Если забуду тебя, Тель-Авив - Кетро Марта

Человек, вызвавшийся показать мне дно, важно сказал: «Это духи́ проституток». И таково было очарование этой улицы, что я мгновенно поверила, будто сотни женщин в сумерках обливаются из одного флакона и выходят в ночь, помечая каждый метр мостовой.

Несколько лет спустя я шла по Алленби и возле эфиопской курильни снова поймала этот запах – они мыли тротуар тем же средством, что и мэрия Гамбурга. Но я всё равно закрыла глаза и счастливо подумала: «Шлюхи мои, шлюхи».

Прогулка на Тахану

Была на экскурсии по Тахане Мерказит (тель-авивская автостанция и злачное место) и тамошняя парикмахерка-филантропка рассказывала про молодую проститутку небесной красоты и двадцати четырёх лет. У той за смену случалось по 15–17 клиентов, и парикмахерка однажды спросила, как ей удаётся это выносить.

– Я отключаюсь и ничего не чувствую. Я научилась отключаться с тех пор, как мне было пять лет, и мой отец каждый вечер приходил ко мне в комнату…

А я как раз отложила книжку, предстоит написать очередное изнасилование и важно не нагнетать, выверить баланс между душераздиранием и достоверностью. Что тут скажешь – жизнь жёстче.

Девушка, кстати, занятие менять не хотела, ей было проще семнадцать раз отвлечься, чем целый день убиваться на обычной работе. Но как-то её реабилитировали и пристроили в магазин торговать одеждой, где она и трудится посейчас. Это хорошая позитивная история, если вы не поняли.

А парикмахерка в конце сказала:

– Тахана – такое место, где нет надежды, но есть любовь. Люди везде хотят любви.

Тахана Мерказит похожа на морщинистого бетонного слона, с которым неизвестно, что делать – дорого содержать и невозможно продать. Или на многотонного кита, выброшенного на берег, и жить ему остались часы.

Говорят, если её взорвать, Тель-Авив накроет облако бетонной пыли и отравит весь город, поэтому мы, конечно, придумаем какой-нибудь медленный гуманный способ её убить. Оттуда уже выгнали бóльшую часть торговцев, постепенно выводят автобусные маршруты, осложняют условия аренды для художников – сейчас остаётся всего несколько упрямых обитателей, вроде музея идиш, эфиопской церкви, танцзала и моего мужа. Последними, наверное, уйдут наркоманы и крылатые нильские собаки.

Разумеется, Тахана считается язвой на прекрасном теле Тель-Авива, но как быть с теми безумцами, которые упорно её любят? Которые помнят, что её строил блестящий Рам Карми, задумывая как ворота города в древнейшем смысле – бастион с лавочками менял, писцов, ювелиров и прочих торговцев, с развлечениями, харчевнями, цирюльнями и, вероятно, весёлыми девицами, но это не точно. И те, кто умеет смотреть на Тахану его глазами, видят, что этот маленький кусочек Вавилона до сих пор жив. Перед шабатом разряженные эфиопы жгут благовония, филиппинцы, индусы, и шри-ланкийцы торгуют едой, кришнаиты поют мантры – туда вообще стекаются представители религий, сект и дикие мистики всех сортов. Иногда мне кажется, что Рам Карми этого слона не построил, а откопал, извлёк из земли осколок какой-то цивилизации, погибшей от разгильдяйства.

Теперь Тахана в очередной раз весело и бесславно умирает, туда водят экскурсии, как на обломок Ноева ковчега, и люди безуспешно пытаются понять, из чего было сделано это уходящее очарование – кроме бетона, грязи и любви.

Прогулка в Яффо

Как-то в шабат мы с мужем отправились пешком в Яффо-далет – ужасная дыра, которая была довольно милым местом, пока на Иерусалимском бульваре не начали прокладывать трамвайные пути. Теперь там всё разрыто, для прохожих оставлены узенькие тротуары, по которым ещё и носятся электровелосипеды. Один такой подкатил к нам сзади, на нём ехала парочка подростков.

– Пропусти уродов, – сказал муж, и я посторонилась.

– Тода раба^[30], – сказали подростки, проезжая.

– Вот зачем ты так, – сказала. – Милые воспитанные дети!

«Только потому, что они арабы! Национализм отвратителен», – собиралась добавить я, но тут услышала вопль:

– Фак оф, гайз!

Велосипед вильнул, шедшая впереди девушка шарахнулась в сторону и показала ему вслед средний палец.

– Чего это? – забеспокоилась я.

– А это они у неё телефон пытались вырвать, – ответил зоркий муж.

Надо же, а такие вежливые мальчики.

А шли мы тогда знакомиться с котом Арсением, который стал третьим из наших котиков. Сейчас он стремительно скачет по дому, и с каждым прыжком у него на голове всё отчётливей проявляется бескозырка с золотой надписью «Оголтелый». Вырастет – моряком будет, а пока он бегает и ленточки развеваются на ветру.

Прогулка во Флоренцию

1

Не могла писать о Флоренции, потому что надо было как-то собраться и пережить. Она началась для меня в Тель-Авиве, летом, когда бесценные друзья Фёдоровы сказали: «Тебе надо её увидеть». Не всегда и не всех, но изредка я слышу людей, они пробиваются сквозь упрямство и самоуверенное знание, что только я про себя всё понимаю. Тут же оказалось, что для меня припасены дешёвые билеты на прямой рейс и номер с ванной в самом центре.

Помню, уезжали из Тель-Авива глубокой ночью, как-то нервно, автобусы не приходили, не останавливались, отказывались нас везти, но мы всё-таки добрались до электрички, и парень в чёрном и с пейсами специально перешёл на нашу платформу, чтобы пожелать счастливого пути, совершенно бесплатно. Как будто город не очень-то хотел меня отпускать, подозревая, что затею шашни на стороне, но потом смирился, потому что иногда можно спасти женщину от беды, но невозможно уберечь её от опыта, от впечатления, от яблока – ни у кого не получалось.

А дальше я прилетела и сразу начала подступаться к тревелогу, потому что я в этом смысле сущая корова, только не траву перевожу в молоко, а впечатления в слова. Но чуть не впервые это оказалось невозможно, нет таких слов – не у меня, а в принципе не бывает. Раньше любое искусство казалось мне второстепенным относительно текста, потому что описать возможно решительно всё, что человек способен увидеть, услышать и почувствовать. А вот смотри-ка, были такие скульпторы, строители и художники, которые не помещались в буквы, и все они собрались примерно в одно время в одном месте и вступили в сговор со сложным светом итальянского неба, и всё для того, чтобы лишить меня привычных инструментов и самоуверенности. Впрочем, последнее, как я вижу по этой фразе, безуспешно.

Так что не вышло ничего, нацарапала бессвязные заметки, беспомощно снижая пафос насмешкой, и на том успокоилась. Флоренцию бесполезно описывать, её надо проживать, час за часом, насколько хватит твоего личного времени, шесть дней или весь век, всё равно ничего не успеешь, но стоит хотя бы попытаться.

2

Раз пять в течение дня присаживалась на камни, чтобы написать что-нибудь про Флоренцию, но немотствуют уста. Помню, когда у друга был культурный шок от Рима, я ему советовала срочно посмотреть на говно, чтобы отпустило. Я тут тоже для профилактики иногда гляжусь в зеркало, но синдром Стендаля не перебить. Столько всего, что нельзя присвоить, съесть, трахнуть, купить – только поселиться среди этого, но у тебя всё равно будет только одна коротенькая жизнь, и наверняка стоит умереть, как какой-нибудь подлый закат окрасит старые камни в тот оттенок розового, который ты за свои годы ни разу не увидела.

3

Не, нормальный город Флоренция, сразу как входишь, тебе десять гигов Интернета, и живи.

Но сначала, конечно, шаттл от аэропорта до центра за шесть евро, которым воспользовались ровно два нищеброда, один из них я. Воистину, всё здесь заточено под туристов, не то чтобы их любили – их нигде не любят, – но всё устроено так, чтобы им было понятно и комфортно потратить деньги, не вступая в избыточную коммуникацию.