Гэнъитиро Такахаси - Сайонара, Гангстеры
— Никаких. Да и назвать это метаморфозой как-то язык не поворачивается. Я еще понимаю там в лебедя, как в случае с Ледой. Но кто ради того, чтобы соблазнить женщину, станет притворяться холодильником? Юпитер бы точно не пошел на такое.
— Но мы живем в другом веке. Чудеса тоже становятся высокотехнологичными.
— Сомневаюсь в таком случае, что это истинные метаморфозы. Возьмите описанный в литературе случай с парнем, который превратился в гигантское насекомое. Подобный казус может быть объяснен внезапной ретрогрессивной альтерацией…
— Что-что?
— В общем, генетическим атавизмом под влиянием радиоактивного облучения из космоса. Просто он шагнул назад, переступив несколько ветвей эволюции, причем мутировал всего за одну ночь.
А случай с человеком, превратившимся в огромную женскую грудь, объясняется еще проще: гормональное влияние, вызванное выбросом эндокринных желез.
Намного труднее объяснить превращения людей в оборотней и вервольфов, которые происходят в полнолуние. Подобные метаморфозы — конек Овидия, вот я и думал, что он, как эксперт, может дать объяснение моему случаю. Ну что, еще по пивку, почтенный бард?
— Нет, спасибо, Вергилий. Пейте сами.
— Называй меня Мароном. Ну что ж, приступим итак, что могло привести меня к превращению в холодильник?
Я думал.
В голове моей вертелись: «Метаморфозы» Овидия, сам Вергилий и судьбы поэтов в этом мире.
— Марон, не подкинешь ли еще баночку холодненького?
— В чем вопрос! Вот тут у меня еще и сыр, если пожелаешь.
Я стал пить пиво, банку за банкой. Вергилий не отставал.
— Слушай, Марон.
— Что-нибудь пришло на ум, почтенный бард?
— Думаю, этому можно дать психологическое объяснение.
— Вот как? И какое именно? Еще баночку?
— Спасибо. Видишь ли, в моем понимании, ты строгий классик. Тебе просто хочется сохранить все как есть, в замороженном состоянии. Встреча с Овидием пробудила твой внутренний порыв — вот ты и стал холодильником. Что скажешь?
— Что ж, не лишено оснований. Да-да… похоже, все складывается. Впрочем, хочешь встречную гипотезу?
— С удовольствием выслушаю.
— В истинном поэте всегда заложена взрывчатка. Это, как минимум, стремление к преступлению. В том числе против самого себя. А самое совершенное преступление — это создать неподдающееся расшифровке произведение искусства. Холодильник же — просто холодильник, и только. Едва ли найдешь в нем какое-то другое значение. Все же остальные метаморфозы слишком очевидны.
Таким образом, зрелый поэт претворяет весь свой дар в осуществление плана: собственного убийства в запертой комнате. И вот оно — произведение искусства. Полная необъяснимость очевидного. Ну как?
— Великолепно!
Мы продолжали пить.
Вергилий при этом, сколько бы ни выпил, сохранял трезвость мышления и держался на ногах — что и понятно, ведь он был холодильником, а я лишь простым смертным.
— Прости, мне надо отлучиться…
— Зачем?
— Неужели непонятно? А ты не хочешь отлить после стольких банок пива?
— Для этого у меня есть испаритель.
Я так устал, так устал, так тяжко устал, так зверски, так смертельно устал, так космически устал, устал, устал, что больше не мог справляться с усталостью. Вергилий совершил ко мне столь долгий путь, а я даже не мог бороться со сном.
Голова моя постепенно склонялась к столу. Откуда-то издалека долетал голос Вергилия. Я слышал, как он собирает в себя пустые банки.
— Марон, а Марон?
— Да?
— Прости. Больше я ничем не могу тебе помочь.
— Не говори ерунды. С тобой было интересно пообщаться.
— Марон, а Марон, а куда ты теперь?
— А ты сам как думаешь?
— Ты же холодильник, Марон.
— И все?
— Ты поэт, Марон.
— А что делают поэты?
— Пишут стихи.
— Точно. До сих пор я был поэтом для людей. Теперь я стану поэтом для холодильников. Как тебе такой поворот?
— Замечательно, Марон.
Ничего, если я задам тебе один, может быть, бестактный вопрос?
— Валяй.
— Какие ты подберешь рифмы к слову «холодильник»? Они слишком скудны и предсказуемы. Такие слова плохо рифмуются. «Напильник», «собутыльник». Как же ты станешь писать о холодильниках?
— А с чего ты решил, что для холодильников пишут только о холодильниках?
— А о чем же тогда? — сквозь полусон спросил я.
— Сайонара, — долетел до меня голос холодильника.
— Сайонара, — сказал я в ответ.
Сайонара, Вергилий.
Сайонара, Марон.
Сайонара, холодильник.
Засыпая под умиротворяющее гудение великого предка поэтов, рожденного в семидесятом году до нашей эры, я окончательно сомкнул глаза.
И услышал его удалявшиеся по ступеням шаги.
6
Не успев войти в кабинет, «Некая Непостижимая Вещь» уже заполнила его своим телом и душераздирающим криком.
«Некая Непостижимая Вещь» не имела ни формы, ни цвета, ни веса, ни даже запаха; она просто висела, сжималась и вращалась внутри себя.
— Садитесь сюда, вот стул, — предложил я.
Не совсем уверен, что «Некой Непостижимой Вещи» доступна человеческая речь, но точно так же я не мог предполагать и обратное.
— Пожалуйста, присаживайтесь!
Но «Некая Непостижимая Вещь» продолжала липнуть к потолку, переползая по нему, раскачиваясь из стороны в сторону.
Я сделал последнее предупреждение.
— Немедленно сядьте! Пока не сядете, не начнется занятие. Таковы правила школы. Садитесь!
Ответив на мой приказ чем-то похожим на «Ладно, черт с вами!», «Некая Непостижимая Вещь» спустилась/сползла/спорхнула/перепрыгнула с потолка на стул.
«Некая Непостижимая Вещь» честно пыталась взгромоздиться на стул и даже как-то разместиться на нем, но не прошло и двух секунд, как она стала стекать на пол, а через три очутилась там целиком.
— Хорошо, — вмешался я, когда «Некая Непостижимая Вещь» принялась перетекать в обратном направлении, отчаянно опутывая стул волокнами. — Ладно, не можете сидеть — и не надо, это совсем не обязательно. Устраивайтесь, как вам удобнее. Я не буду настаивать.
После еще нескольких проб, подбираясь с разных сторон, «Некой Непостижимой Вещи» все же удалось закрепиться на стуле, завязавшись в узел «нанкин».
— Простите, что заставила вас ждать, — сказала «Некая Непостижимая Вещь».
— Кто я, как вы думаете? — обратилась ко мне «Некая Непостижимая Вещь».
В точку! Именно этого вопроса я и ожидал. Существа такой природы всегда начинают с этого. Как будто я мог знать! Кто может подобрать название для вещи, которая сама не понимает, что из себя представляет?
— В принципе, думаю, вы сами должны были бы ответить на этот вопрос.
«Некая Непостижимая Вещь» стала ерзать, пытаясь распутать узел.
— В чем дело?
— Я ухожу! Какая досада! Рухнула последняя надежда.
«Некая Непостижимая Вещь» тщетно боролась с узлом, запутываясь все больше и больше.
— Позвольте вам помочь?
— Уберите от меня свои руки!
— Просто я думал…
— Не отвлекайте меня! Сидите спокойно.
Но «Некая Непостижимая Вещь» терпела неудачу. Бедняга стала осознавать, что уже сама не понимает, что делает.
Стул же словно бы не улавливал ответственности момента распутывания образованного вокруг него узла. Он лишь поскрипывал, будто хихикая от щекотки, в объятиях неопознанной материи.
— О-о-о! — простонала «Некая Непостижимая Вещь». — Я попала в беду. Пожалуйста, помогите мне, Мастер! Вытащите меня отсюда!
Тон ее сразу заметно изменился в попытке произвести впечатление на предполагаемого спасителя.
Я осмотрел стул, затем перешел к обследованию «Некой Непостижимой Вещи», теперь уже пятимерным неразрешимым узлом опутавшей стул, соприкасаясь с ним сразу во всех точках.
— Как думаете, мне можно как-то помочь, господин Учитель?
— Вынужден вам сообщить, что вы навеки связаны с этим стулом, до самого конца мироздания.
«Некая Непостижимая Вещь» принялась обливаться слезами.
— Как же это! Нет, не может быть! Ой-ёй-ёй…
На некоторое время я оставил ее в покое, пока слезы не иссякли.
И вот — случилось. Все это время я наблюдал со стороны, пока «Некой Непостижимой Вещью» не овладела абсолютная усталость и апатия и она перестала ерзать и колыхаться. Тогда я подошел и одобрительно похлопал ее по предполагаемому плечу.
— Ну вот! Мои поздравления. Отлично сработано!
— Что? Что вы хотите сказать?
Ей показалось, что она ослышалась.
— Наконец вы сами ответили на вопрос, чем являетесь. Вы же этого хотели?
— Да, но… так кто же я?
— Вы СТУЛОПОДОБНАЯ СУЩНОСТЬ. Вся цель вашего существования была в воссоединении с этим стулом.
