких торчков видел в зонах немало. По всей видимости, крем на ацетоне делается, вот от ацетона кайф и ломится.
Сам дед заваривал чай, смотрел на меня и головой мотал.
— Если останусь живой, Димыч, век тебя не забуду и всем рассказывать буду. На такие проделки я бы сам никогда не догадался. Всю жизнь я в зонах на Колыме просидел, а тут оказалось, что я ветеран-фронтовик, награды, ранения имею да еще адъютантом был у самого маршала Жукова, сапоги ему чистил. Ну и плут же ты, Димыч, — говорил Саня, улыбаясь.
— А я при чем? Я только подсказал, как надо делать. Я же сам всю жизнь по тюрьмам и зонам сижу, вот и «гоняю подливу», как в этой жизни легче прожить. Был когда помоложе, какие коники я только не мочил. Ты, Александр Иванович, пойми меня правильно. Все эти люди, начиная от начальника до надзирателя, в процессе многолетнего общения с нами до того зацикливаются, что тоже становятся ненормальными. Я вот случай расскажу. Один надзиратель сидит дома с женой, выпивают, и друг его рядом сидит, тоже надзиратель. Хозяин подпил и своей бабе говорит: «Руки назад, иди вперед, не оглядывайся. Пойдем в изолятор, так, раздевайся, будем шмонать». Баба на него вылупила глаза: «Ты что, Вася? С ума сошел?» Это мне один надзиратель рассказывал. Вот так-то, друг. А наша задача только вовремя им «на волну упасть», момент поймать да угадать эту волну. А не угадаешь, расплачивайся. Это как на рыбалке: вчера ведро рыбы поймал, сегодня — фуй.
7Как-то два зека решили «уйти на траву». И придумали очень оригинальный способ. Рядом с кирпичным заводом стоял столб электролинии, а другой столб стоял за зоной недалеко от березового леса. Зеки заранее сделали ролики, накинули их на провода и укатили за зону.
Солдат на вышке увидел побегушников, когда они уже уходили в тайгу. Начал стрелять. Выслали конвой солдат с собаками. Одного зека они сразу застрелили, другого взяли живьем. Один солдат хотел и этого пристрелить, но начальник конвоя не дал, сказал:
— Пусть живет.
А когда побегушника солдаты вели по поселку, так ментовские дети его чуть камнями не закидали.
Клуба в зоне не было, так кинофильмы нам показывали в столовой, где «хозбыки» хавают. Помещение небольшое, так нас три БУРа зеков в две смены водили. Где бы я ни задержался, у меня всегда было место забронировано. На меня место всегда занимал астраханец Саня Шаповал, который пришел со мной вместе этапом с червонцем срока за убийство егеря. Только захожу в зал, он кричит:
— Дим Димыч, иди сюда, здесь есть тебе место.
Я иду и сажусь. Как-то показали кинофильм «Служебный роман». Так я после него целую неделю ни с кем не разговаривал, «в распятии пребывал». Такое сильное впечатление произвел на меня фильм, так душу растревожил. Особенно песни. Как вспомню слова: «У природы нет плохой погоды, каждая погода благодать. Дождь ли, снег, любое время года надо благодарно принимать, надо благодарно принимать…» и дальше проигрыш гитары, так сердце заноет. А вторая песня совсем добивает: «Чтобы найти кого-то, чтобы найти кого-то, весь мир я обойду…» Недаром в народе говорят: «И лев иногда плачет». Трактор еще на работе вконец зае… Вот и ходил я целую неделю с опущенной головой. Саня Шаповал постоянно спрашивал:
— Что с тобой, Димыч? На тебе лица нет.
— Да так, Санек, хандра наехала, пройдет, — отвечал я.
И хотя у нас на «десятке» сидели одни воры, бандиты и убийцы, я заметил, что после этого кинофильма не только я один стал тише и спокойнее.
От трактора я все же избавился. Написал заявление и перешел на садку кирпича в печь. Правда, и здесь работа не мед хлебать, но все же. Поначалу тяжело было: духота ужасная, и пот глаза без конца заливает. Так с тряпкой и ходишь постоянно. Потом привык немного, да и напарник мне попался хороший, Витя звали, Картошка по кличке. Мужику сорок восемь лет, худой, как вобла сушеная, но шустрый до предела. Он с кирпичами управлялся, как гончая с зайцами, играючи. И меня еще подгонял:
— Давай, Демьян, давай! Нам тугрики нужны, — и еще быстрее начинал класть кирпичи.
Самое неприятное в работе — это когда тачка с кирпичами сходит с рельсов прямо в печи. Вот тогда вся смена работает. Надеваем ватные штаны, телогрейки, шапки и начинаем тачки с кирпичами из печи вытаскивать с другой стороны, чтобы поставить на рельсы тачку, которая упала. От жары аж уши закручиваются в спираль.
Зимой меня сильно радикулит скрутил. Коля Людоед посоветовал:
— Димыч, тебе надо в проруби покупаться, чтобы радикулит прошел.
Около нашего цеха был большой водоем, напоминающий маленькое озеро. Он подходил прямо к угловой вышке с часовым. Мужики в водоеме выдолбили для меня прорубь. Почти рядом с ней наша раздевалка с душевыми. Раздевалка большая, в ней одновременно раздеваются и моются человек шестьдесят. Я быстро разденусь, выскочу на улицу и в прорубь. Сначала считал под водой до десяти и выскакивал. Потом стал прибавлять. Выскочу из проруби и под горячий душ. Хорошо! Тело как иголками все колет. А мне приятно. Некоторые мужики смеялись надо мной, думали, у меня «крыша поехала», раз в ледяной воде купаюсь. Я на это внимания не обращал, думал, пусть, пусть пеньки смеются. Они и досмеялись, что я полностью избавился от радикулита и прочих «сопливых» заболеваний.
