Кристофер Мур - Практическое демоноводство
– Ну, и как твой старый друг? – саркастически осведомился Цап. Такую сцену они разыгрывали уже тысячи раз. И сейчас Трэвис сильно старался выглядеть точно так же, как и раньше, когда сталкивался с теми кошмарными неудачами.
– Прекрасно, – буркнул он. – Передавал тебе привет. – Он завел машину и медленно сдвинулся с бровки. Древний движок “шевроле” поперхнулся, потом все же заработал.
– Правда?
– Ну да – он до сих пор не может понять, почему твоя мамаша тебя еще в колыбельке не слопала.
– У меня не было мамаши.
– Думаешь, ей бы захотелось снова тебя усыновить?
Цап гадко ухмыльнулся:
– А твоя вся обмочилась перед тем, как я ее съел.
Застарелая ярость снова захлестнула Трэвиса. Он заглушил мотор.
– А ну, вылезай и толкай! – приказал он. Иногда демон выполнял то, что говорят, иногда – просто смеялся над ним. Трэвис ждал – за все эти годы ему так и не удалось определить, есть ли в послушании Цапа какая-то система.
– Не буду, – ответил Цап.
– Вылезай.
Демон открыл дверцу:
– А ты миленькую девчоночку сегодня на вечер снял, Трэвис.
– И думать об этом не смей.
Демон облизнулся:
– О чем не сметь?
– Вылезай.
Цап вылез. Трэвис оставил “шевроле” на ручном тормозе. Машина поползла вперед, и он услышал, как когтистые лапы демона выгрызают борозды в асфальте.
Всего один день. Может быть.
Трэвис задумался об этой девушке, Дженни, и ему вдруг пришло в голову, что он, видимо, – единственный мужчина на свете, который, дожив до девяноста лет, идет на первое свидание. Почему он ее вообще пригласил, Трэвис не имел ни малейшего понятия. Может, все дело в ее глазах? Что-то в них напоминало ему о счастье – о его собственном счастье. Трэвис улыбнулся.
12
Дженнифер
Когда Дженнифер вернулась с работы домой, звонил телефон. Она кинулась к нему, но трубку не сняла, замерев в ожидании: пусть сработает автоответчик. Для Трэвиса еще рано.
Магнитофон щелкнул и заговорил голосом Роберта. Дженни передернуло.
– Вы позвонили в студию “Фото в Соснах”. Оставьте, пожалуйста, свое сообщение после сигнала. Бип.
Вернее, пискнула машинка. Потом голос Роберта продолжил:
– Милая, сними трубку, если ты дома. Прости меня. Мне нужно вернуться домой. У меня закончилось чистое белье. Ты там? Ответь мне, Дженни. Мне так одиноко. Позвони мне, ладно? Я еще у Сквозняка. Когда придешь до... – Магнитофон оборвал его.
Дженнифер перемотала пленку и прослушала другие сообщения. Девять штук. Все – от Роберта. Пьяное нытье, мольбы о прощении, клятвы изменить всё раз и навсегда, которым никогда не сбыться.
Дженни стерла пленку и в блокноте рядом с аппаратом записала: “Сменить голос в автоответчике”. Там были и другие напоминания самой себе: выбросить пиво из холодильника, упаковать фотоаппаратуру, прибраться в студии, поделить пластинки, кассеты и книги. В общем, вымыть из жизни все напоминания о Роберте. Теперь же требовалось смыть с себя все напоминания о восьмичасовой смене в ресторане. Роберт, бывало, хватал и целовал ее, как только она открывала дверь: “Запах шкварок сводит меня с ума”, – говорил он.
Дженни зашла в ванную и пустила воду, потом стала поочередно доставать из сумки разные пузырьки и выливать их в ванну. “Незаменимые Водоросли: оживляют кожу, полностью натюрель”. “Прямо из Франции”, – сказал ей продавец с таким значением в голосе, точно французы овладели секретом правильной воды для купания вместе со своим природным хамством. Немного “Амино-Экстракта: сплошного растительного белка в хорошо усваиваемой форме”. “Так затягивает все растяжки, будто вы их зашпаклевали”, – сказал продавец. Судя по всему, он служил в скобяной лавке, а за прилавком с косметикой недавно и пока не усвоил жаргон профессиональных работников красоты. Два колпачка “Чесночной Честности: душистой смеси из органически выращенных трав, любовно собранных руками духовно просветленных потомков древних майя”. И, наконец, выдавить чуточку “Фемино-Э” – экстракта корня донг-хва, смешанного с витаминизированным маслом для того, “чтобы пробудить в каждой женщине Богиню”. “Фемино-Э” на последнем собрании “Вегетарианцев-язычников за мир” дала ей Рэчел. Дженни приходила к ним спросить совета, стоит ли ей разводиться с Робертом. “В тебе просто янь немного больше, чем нужно, – сказала ей Рэчел. – Попробуй-ка вот это”.
Когда Дженни смешала все ингредиенты, вода приобрела мягкий прозрачно-зеленоватый оттенок заплесневевшего сыра. Дженнифер немало удивилась бы, узнав, что в двух сотнях миль к северу от нее, в лабораториях Исследовательского центра слизи Стэнфордского университета аспиранты в цистерне с контролируемыми климатическими условиями смешивают точно такие же ингредиенты (правда, под их научными названиями), чтобы воссоздать первоначальные условия зарождения жизни на Земле. Еще сильнее удивилась бы она, если бы включила над ванной солнечную лампу (единственный недостающий компонент эксперимента), и вода в ванне поднялась бы ей навстречу и промолвила: “Здрасьте”. Нобелевская премия была бы ей обеспечена, а вместе с нею многомиллионные гранты.
Между тем, шанс обессмертить имя в истории науки с бульканьем утекал в трубу, а Дженни считала чаевые: сорок семь долларов и тридцать два цента монетами и мелкими купюрами отправились в галлонную банку, а сумму она занесла в бухгалтерскую книгу, лежавшую на трюмо. Не очень много, но достаточно. Чаевых и жалованья хватало на то, чтобы выплачивать за дом и коммунальные услуги, покупать еду и держать “тойоту” и грузовичок Роберта на относительном ходу. Она зарабатывала достаточно, чтобы Роберт не расставался с иллюзией, будто его карьера профессионального фотографа удалась. Все, что он зарабатывал на редких свадьбах или портретах знатных горожан, уходило на пленку, оборудование и, по большей части, – на вино. Роберту казалось, что ключ к его творчеству – это штопор.
Поддержка фотобизнеса Роберта стала для Дженнифер оправданием собственной жизни, которую она поставила на “паузу”, обслуживая столики в кафе “Г. Ф.”. С другой стороны, казалось, что в паузе она провела всю свою жизнь – только и делала, что ждала, когда же она начнется. В школе ей твердили: будешь прилежно учиться и получать хорошие отметки – попадешь в хороший колледж. Пауза, пожалуйста. Потом возник Роберт. Прилежно работай, будь терпелива, фотография у меня пойдет отлично, и мы заживем по-настоящему. Она поверила этой мечте и снова нажала жизнь на “паузу”. И еще долго вкачивала энергию в эту мечту – уже после того, как мечта сдохла для самого Роберта.
Это случилось однажды утром, после того, как Роберт всю ночь пил. Она нашла его в гостиной – Роберт сидел перед погасшим телевизором, а у его ног могильными камнями выстроились пустые винные бутылки.
– Тебе разве не нужно сегодня снимать свадьбу?
– Нужно, но я не хочу. У меня нет настроения.
И тут ее перемкнуло. Она орала на него, пинала пустые бутылки по всей комнате и, в конце концов, в ярости выскочила из дома. Тогда Дженни и решила начать свою жизнь заново. Ей почти тридцать, и будь она проклята, если остаток лет собирается провести вдовой, скорбящей над останками чужой мечты.
В тот же день она велела ему выметаться, а потом позвонила адвокату.
Теперь, когда жизнь, наконец, началась, у Дженни не было ни малейшего представления, что она собирается с этой жизнью делать. Погрузившись в ванну, она поняла: на самом деле она просто официантка и жена. И больше никто.
И снова Дженни подавила в себе желание позвонить Роберту и попросить его вернуться домой. Не потому, что любила его – любовь сносилась настолько, что ее уже не разглядишь, – но потому, что Роберт оставался ее единственной целью, и, самое главное, – оправданием ее посредственности.
Сидя в безопасности собственной ванны, Дженни поняла, что очень боится. Утром вся Хвойная Бухта казалась ей карцером – стены смыкались и не давали дышать. Теперь же и городок, и весь остальной мир стали вдруг большими и очень недружелюбными. Так просто скользнуть сейчас под воду и никогда больше не всплывать наружу. Побег. Мысль несерьезная – просто мимолетная фантазия. Она сильнее таких мыслей. Все не безнадежно – просто очень трудно. Сосредоточься на чем-то положительном, приказала она себе.
Вот, например, этот парень – Трэвис. Кажется, приятный. И очень симпатичный к тому же. Все прекрасно. Это не конец, это начало.
Ее жалкая попытка освоить позитивное мышление вдруг рассосалась и превратилась в страх перед первым свиданием. Страхи почему-то казались Дженни более уютными, чем бескрайние возможности позитивного мышления, – в конце концов, все это она уже проходила.
Она взяла с полочки мыло с дезодорантом, но брусок выскользнул в воду. Всплеск заглушил предсмертный вздох воды в тот момент, когда в нее проникли ядовитые мыльные химикаты.
