Чарльз Буковски - Почтамт
– Ох, прекрати! ПРЕКРАТИ!
Она траванула снова. Провинциалка. Я открыл бутылку сакэ и хлебнул.
24
Это случилось примерно неделю спустя, около 7 утра. Мне обломился еще один выходной, и после двойной смены я прижимался к заднице Джойс, к ее жопе, спал, поистине спал, как вдруг затренькали в дверь, я встал и пошел открывать эту дрянь.
Там стоял человечек при галстуке. Он сунул мне в руку какие-то бумаги и убежал.
То была повестка на развод. Тю-тю мои миллионы. Но я не рассердился, поскольку на ее денежки все равно никогда не рассчитывал.
Я разбудил Джойс.
– Что?
– Ты не могла устроить мне подъем в более пристойное время?
Я показал ей бумаги.
– Прости меня, Хэнк.
– Все в порядке. Надо было просто мне сказать. Я бы согласился. Мы только что пару раз потрахались, посмеялись – в общем, нам же здорово. Я такого не понимаю. А ты всю дорогу знала. Будь я проклят, если понимаю баб.
– Слушай, я подала на развод, когда мы с тобой поссорились. Я подумала, что никогда этого не сделаю, если буду ждать, пока остыну.
– Ладно, крошка, честная женщина достойна восхищения. Лиловая Булавка?
– Лиловая Булавка, – ответила она.
Я рассмеялся. Довольно печальным смехом, надо признать. Но он прозвучал.
– Чего уж тут гадать. Однако у тебя с ним будут хлопоты. Я желаю тебе удачи, детка. Знаешь, я многое в тебе любил, не только твои деньги.
Она заплакала в подушку, лежа на животе, вся сотрясаясь. Просто девочка из захолустья, избалованная и замороченная. Вот она трясется, плачет, ничего в этом фальшивого. Ужасно.
Одеяла сползли и упали на пол, и я смотрел на ее белую спину, лопатки торчали, будто хотели вырасти в крылья, протыкали кожу изнутри. Маленькие лопаточки. Она была беспомощна.
Я забрался в постель, погладил ее по спине, ласкал ее, ласкал, успокоил – и тут она разрыдалась снова:
– О, Хэнк, я люблю тебя, люблю тебя, мне так жаль, прости меня прости меня прости!
Ее и впрямь на дыбу вздернули.
Через некоторое время я почувствовал себя так, словно это я с ней развожусь.
Затем мы хорошенько трахнулись в честь старых добрых времен.
Ей остались домик, собака, мухи и герань.
Она даже помогла мне собрать вещи. Аккуратно сложила мне в чемоданы штаны. Упаковала трусы и бритву. Когда я собрался уходить, она снова расплакалась. Я укусил ее в ухо, правое, и спустился по лестнице вместе с барахлом. Залез в машину и начал кататься по улицам в поисках вывески «Сдается».
Будто всю жизнь этим занимался.
Часть 3
1
Я не стал оспаривать развод, не пошел в суд. Джойс отдала мне машину. Водить она не умела. Потерял я всего каких-то три-четыре миллиона. Но у меня по-прежнему оставался почтамт. Бетти я встретил на улице.
– Я видела тебя с этой сукой некоторое время назад. Она баба не твоего типа.
– Они все не моего типа.
Я рассказал ей, что все кончено. Мы сходили выпили пива. Бетти постарела, и очень быстро. Потяжелела. Морщины прорезались. Шея обвисла. Печально. Но и я постарел.
Бетти потеряла работу. Собаку переехала машина. Бетти устроилась официанткой, затем и эту работу потеряла, когда кафе снесли, чтобы построить административное здание. Теперь она жила в ночлежке для неудачников. Меняла там простыни и мыла сортиры. Бухала вино. Она предложила нам съехаться снова. Я предложил немножко обождать. Я только-только пытался оклематься после своей передряги.
Она вернулась к себе в комнатенку и надела лучшее платье, высокие каблуки, попыталась примарафетиться. Но в ней была какая-то ужасная печаль.
Мы взяли квинту виски и немного пива, поднялись ко мне на четвертый этаж старого многоквартирного дома. Я снял трубку и сказал, что заболел. Сел напротив Бетти. Она скрестила ноги, скинула туфли, немного посмеялась. Как в былые времена. Почти. Чего-то не хватало.
А в то время, когда сказывался больным, почтамт присылал медсестру проверить больного на месте: не в ночном ли ты клубе, не режешься ли в покер. Квартира близко от центрального участка, поэтому проверять меня им было удобно. Мы с Бетти просидели часа два, когда в дверь постучали.
– Это что?
– Все нормально, – прошептал я, – закрой рот! Снимай эти свои каблуки, иди на кухню и ни звука. МИНУТОЧКУ! – ответил я стучалыцику.
Я зажег сигарету, духан перебить, подошел к двери и приоткрыл ее на щелочку. Там стояла медсестра. Та же самая. Она меня знала.
– Ну, так что с вами? – спросила она. Я выпустил облачко дыма:
– Расстройство желудка.
– Вы уверены?
– Мой ведь желудок.
– Распишитесь вот здесь, чтоб видно было – я заходила и вы были дома.
– Конечно.
Сестра боком втолкнула форму в щелочку. Я подписал. Протолкнул обратно.
– Завтра на работу выйдете?
– Откуда мне знать? Если поправлюсь – выйду, если нет – останусь.
Она гадко на меня взглянула и ушла. Я знал, что она унюхала вискач. Хватило ли крепости? Возможно, нет, слишком технично для доказательства, а может, она и смеялась, залезая в машину со своим черным саквояжиком.
– Ладно, – сказал я, – обувайся и выходи.
– Кто это был?
– Медсестра с почтамта.
– Ушла?
– Ага.
– Они так все время делают?
– До сих пор ни разу не пропустили. Давай теперь нальем по полной и хорошенько отпразднуем!
Я зашел на кухню и налил два полных. Вышел и протянул Бетти ее стакан.
– Салуд! – сказал я.
Мы подняли стаканы повыше, чокнулись.
И тут зазвонил будильник, причем громко.
Я дернулся, будто мне выстрелили в спину. Бетти подскочила на фут, прямо вверх. Я подбежал к часам и заткнул звонок.
– Господи, – сказала она, – я чуть не уделалась со страху!
Мы оба расхохотались. Потом сели. Хорошенько выпили.
– У меня был парень, на округ работал, – сказала она. – Так там тоже инспектора отправляли, мужика, но не каждый раз, а, может, один из пяти. И вот в тот вечер пьем мы с Гарри – так его звали: Гарри. В тот вечер пью я с Гарри, и тут стук в дверь. Гарри сидит на кушетке, весь одетый. «Ох, господи Исусе!» – говорит он и прыгает в постель как есть, прямо в одежде, и натягивает покрывало. Я сую стаканы с бутылками под кровать и открываю дверь. Заходит этот мужик и садится на кушетку. А Гарри даже башмаков с носками не снял, но он весь под покрывалом. Мужик говорит: «Как ты себя чувствуешь, Гарри?» А Гарри отвечает: «Да не очень. Она вот пришла за мной ухаживать». И на меня показывает. А я там сижу пьяная такая. «Что ж, надеюсь, ты поправишься, Гарри», – говорит инспектор и уходит. Я уверена, он заметил эти бутылки и стаканы под кроватью, и я уверена – он понял, что ноги у Гарри не настолько большие. Перетрухали мы.
