Федор Чернин - Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное
— Не беспокойся, ничего не будет, сторожей тут нет. Ты, кстати, как сюда попал?
— Сам не пойму. Я в гараже возле «Мэйсиса», на Шестой, свою тачку бросил, а пришел — хозяина нет, пошел его искать, там какие-то мастерские, подсобки… Я туда-сюда, тык-пык, да, наверно, не в ту дверь…Три часа здесь, наверное, ошиваюсь. Ты мне покажи, где выход, а то, понимаешь, машина стоит, деньги идут, жена расстроится, плакать будет. Дверь, в которую я залетел, она что, только внутрь открывается?
— Ага, правильно, только внутрь.
— Во-во, я так и подумал. А другая где здесь?
Вячик понял, что ему самому придется сейчас выступить в роли Сарафанова и ввести новичка в курс дела. Он решил быть как можно более терпеливым:
— Понимаешь, не знаю, как объяснить. Чтобы обсудить проблему выхода…
Новенький, однако, не оставил ему никакого шанса:
— Ты не объясняй, ты проводи. Кстати, будем знакомы, Хабибуллин. Новенький протянул для рукопожатия крепкую волосатую руку и увлек Вячика за собой.
Ну, держись, Сарафанов, подумал Вячик не без злорадства, нашлась и на тебя управа. Сейчас мы с Хабибуллиным вдвоем этот шкафчик…
По дороге он пытался втолковать Хабибуллину, что такое черные дыры. Тот слушал невнимательно, видимо не мог понять, к чему Вячик ему рассказывает это, потом что-то переспросил, недоверчиво покосился, не разыгрывают ли его, пошевелил кустистыми бровями и неожиданно хохотнул, почти что довольный: «Ну что ж, дыра так дыра. Где наша не пропадала. Нам, татарам, одна хрен». Только необычайная скудость воображения могла породить подобный оптимизм.
Сарафанова не было слышно. Отослав Матвея навстречу новенькому, он затаился и голоса не подавал, опасаясь конфронтации. Тем временем Вячик с Хабибуллиным подошли к тому месту, где несколько минут назад был шкаф, разделявший пространство на две половины. Шифоньера на месте не было! Некоторое время Вячик смотрел на освободившийся проход.
— Ну что ж мы стоим? Идем дальше. — Новенький потащил Вячика за руку, и они легко переступили невидимую для Хабибуллина черту.
Сделав несколько шагов, татарин остановился посреди сарафановской комнаты. «Послушай сюда…» — он, видимо, хотел задать какой-то вопрос. Но Вячик уже устремился по коридору в глубь сарафановской половины. Проходя мимо туалета, через приоткрытую дверь он увидел восседавшего на стульчаке хозяина. Тот держал в руке телефонную трубку, оживленно беседовал с кем-то, и Вячика, проскользнувшего мимо, не заметил. Видимо, Сарафанов не придал последней модуляции значения. Кто же тогда оперировал Матвеем?
Ладно, может, это и к лучшему. По крайней мере смогу тщательно все осмотреть, пока он там треплется, думал Вячик. Было неизвестно, как Сарафанов отнесется к тому, что Вячику в конце концов удалось проникнуть на его половину. Вдруг у него есть оружие и Сарафанову взбредет в голову его применить? Он явный псих, наверняка, и справка имеется. От Сарафанова, Вячик понимал, можно ожидать чего угодно. Кстати, надо будет проверить телефон во Фландоле Гагноле, думал Вячик на ходу, может, в результате этой последней сильной модуляции тут снова таинственным образом наладилась связь с внешним миром? А вдруг ларчик просто открывался, и он выйдет на улицу через нормальную парадную дверь, окажется где-то неподалеку от дома. «Ох, тогда я вернусь, и не один, и мало никому не покажется!» — думал Вячик, двигаясь вперед и осматривая закоулки в сарафановском секторе.
Действительно, что если Сарафанов специально не пускал Вячика на свою половину, и его (Вячика) страхи были не более чем следствие злонамеренных мистификаций? Что если Сарафанов с Гульнарой все это время его преступно задерживали здесь, ожидая подмоги для самосуда, расправы над ним, не пускали на свободу… И, может, именно на подмогу им прибыл татарин? Маловероятно. Если даже допустить, что девушка все это время появлялась и исчезала, предположим, при помощи потайных, неизвестных Вячику дверок (вроде той, замаскированной под отделку стены, ведущую во Фландолу Гагнолу), то гнев Хабибуллина от встречи с Матвеем и кобрами был вполне натуральным. Сыграть такое невозможно. Да и не было на Вячиковой половине ничего такого, что открывалось бы во внешний мир! Татарин не лгал, его действительно «засосало» сюда, когда он бегал по подземному паркингу в поисках своей жены и машины.
Да и как можно было искусственно производить эти так называемые возмущения? Если бы дело происходило, например, в Сан-Франциско, или еще где-то на западном побережье, — там случаются землетрясения. Но мы-то, увы, находимся на восточном! Здесь никаких землетрясений не бывает и быть не может. Тогда что же? «Неужели все, что со мной сейчас происходит, пусть ненормальная, но все же реальность? — думал Вячик, рыская по многочисленным комнатам на сарафановской половине. — Во что мне легче поверить? В то, что этой ночью произошел какой-то неожиданный непредсказуемый природный катаклизм ужасающей силы, торнадо или цунами, и в результате землетрясения и наводнения смерчи гуляют по восточному побережью? А если началась война и на голову мирным американцам падают баллистические ракеты с атомными боеголовками, а любимый город может спать спокойно, поскольку лежит в руинах?» Он вспомнил какое-то недавнее резкое антиамериканское заявление не то из Багдада, не то из Пхеньяна, не то из Ливийской Джамахирии. «А я провалился в чье-то персональное бомбоубежище? Тогда почему хозяевам не предупредить, зачем вести эти нескончаемые разговоры неизвестно о чем?»
Нет, они бы не посмели, подбадривал себя Вячик, имея в виду непонятно кого — Саддама, Ким Чен Ира, Муамара Каддафи или Сарафанова с Гульнарой? Сейчас я найду выход, и разумное рациональное объяснение найдется само собой! Таким образом, разговаривая сам с собой, Вячик обследовал сарафановские залы и комнаты, пока, неожиданно, не уперся в глухую, недавно оштукатуренную стену, перегородившую коридор, точно так же, как давешний шкаф, только в глубине сарафановской половины. Вячик попытался было подвинуть неожиданно возникшее препятствие плечом. Разумеется, стенка была из бетона, а штукатурка сырой, пачкала пальцы и одежду. «Проход закрыт, ведутся работы!» — табличка, привешенная на гвозде, не оставляла, что называется, ни малейшего шанса. Опять захотелось в Скандинавию.
Ну не в Скандинавию, положим, хотя бы в метро, где четко обозначено «Выход в город». Вячик признался себе, что ему легче было бы поверить в реальность начала третьей мировой войны. Опять безысходность! Лучше бы уж действительно крылатой ракетой жахнули, думал он, выбираясь с сарафановской половины. В этот момент ему действительно казалось, что лучше смерть, чем возвращение в постылые коридоры и залы.
Был бы пистолет, застрелился. Была бы финка — сделал бы харакири. Что-то делают Коша с Пицункером? Наверняка, всю ночь занимались лямур-де-труа (с Наташей), пили вино, покуривали марихуану и потешались над его, Вячика, незадачливостью. Эротический вечер втроем, конечно, гораздо увлекательнее, чем такой же вечер вдвоем, и уж точно, разительным образом отличается от эротического вечера в одиночку. Вот выберусь отсюда, куплю «Стингер» и заявлюсь к вам в гадский Ривердейл! Попляшете тогда, узнаете, кто пассивный педераст, а кто, наоборот, молодец. Два «Стингера» куплю! Или, как Ван Гог, отрежу себе ухо и вышлю вам по почте, наложенным платежом!
Полноте ребячиться. Вячик брел обратно. Сарафанов сидел на прежнем месте, щебетал по телефону. И Хабибуллин поджидал там же, где его оставили.
— Ты куда свинтил, уважаемый? Даже «до свиданья» не сказал, — обратился к нему татарин.
— Просто хотел кое-что проверить. Что, осмотрелся?
— Здесь вроде бы побогаче, чем там, — заметил Хабибуллин.
На стороне Сарафанова, действительно, было больше так называемых хороших вещей. Но и они находились в беспорядке: завалы в углах, полки, коробки и ящики.
— Сейчас мы находимся на половине моего соседа. А за стеной моя комната, пытаясь сохранять хладнокровие, Вячик продолжил знакомить Хабибуллина с обстановкой.
Хабибуллин не слушал Вячика. Его заинтересовал стол, покрытый бархатной скатертью.
— Ты чего?
— Щас. Мысля одна имеется. Ты говоришь — мьюзиум ничейный? — обратился он к Вячику, заинтересованно заглядывая в глаза.
— Условно говоря — да…
— Короче, хозяина нет, так? — продолжал новенький.
— Так, — Вячик начинал понимать, куда он клонит. — Куда ж ты все это унесешь?…
— Куда унесу — не твоего ума дело. Домой заберу, — Хабибуллин так же исподлобья посмотрел на Вячика и с мешком двинулся в глубину территории Сарафанова.
Так, думал Вячик, я только что выступил в роли хозяина, не прошло и суток с момента диалога с Сарафановым, непосредственно после утреннего пробуждения. Сюжетный круг, таким образом, замкнулся. Вячик неплохо справился с ролью экскурсовода, и если признать, что жизнь имитирует искусство, означает ли это, что Сарафанов больше не нужен (в плане драматургии) и может, хотя бы чисто теоретически, сойти со сцены? И если да, то куда? В этом, собственно, и заключался главный вопрос. Откуда-то сзади снова раздался шум и грохот, но это не было звуком очередного возмущения, там как будто передвигали что-то громоздкое, старый секретер или диван. Вячик поспешил в направлении грохота.
