Лена Элтанг - Побег куманики
Обзор книги Лена Элтанг - Побег куманики
Лена Элтанг
Побег куманики
моим друзьям Марте и Херуке
Часть первая
АНГЕЛ НА ПЕСКЕ.
CHORA
сентябрь, 17
о чем я думаю?
моя квартирная хозяйка, сеньора пардес, заглядывает в мой шкаф и трогает белье
я подложил в ящик с трусами божью коровку, а вечером ее там не было
надо бы поговорить с patrona, когда я вспомню испанский
когда-то я знал все языки вообще, даже ндембу, а потом забыл
доктор говорит, что мои неприятности происходят от любви к словам
другой доктор велел мне писать дневник, каждый божий день, записывать все, о чем я думаю
на это уходит слишком много слов, они проступают на губах грубой солью, гудят в голове золотистыми шершнями, крошатся мерзлым молоком, прозрачными крабами разбегаются по песку, стрекозиным слабым ломом носятся по ветру, засоряют водосток крупной манною небесной, будто раны дриадины подсыхают сукровицей, но если я перестану писать, все исчезнет
правда ведь, доктор?
сентябрь, 17, вечер
odi et ото[1]
я еще в больнице заметил, что врачи относятся к тебе с нежностью, когда знают, что ты выздоровеешь, какая-то безжалостная пружина в них ослабевает, что ли, ты уже не просто estado desesperado [2], стружка реальности, пригодная разве на растопку, ты еще не равен им, но ты уже нечто другое
из случайного и слабого ты восстаешь в напряженное и постоянное, и вот уже валькирии ткут материю победы, продевая в основу твоей плоти ловкий уток из красных стрел, и врачи смотрят на тебя, как сытые боги, и танцуют радостно в камышовых коронах, на меня-то они смотрели иначе — это я хорошо помню, хотя многое начисто забыл
сентябрь, 19
хозяин кафе добавил мне десять тысяч песет в неделю
говорит, я привлекаю посетителей
правда, велел побриться и купить новые джинсы
я видел джинсы в витрине на пласа реаль, цвета слоновой кости
такие были у моего брата, только те быстро стали черными, брат мне не давал их носить, говорил, что я прислоняюсь к грязным стенкам в сомнительных местах
мы жили тогда в Вильнюсе, папа еще не умер
брат играл в волейбол на даче, там было много громкоголосых мальчиков, потом они шли купаться и пить пиво, не люблю пиво, от него свербит в ушах и в горле липко
брат не разрешал мне туда приходить, а я все равно ходил, вместе с таксой по имени луна
папа про луну говорил, что такса — это сеттер, выращенный под диваном, а луна все понимала и косилась на него, я теперь это ясно вспомнил
иногда я вспоминаю сразу все и сильно пугаюсь, иногда — лоскутами, канителью, тогда не страшно
здесь в городе много такс и полным-полно йоркширских терьеров
терьеры сидят в кафе на плетеных стульях рядом с хозяйками и пьют из блюдечек теплые сливки
сентябрь, 21
l ' habit fait le moine [3]
что мне надеть? мы с фелипе идем в клуб, на пласа каталанья, а надеть нечего, кроме вельветовых зеленых штанов и оранжевой майки
майка так себе, довольно старая
к тому же я постирал ее вместе с другой майкой, лиловой, и теперь обе хороши
между художником и клошаром очень тонкая грань, смеется фелипе, в твоем случае она почти неразличима, к тому же будет холодно в других вещах я выгляжу нелепо, особенно в свитерах, для них у меня слишком узкие плечи
для галстука слишком тонкая шея
для рубашки слишком длинные руки
для пиджака слишком простое лицо, к тому же у меня нет пиджака
если бы я мог носить хитон, гиматий или хламиду
а еще лучше — уютный красный пеплос, на зависть афине палладе
сентябрь, 23
посидел в кафе на ла рамбле, вдруг захотелось cafe cortado, а молока дома не нашлось
отчего же это барселонские мучачос так нехороши? вот ведь и глаза у них с уголками кошачьими, и носы этак славно приплюснуты, и кожа лоснится оливково, и пальчики ловкие невелики, и колени круглы и зернисты, и ляжки овальны и липнут влажно, и на губах усмешечка припухшая, и говорят они с низкой нежностию, и в глаза глядеть — уворачиваются персеями, и амулеты у них холоднее льда и бесцветнее слез, и жемчужина вечности во лбу щурится, и в зеркала они глядятся обсидиановые, и туники по краю расшиты меандрами, хотя какие там туники, и четыре лучника каждую (каждого) охраняют, хотя какие там лучники, и крест св. фердинанда у каждой (у каждого) на впалой груди, и плащ их мессинский раскинут над водами мессинскими, и ляжки опять же, и пальчики, ну всем бы хороши, прекраснощекие, а вот мне не хороши
похоже, я и правда не в себе
сентябрь, 24
доктор дора
что с того, что грудь у нее выпирает из треугольного выреза, как нога из тесной лодочки, а в лице стоит черная вода, как в проруби, а платье ее — контурная карта старинного тела, с широтой рукавов, долготой подола и влажным триумфом под мышками
что с того? я радуюсь всему в ней, я не видел ее с тех пор, как мы прервали дозволенные речи, по семь тысяч пятьсот пятьдесят песет за речь
человек, нашедший свое место, не ведет дневников, говорит она
ты так и не вырррос, говорит она, раскатывая галльское р, аккуратно, как кумранский свиток, я разочарррована
поэт должен рррассказывать о своих стррраданиях, чтобы залечить их, в этом суть ррразговоррра со своим гением, а здесь что? нет утоления, нет, один гудящий голод
она вздыхает над моими записками, будто нерпа, упустившая рыбу, поводя скользкими плечами в сером искусственном шелке
о чем я думаю? я бы разрешил ей съесть себя после смерти, как океанограф мальмгрен капитану третьего ранга цаппи[4], мне было бы даже пррриятно
октябрь, 3
ип lion mite [5]
если тебе нравятся мальчики, говорит фелипе, то нужно попробовать, а если девочки, то и пробовать нечего, это ведь проще простого
как же мне поступить, спрашиваю я у доктора доры, — мне нравятся разные люди, я даже не сразу понимаю, мальчики они или девочки
а что вы с ними делаете? спрашивает доктор дора, перевернутая будто в камере-обскуре, оттого, что я смотрю на нее с кушетки, запрокинув голову
что бы я ни делал, выходит одно и то же — мне скучно смотреть на их наготу, отвечаю я, разглядывая снизу колени доктора, слабые колени под нейлоном цвета cafe con hielo, их бы царю соломону показывать, вышитый подол подымать, вступая в сияющее стеклянное озеро, но дородная дора не шеба, она не ошибается
мне хочется любить их, но страшно с ними соединяться, говорю я наконец, чтобы нарушить молчание, жужжащее соломоновой пчелкой, ведь это совершенно необратимо, понимаете?
ты делаешь простую вещь — суешь в другого человека язык или, скажем, палец, а когда достаешь, он становится другим, не совсем твоим — понимаете? он обладает знанием, которым не обладаешь ты — о черных ледяных промоинах, о лиловой ряске, об алой осоке на белом глинистом берегу, да мало ли что он может там постигнуть, и от этого знания ты уже никуда не денешься, разве не страшно?
не думаю, говорит доктор дора, вы ведь тоже даете ему чувственное знание — этому вашему человеку — это, если позволите, равноценный обмен! отдавать и брать, в этом суть любви, наконец
суть чего-чего? нет, она не шеба, эта дора, какая же она шеба — простых вещей понять не может, какой уж тут сладостный оживляющий боб[6]! растворимый кофе на железнодорожной воде и подмокший казенный сахар в фунтике
октябрь, 4
познакомился с соседом, зовут его мило, у него белые ноги и маленькая крепкая голова
в своем вышитом турецкими огурцами драном халате он похож на стареющего императора с византийской мозаики
нет, он похож на босого ареса
если он арес, то я — афродита? если я даже залезу в его ванную, то буду всего лишь подавальщиком из кафе, неизвестно как попавшим в чужую ванную, а я хотел бы быть его другом, к тому же на моем этаже сегодня нет воды
он смеется и дает мне полотенце
сейчас он предложит мне чаю или сразу выгонит, думаю я, выходя из пены
я так и знал
ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖАЛондон, девятое октября
Мальтийские рукописи я должен разобрать за три недели. Я и за трижды три не успею. Коллеге Соллерсу достаточно трех дней, чтобы настрочить ловкий отчетец для Christie's, а у меня на такую работу уходят недели.
Но что уж тут поделаешь? Господам госпитальерам придется подождать. Первая неделя у меня уйдет на заточку карандашей. Люблю начинать работу, имея под руками штук двадцать хорошо заточенных карандашей.
В те времена, когда у меня были студенты, на столе в аудитории всегда стоял стаканчик с карандашами. Студенты знали, как угодить профессору О.Т. Форжу.
