Леонид Жуховицкий - Умирать не профессионально
В ее нынешних возможностях Тимур не сомневался и поспешил обезопасить себя от неожиданностей прежде, чем Верка придет в себя. Он разул ее – кроссовки с твердыми носами легко могли стать оружием. Да и сами ноги каратистки – оружие, да еще какое. Тимур стащил с нее колготки и туго стянул ими ноги в щиколотках: в иных случаях нейлоновый чулок удобней нейлонового шнура. Снял куртку, отбросил в сторону. Стянул и водолазку, тоже черную, под цвет ночи: чем меньше на человеке надето, тем слабее у него желание драться. Шнурок пригодился для рук. Росомаха совсем неплохо выглядела – для своих… ну да, примерно тридцати восьми.
Тучи слегка разошлись, засветилось несколько звездочек, потом вышла и луна, огромный фонарь южной ночи. Место было отдаленное, вряд ли какой прохожий забредет, но ощущение безопасности исчезло. Приходилось поторапливаться – кто знает, сколько времени отпустили Росомахе на мокрое дело. Тимур вернул ее в сознание неприятным, но безопасным приемом. Она открыла глаза. Во взгляде не было ни страха, ни ненависти, только крайняя досада.
– Дама пришла в себя? – поинтересовался Тимур.
Она не ответила.
– Давай рассказывай.
– Пошел в пизду, – сказала дама.
Есть люди, плохо переносящие боль. Есть люди, почти нечувствительные к боли. Есть боль, которую не может перенести никто. Через двадцать минут Тимур знал все, что было нужно.
– Сволочь, – сказала Верка, отдышавшись, – бабу пытать. Очень по-мужски.
– А стрелять в безоружного – по-женски?
– Ты бы хотел – в вооруженного? Я не самоубийца.
– Как вы меня вычислили? – спросил Тимур, и она объяснила:
– Пока ты свою блядь провожал, навели справки.
– Предусмотрительная девушка, – одобрил Тимур.
– Какая разница, – бросила она, – тебе все равно пиздец.
– По крайней мере, не сегодня, – возразил он.
– Ладно, давай развязывай.
Это прозвучало не как просьба, а как приказ.
– Погоди. Как я узнаю подстраховщика?
– Узнаешь. Спортивная сумка и футляр от скрипки.
– Зачем он вообще нужен? Тебе Зятек не доверяет?
– Он никому не доверяет.
– Хороший человек, – похвалил Тимур.
– Не хуже тебя.
– Мы все хорошие, – согласился Тимур, – из одной компании.
В общем-то, все было ясно. Но Тимура мучило еще кое-что, просто по-человечески.
– Как ты Лешку-то могла?
– Я что, по своей воле? Сам-то сколько народу замочил? Кого велели, того и мочил! – помолчав, вздохнула: – Лешке бы и так через месяц хана, только мучился.
– Он же тебя трахал.
Вот тут она разозлилась:
– Меня никто никогда не трахал! И не будет трахать, понял? Я сама трахаю, кого хочу!.. Ладно, развязывай, надоело.
– А Глашку?
– Ты что, дурак? Она же меня видела.
– А девчонку?
– Она же меня видела! Ее что, звали? Сама вперлась. Что ты из себя дебила строишь? Мне бы пожизненное влепили. А скорее, до суда бы не довезли, прямо в воронке шлепнули. Слишком много знаю, чтобы в тюрьме сидеть. У него все силовики свои, рука руку моет… Ладно, допрос окончен, развязывай. Захочешь вставить, даже ноги раздвинуть не смогу.
Все-таки она была поразительная баба. В Москве убила троих, здесь его чуть не грохнула – а вела себя как нашкодившая старшеклассница. Ну, соврала, ну, дала троим на вечеринке, ну, украла – так ведь попросила прощения! Чего еще надо?
– А ты докладывать побежишь?
Она довольно долго молчала. Потом проговорила угрюмо:
– Он меня теперь убьет.
– Не убьет,- возразил Тимур уверенно. Верка на интонацию не среагировала.
– Да, – вспомнил он вдруг, – в Москве одна баба искала киллера, меня убрать – не твоя подруга?
– У меня подруг нет! – отрезала Росомаха. – Какая хоть из себя?
– Длинная, на черном джипе приезжала.
– Элька, что ли?
– Может, и Элька.
– Нашел мне подругу! Дура и сука.
– Пушкову не жена?
– Какая, на хрен, жена! Минетчица. Блядь-неудачница, – презрительно скривилась она и уже раздраженно потребовала: – Ну, давай быстрей, долго мне так лежать?
Тимур развязал – сперва ноги, потом руки. Она кое-как поднялась, задвигалась, разминая затекшие конечности.
– Сволочь, – сказала она снова, – хорошо, хоть трусы оставил. Ну, и чего ты меня пытал? Думаешь, выскочишь? Хрен тебе! Все равно достанут. Кто-нибудь, но достанет.
Что сама выскочит, не сомневалась. Уже выскочила.
Тимур почувствовал, как нарастает в нем даже не злоба, а темная, мутная, нерассуждающая озверелость.
– Лешка был мой друг, – сказал он.
Она вдруг заорала:
– Чего ты на меня наезжаешь? Я хотела, что ли? Да ты сам во всем виноват! Это ты его убил! Чего ты к нему поперся?
Он оторопел.
– Я-то при чем? Пришел проведать.
– Проведать пришел… А Пушков все знал. Он бы его не тронул. А так решил – сговариваетесь.
– О чем?
– Да брось ты дурочку валять! Говорю же – он все знал. Что поклялись его пришить. Все знал!
Это была новость.
– Откуда знал?
– Оттуда. От Хроменко, вот откуда.
– Он же в Африке разбился.
– Разбился, но не умер. Поломался весь, но живой был. Пушковские ребята его у арабов выкупили, ну и пытали. Похлеще, чем ты меня.
– А потом?
– Какое еще потом? Выжали, что надо, и все. Что им было, в Россию его везти?
– Крутые ребята, – кивнул Тимур.
– А у него все крутые… Единственный у тебя шанс – сегодня же мотай. Лучше сразу за границу.
Она не спросила, есть ли у него с собой загранпаспорт, есть ли деньги. И правильно не спросила. Этому их еще в школе учили: деньги должны появляться в тот момент, когда нужны, а где деньги, там и паспорт ни к чему.
– Не могу я мотать, – сказал Тимур, – у меня тут девка.
– В Москве, что ли?
– Мало ли где.
– Да ладно тебе! Тоже еще секрет, – бросила она презрительно, и он понял, что деревянный человечек совсем не тайна. – Ты что, других не найдешь? Здесь же нашел! А в какой-нибудь Греции у тебя их вагон будет.
– А к этой тебя пошлют справки наводить?
– Тебе большая разница, кто поедет?
Она так и стояла на гальке пляжа босиком, в одних трусиках. И сиськи торчали, как у молодой.
По-своему она мыслила нормально, рядовой профессиональный подход. Ведь и Генка был киллером, а сам Тимур не был просто потому, что работа выпала иная. Но та война без правил, в которой он участвовал, отошла далеко, и теперь он не мог преодолеть отвращение к красивой бабе с ее палаческой уверенностью в безнаказанном праве на чужую жизнь, которая волновала ее не больше, чем убойщика на мясокомбинате участь очередной коровы.
Пора было кончать дискуссию, финал был неизбежен, и только Росомаха с ее животной погруженностью в саму себя этого не понимала. И все же Тимур медлил. Какая ни есть, а баба.
Она сама ему помогла:
– Искупаться не хочешь?
– Волна же.
– Разве это волна?
– Все равно не хочу.
– А я окунусь! – и повторила: – Сволочь ты все-таки, бабу пытал.
Не отворачиваясь, она сняла трусики, положила на куртку и пошла к воде. Остановилась, пережидая волну. И в этот момент Тимур косым ударом ладони перебил ей позвоночник у шеи. Это была мгновенная смерть, без боли, вообще без ощущений. По крайней мере, так им когда-то говорили. А проверить – как проверишь? На ком испробовали, уже не расскажет.
Он разделся и отплыл подальше, волоча за собою безвольное тело. Потом перенес Веркину одежду подальше от воды, под кромку берега, и аккуратно уложил стопочкой на большой валун, трусики сверху. Кто знает, когда, где и в каком виде она всплывет. Штормящее море протащит тело по камням, и его удар потеряется в синяках и ссадинах. Бывает же: решила ночью побаловаться на волнах, отошла подальше, чтобы искупаться голышом, но чего-то не рассчитала.
По крайней мере, за Лешку душа будет меньше болеть.
И до деревянного человечка она уже точно не доберется. А может, и другие не доберутся. И добрая дурочка Анжелка закончит свой институт. Может, и его, Тимура, никто не достанет. Если он, конечно, достанет их раньше.
Проблему ночевки теперь надо было решать заново. Когда Верка не вернется, гончие псы прежде всего пробегутся по пляжу и, естественно, наткнутся на присмотренный им вагончик. Так что придется идти в поселок.
Поселок спал не весь, в ресторанах орала музыка, в ларьках недопившие затаривались спиртным. Какая-то баба лет сорока покупала сигареты. Тимур спросил ее, не знает ли, где найти комнату на ночь. Она, посмотрев на него и подумав, ответила, что насчет комнаты не знает, а койка есть. Койка оказалась диваном в метре от хозяйкиного ложа. Тимуру было не до баб, тем более подвыпивших, но пришлось соответствовать. В конце концов, все мы люди, не велика услуга, и его не раз бабы в схожих ситуациях выручали. Тем более хозяйка оказалась не алчная, одного раза ей хватило. Деньги за ночлег брать не стала, он же не хотел светиться навязчивой щедростью, и все его дурные бабки, которые сам Бог велел тратить не считая, остались при нем. Вышло некрасиво: как вокзальная шлюха, за ночлег и завтрак расплатился собой. Ладно, хрен с ним, в жизни и такое случается.
