Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы
А вот хрен тебе, Барни. Ни романов, ни долгой, мать ее, старости.
Аж зло берет.
Слушай, Танья, принеси из холодильника водки, мы выпьем с тобой. Водка, водка, да, это слово ты понимаешь. Задница, скажу я, у тебя красивая. Как будет по-русски? Джоппа? Японское что-то. Ну да, у вас же Япония в заднице. А Европа, выходит, спереди.
Лед захвати, эй! Лед, лед! Ах да, русские пьют безо льда, нам говорили. Ну, на здоровье! Так у вас говорят, да?
Садись рядом, вот так, руку сюда положи, мне приятно будет. Знатные у тебя сиськи, я уже говорил. Как у Онор были в молодости.
Когда я ее в Сеуле встретил, сисек уже не осталось. Оно не заметно было, может, там протезы какие в лифчик подкладывают, не выкидывать же старые платья, правильно? Я не спрашивал, неудобно все-таки.
Я бы ее не узнал даже, это она меня окликнула. Я сидел в лобби «Хилтона», и вдруг она подошла и говорит: «Хенд, Барни Хенд!» – я аж вздрогнул. Я нервный тогда был – в Сеуле той осенью вообще было нервно, как раз вы этот гребаный корейский «боинг» сбили.
Ко мне тут год назад один псих приезжал. Как он обо мне прознал – понятия не имею. Бывают такие зануды: вобьют себе в голову всякую чушь, а потом начинают… анализировать. Как мои бывшие коллеги. Разрозненные детали, скрытые смыслы… смыслы, скажу тебе, Танья, очень легко образуются. Возьми три любых факта, свяжи между собой – вот тебе и триангуляция, вот тебе и смысл. Но в такие смыслы верить – совсем идиотом нужно быть. Лучше тогда уж в Бога, по старинке, как мой отец.
Я ведь тоже могу себе сказать, что полковник Зойд все специально подстроил: и туриста этого с фотоаппаратом, и стюардессу с сиськами. Мол, потерял ко мне доверие и решил избавиться. А можно и еще круче: мол, полковник Зойд был двойной агент и хотел вывести нас с Энтони из игры.
Чушь, правда? А я вот уже двадцать пять лет об этом думаю, как тот псих с корейским «боингом». Он мне говорит: вы работали в Сеуле в 1983-м, курировали аэросъемку и радиоперехват, вы должны мне сказать – это ведь был самолет-шпион? И, мол, Советы его только подбили, а сбили американцы, чтобы следы замести, сбили, говорит, хотя на борту были невинные люди.
Я разозлился тогда страшно, выставил его нахрен! Во-первых, я понятия не имел, что случилось с этим «боингом», я в Сеуле совсем по другим делам был. Во-вторых, даже если бы знал – не сказал бы ни за что такому уроду. Невинные люди погибли! Это же война была, а на войне всегда невинные гибнут! Как опухоль вырезать – нельзя здоровую ткань не задеть.
Или даже не вырезать, а химиотерапией раковые клетки добивать… здоровые клетки тоже ведь гибнут без счета, правильно? Волосы выпадают и все такое.
И у Онор, видимо, выпали: она в парике была. Светлый такой парик, блондинистый, прическа, цвет – все как в шестьдесят четвертом. Наверное, она хорошо выглядела – для своей четвертой стадии, но я ее все равно бы не узнал, если бы сама не подошла. Летела куда-то в Индию, к какому-то гуру, целителю хренову. Ты подумай – в Индию, словно хиппи какая! Говорила: меня может спасти только чудо! А я никогда в чудеса не верил и перед смертью – не собираюсь. Я-то никуда не полечу, еще не хватало. Помотался по миру, достаточно, хоть помру в Америке, где родился.
Давай лучше выпьем, Танья, помянем Онор. Я потом навел справки – она и трех месяцев не прожила. Всегда чуял – нет от этих индусов толку.
Мы же, блядь, ничего не знали! А если б знали – разве б жили иначе? Разве могли бы жить иначе? Мы курили по две пачки в день! Мы отсюда, из Вегаса, на ядерные взрывы смотрели – как в кино ходили! Радиации небось нахватались – как на экскурсию в Чернобыль съездили! Врач, сука, и говорит: не операбельно! Операция то есть невозможна. Миссия, выходит, невыполнима. Соберем, говорит, в понедельник консилиум, обсудим химиотерапию. Утешил, называется. Что толку от этой химиотерапии – только время протянуть.
Давай, Танья, еще разок попробуем. После химии, говорят, не до этого будет. Давай, нагнись, сделай мне, как Пола Джонс – Клинтону.
Закуришь? Ну, как хочешь. Вот и правильно, береги себя. Мне-то уже все равно. У меня, видать, давно эта штука внутри. Я-то думал – бронхиты, то-сё, а оказывается – вон оно что. Расползлось так, что не вырежешь, покруче агентурной сети.
Смешно: всю жизнь с русскими воевал, а последняя женщина оказалась из России. Из России – с любовью. Как будет «любовь» по-русски? Льюбов? Язык сломаешь.
Знаешь, у нас с тобой получилось, как у Америки с Советами. Вот мы, американцы, трахались с Россией все эти годы, объясняли им что-то, а красные ну вообще не понимали, что мы им говорим, как ты меня не понимаешь. Они, значит, не понимали, а мы все никак не могли кончить. Ни ракетой пульнуть, ни бомбу сбросить.
Понимаешь, ядерный взрыв в пустыне – это как оргазм. Вспышка, все взлетает к небесам – а потом опадает и кругом все мертво. Но очень красиво, жалко, ты не увидишь.
Ну да, трахались-трахались, а когда победили – оказалось, мы совсем мертвые изнутри, будто нас рак разъел. Вот и выходит, холодная война – последняя победа Америки. Дальше – ничего не будет, все невыполнимые миссии так и останутся невыполненными.
Спустись в ресторан, в казино, спроси людей: что такое IMF? Думаешь, кто-нибудь скажет: подразделение «Миссия Невыполнима»? Нет, все скажут: International Money Fund, Международный валютный фонд. Либералы считают, там тоже без Конторы не обошлось, может, и так, мне не докладывали, но я тебе скажу: этот МВФ – тот же СПЕКТР, еще одна опухоль. Расползлись, сволочи, по всему миру. Вот корейцев спроси, что у них нынче творится. Погоди, досюда докатится – ты еще назад в свою Украину побежишь. Здесь все рухнет: банки, пенсионные фонды, страховые… думаю, полгода осталось. Хорошо, что не доживу.
Нету больше никакого 007. Убрали семерку. Одни нули остались. В Конгрессе, в Конторе – везде нули.
Ты небось думаешь: старики всегда недовольны. Но поверь: у нас была великая страна! Когда мой старик воевать уходил – я им гордился! А эти хиппи жгли свои повестки! Хоть в тюрьму, только бы не за Родину сражаться! Я же говорю: гниль, всюду гниль.
Я, Танья, как Америка: прогнил изнутри, стоит плохо, детей нет. У тебя-то есть кто? Дочка там или сын? Де-ти есть? У тебя? А, ну ладно, хрен с тобой, плесни еще водки и можешь идти.
Барни Хенд, бывший специальный агент, шестьдесят семь лет, рак легких, четвертая стадия. Голый, он стоит у панорамного окна, зажав между пожелтевших морщинистых пальцев дотлевающую сигарету. Перед ним – сияющий огнями Лас-Вегас, реторта неона, свет реклам. Волшебный остров посреди глухой пустыни, рукотворный мираж, электрическая фатаморгана.
