Колин Джонсон - Новые рассказы Южных морей
— Захотеть — это все.
— А теперь что?
— Помогите!
— Давай уйдем.
— Мы не можем уйти.
— Почему?
— Мы ждем Годо».
Пойти или не пойти? Читай.
«— Все мертвые голоса.
— Они как шум крыльев.
— Листьев.
— Песка.
— Листьев».
Найти бы ключ к этому сумасшествию.
«— Листьями?
— За одну ночь.
— Должно быть, весна наступила.
— За одну ночь!
— Я тебе говорю, что мы здесь вчера вечером не были. Все это твои кошмары.
— А где же мы, по-твоему, были вчера вечером?
— Не знаю. Где-то еще. В другом загоне. Пустоты хватает.
— Хорошо. Мы вчера здесь вечером не были. А что же мы делали вчера вечером?
— Что мы делали?
— Постарайся вспомнить».
Дениза. Темные волосы на подушке. Нежные, как шелк. Наверное, ждет в баре. Держись, приятель, подальше от этого старого капкана, хотя бы сегодня. Ты ей нравишься, вот ты и размяк. А как с той куколкой, с Джун? Как быть с ней? Не знаю. Плевать, хотя почему бы и нет… смеха ради.
XДом, куда я иду, стоит на замусоренной улочке. Приглушенный джаз бьется в воздухе, в котором дневной зной сменился особенным звериным зноем ночи. Морской ветерок доносит до меня немного прохлады, пока я стою, раздумывая, куда идти дальше… ночь, передышка, прохлада — все это замечательно.
Какие-то люди обгоняют меня, и я захожу в подъезд вслед за ними. Джаз вопит все громче, по мере того как мы карабкаемся по лестнице и наконец приближаемся к комнате, пульсирующей его ритмом и жизнью. Почти как у нас, но не совсем. Народ здесь другой, они будто принуждают себя веселиться, слишком у них много умных разговоров, и нет такого слияния с музыкой, как у нас. Я чувствую себя не совсем на месте, будто забрел не туда. Однако раз уж я здесь, поглядим, что будет дальше.
Мансарда просторная, с низким потолком, стены сплошь увешаны неокантованной мазней Дориана в том же стиле, что и его психологический шедевр в университетском кафе. Я поворачиваюсь ко всем спиной и изображаю из себя невесть кого, погруженного в размышления об искусстве. Тут меня замечает Дориан и бросается ко мне через всю комнату. Хлопает меня по плечу и называет «старик».
— Пойдем выпьем вина, — говорит он. — Есть пиво и вино. Ты чего хочешь? Я написал фантастическую картину и хотел бы поговорить с тобой, но сначала потолкаемся тут.
Мы выпиваем пива, и здешняя атмосфера уже не кажется мне такой чужой. И вроде бы даже начинает нравиться.
— Молодец, что пришел!
Я оборачиваюсь и вижу Джун. Одета она так же, как днем, и я рад этому. Было бы ужасно, если бы она вырядилась. Она перехватывает мой взгляд.
— Не успела зайти домой, — говорит она. — Собачья жизнь.
— Да ну?
— Первая вечеринка за много месяцев.
— Что так?
— Иногда нужно и потрудиться, чтобы сдать экзамены, сам знаешь.
— Не знаю.
— А жаль. Ты был бы хорошим студентом.
— Смеешься.
— Нет, правда. У тебя есть мозги. Ты ведь учился заочно, разве нет?
— Да, я был тогда в тюрьме. А ты откуда знаешь?
— От одного знакомого из администрации. Он сказал, что ты здорово учился.
— Ну и что? Там, где я был, больше нечего делать.
— Никак не можешь забыть?
— А зачем?
— На свете существуют такие вещи, как стипендия.
Ну да, у меня есть мозги, и на свете есть стипендия. Я мог бы затмить их всех своими знаниями. Почему бы нет? Потому что слишком поздно. Слишком много времени прошло с того дня, как я родился.
— Ты вызубрила всю психологию, — говорю я. — Почему же ты не понимаешь?
— Не понимаю? Чего? — переспрашивает она.
— Чем живут люди, которые думают не так, как вы.
— Вот это как раз психология и пытается объяснить, — говорит она.
— Шизофрения, дипсомания, нимфомания, гидрофобия, паранойя…
Она беззаботно смеется:
— Это все, от чего ты страдаешь? Похоже на чтение медицинского справочника, когда находишь у себя симптомы всех болезней. У тебя было много неприятностей, и ты придумал себе такую защиту от жизни. А в остальном ты такой же нормальный, как и они.
Я ищу слова, чтобы объяснить необъяснимое.
— Желание выигрывать в соревнованиях, быть первым на экзаменах, дух соперничества, стремление вверх во что бы то ни стало — ты скажешь, что это нормально, да?
— Это человеческая природа, — отвечает она.
— А как называется, если кому-то плевать на вашу пляску победителей? Или, может, не совсем плевать, но не это главное. Тоже человеческая природа?
— Да, в своем роде.
— В другом роде, понимаешь? И это мой тип.
А она, кажется, ничего, эта девушка. Я даже думаю, что она верит, будто между такими, как она, и мной нет разницы.
— Ладно, не все ли равно? — Я еще выпиваю пива. — Давай потанцуем, пока я не протрезвел.
Мы идем на середину комнаты, и нас уносит древней, как сама жизнь, силой, извергаемой негром из трубы, которая рыдает, стонет, смеется, любит. Сейчас мой мозг закрыт для всего, кроме ритма и звуков. Ритм и девушка. Она начинает мне нравиться. Она даже могла бы мне сильно понравиться. Мозг и тело заливает зной желания. Похабство. Похабная толпа. Богатые папеньки и лживая жизнь. Мне здесь нет места. Пора уходить.
— …джаз как форма искусства, — долетают до меня слова Дориана, когда мы оказываемся рядом.
Похоже, он пересказывает тот бред, который я им выдал в кафе. Нелепость, но это стадо проглотит все, что угодно. Негритянская музыка захватила их так же, как меня, но скажите им это, и они сделают вид, что ничего подобного, что они поставили ее на место. На то место, которое она заслуживает. Раса хозяев, денежные мешки. Нужно показать этой девице, что меня им не опутать. Захочу и сбегу. Плевать я хотел на нее, вот так-то.
Пластинка кончилась. Она смотрит на меня, запрокинув голову.
— Ты танцуешь что надо, — говорит она.
Черт ее возьми. Дело не в цвете кожи… а в том, как я двигаюсь… белому не сравниться со мной в гибкости…
— Тебе не будет скучно? Ты уже многих здесь знаешь.
— Похабное стадо, — говорю я. — Шпана, как ни крути, лучше.
Я хочу, чтобы она что-нибудь возразила, но она смеется и гладит мою руку. Опять звучит музыка, и какой-то тип уводит ее танцевать.
Я выпиваю еще стакан и, не двигаясь с места, прислушиваюсь к разговору рядом. Фразы расплываются у меня в голове, кружатся и сплетаются в бессмысленные узоры. Слова всплывают, как пузыри, лопаются и растворяются в воздухе. Я плюхаюсь на пол со стаканом вина в руке и вдыхаю белую печаль сигареты.
Рядом садится девушка. Я не смотрю на нее. И ничего не говорю. Она может встать передо мной на колени, а я отвергну ее. Невозмутимый, как бог.
— Тебе нравится джаз, да? Он для тебя много значит?
Я думал, это Джун, а это какая-то другая девчонка.
— Мне все равно. Я слушаю его, только и всего.
— И все-таки он должен для тебя что-то значить.
Ну и дура.
— Все это иллюзия, — говорю я.
— Ты ни во что не веришь… совсем ни во что? — Она пьяно, с полузакрытыми глазами льнет ко мне.
— А что такое вера? — спрашиваю я.
— Человек должен во что-то верить.
— Например, в бога и прочую сверхъестественную чепуху?
Она морщит лоб.
— Не в бога. В такие вещи, как свобода, равенство, права простого человека.
— Это и есть самые дурацкие иллюзии из всех… кроме любви.
— Ты не веришь в любовь?
— Любовь — это похоть.
— Тогда ты должен верить в похоть.
— Я ни во что не верю, кроме джаза. Джаз — это любовь, любовь — это похоть, а похоть — ничто. Поэтому ничто — это что-то.
О черт! Какое мне дело до любви, и похоти, и джаза! Я замолкаю и гляжу на нее сквозь дым сигареты.
Кто-то вырастает передо мной, дым рассеивается, и я вижу, что это Дориан.
— Как же насчет картины? — спрашивает он меня. — Мне хотелось бы услышать твое мнение.
Я рассеянно оглядываю стены.
— Которая?
— Собственно говоря, она внизу.
Девушка берет меня под руку.
— Уходи, — говорит она ему. — Этот малыш мой.
Он не обращает на нее внимания.
— Я хочу, чтобы ты посоветовал, как ее назвать. Мы бы могли это обсудить, когда все разойдутся. — Он внимательно смотрит на меня из-под полуприкрытых век. — Я хочу, чтобы в названии было нечто космическое.
Неожиданно все предметы обретают четкость. Пришло мое время. Я вижу их четкими и отдельными от остальных.
— Назови ее «Пьяный мир», — говорю я. — Это должно подойти.
