Юрий Коротков - Подвиг
— Подъем!.. Вставай, пошли!.. — Мишка на ходу толкнул сапогом одного, другого, сразу перешагивая через них. Он шел все быстрее, время от времени скалил сжатые зубы, будто улыбался, и с силой втягивал воздух. Мальчишка едва поспевал за ним и тоже все быстрее говорил:
— Она в последний вечер специально мать в кино отправила… А я испугался. Я никогда этого не делал и испугался, как последний дурак, и два часа говорил, говорил, чтобы мать дождаться, а она только смотрела и ждала и ни слова не сказала, а потом заплакала…
Черный детина, раскурочив штыком консервы, жадно, торопливо жрал тушенку, глотал, почти не жуя, роняя куски на песок.
— Ты чего, проголодался? — спросил Мишка.
— Все равно пропадет. Жалко.
— Пошли.
Детина поднялся и пошел вместе со всеми за ним, зажав автомат под мышкой, доедая на ходу.
— И еще я подумал, что будет нечестно, — задыхаясь, говорил мальчишка. — Понимаешь, нечестно, если я в последний день… а потом два года…
Мишка резко остановился, схватил его за шею и притянул к себе, скалясь, быстро оглядывая его лихорадочно блестящими глазами:
— Слушай, сынок! Это только в первый раз страшно. Понимаешь, надо только встать! А когда встал — сам побежишь, потому что деваться некуда! А когда бежишь, уже не страшно, понял?
Он оттолкнул мальчишку и первый полез на холм. Остальные, разворачиваясь в цепь, вскарабкались следом и залегли под гребнем. Мишка вытащил штык и примкнул к автомату. Черный детина выгреб штыком последний кусок, сунул в рот, бросил пустую банку вниз по камням, а штык вытер об штаны и примкнул к стволу.
— Звезду… в жопу… — заливался, тряс головой в бедуинском платке рыжий. Примкнул штык, постучал себя кулаком по лбу и показал растопыренные пальцы. — Она же острая!!
— Только не ложись! — крикнул Шищенко мальчишке. — Это смерть, понял? Когда бежишь — это может быть, а если ляжешь — наверняка, понял? — Он вздрагивал от напряжения, мучительно изгибался, оглядывался вниз на БТР. — Да что он там телится? Пошел! Давай!
БТР рывком тронулся, разворачивая пушку, вылетел на поворот и открыл огонь.
— Вставай, сынок! — заорал Мишка. — Ура! Ура-а-а!! — Он вскочил на гребень и побежал по широкому голому склону горы.
Сверху застрочил пулемет, духи, засевшие за камнями под вершиной, ударили из автоматов. Мишка уже не видел, как мальчишка, едва поднявшись, получил очередь в грудь и повалился навзничь.
— Только не ложись! — орал Мишка. — Не ложись, сынок! Ура-а-а!! — Он тянул бесконечное «а-а-а!!» оскаленным ртом, коротко вдыхая, карабкался по осыпающимся камням, падал и вставал, стрелял по мелькающим между камнями чалмам и снова бежал.
С вершины, оставляя дымный след, полетела ракета и снесла башню БТРа. Солдаты падали один за другим и безжизненно скользили вниз по склону, а Мишка орал, как заведенный, не умолкая и лез наверх. Пот ручьями лился по лицу, оставляя полосы на маске из густой черной пыли. Рыжий солдат взмахнул руками и повалился на него, цепляясь судорожно скрюченными пальцами. Мишка не глядя оттолкнул его.
Он был уже около вершины. Душман, приподнявшись из-за камня, в упор навел ему в грудь автомат и нажал на спуск. Автомат сухо щелкнул, в следующее мгновение Мишка отбил в сторону ствол, всадил штык в живот и швырнул труп вниз. Тут же ударил магазином в лицо следующего, тот упал, и Мишка с размаху со скрежетом воткнул штык в камни сквозь него, раз, другой, третий, кромсая неподвижное уже тело. Едва он успел разогнуться, как окованный железом приклад раздробил ему челюсть. Мишка упал, выронив автомат, и душман с пронзительным визгом бросился душить его. Они несколько раз перекатились друг через друга, Мишка нащупал и вытащил из сапога финку и снизу воткнул ее. С трудом разжал мертвые руки и поднялся. Кровь с двух сторон лилась из разбитого рта.
— Кто на меня? — заорал он. — Ну, кто еще?!
Он бросился с голыми руками на пулеметчика, тот побежал, бросив пулемет, Мишка догнал его, повалил, вцепился пальцами в лицо и стал бить головой о камни, мотая его из стороны в сторону, будто пытаясь разорвать. Вскочил и оглянулся вокруг бешеными глазами. Убивать больше было некого — он один стоял на вершине, весь залитый кровью, своей и чужой, с кровавыми по локоть руками, — и он заорал в пространство, сотрясаясь всем телом, и орал, покуда не кончилось дыхание.
Наконец он умолк, бессильно опустив плечи, и удивленно, будто проснувшись, огляделся. Склон горы был усеян мертвыми телами. Кое-где еще копошились, сцепившись намертво, солдаты и душманы.
Из-за перевала появилась опоздавшая «вертушка». Опустив тяжелый, ощетинившийся пушками нос, вертолет низко облетел крошечного человечка, стоящего на вершине, и сел на дороге, рядом с горящими БТРами.
Мишка не оглянулся на грохот винтов, он смотрел на раскаленные полдневным солнцем горы. Знойный воздух струился над камнями. Покой и тишина были вокруг.
Игорь Богуславский мчался на белых «Жигулях» по утреннему пустынному проспекту. В машине гремел магнитофон, сзади дремали в обнимку с шампанским две девочки.
Игорь глянул на них в зеркало и резко дернул рулем. Девчонки повалились на сиденье.
— Шуточки у тебя… — капризно сказала одна.
Утро красит нежным светом!
Стены древнего Кремля! —
нещадно фальшивя, заорал он. —
Просыпается с рассветом!
Вся Советская земля!
Могучая! Дремучая!
Никем не победимая!..
Не спать, куклы, не спать! День только начинается! Доярка спешит на ферму, рабочий идет к станку, полный трудового энтузиазма!..
Он на полной скорости повернул во двор, отчего девчонки повалились в другую сторону, и затормозил у подъезда.
— Приехали! — Игорь распахнул перед ними дверцу. — Минуточку… — Он присмотрелся: поодаль Блоха сметал мусор громад ной метлой.
Игорь сорвал большой кленовый лист и аккуратно положил посередине дорожки.
— Гражданин подметальщик! — гнусавым голосом пропел он. — Товарищ дворник! Подойдите, пожалуйста!
Блоха положил метлу и подошел.
— Плохо работаете, гражданин дворник! — указал Игорь на листок. — Общественность жалуется.
Девчонки захихикали. Блоха молча поднял лист, сложил и сунул Игорю в нагрудный карман. Они пожали друг другу руки.
— Куда пропал, подметальщик? — спросил Игорь.
— Так у нас с вами разный режим, барин. Вы спите — мы работаем. Вы сорите — мы убираем… Ты куда в такую рань?
— Откуда. У скульптора одного были. Он памятник Альенде наваял. Или Лумумбе, я не понял. Обмывали… Мои уехали?
— Давно.
— Спа-ать! — Игорь сладко потянулся. — Слушай, бросай метлу, пошли с нами? Куклы, ко мне!
Он поднял руки, и девчонки с двух сторон поднырнули под них.
— Оля-Галя!.. — представил он. — А это, девушки, высшее достижение развитого социализма — дворник-интеллектуал, поэт метлы Евгений Блохин. Пойдем, правда!
Блоха помотал головой.
— Работы полно. Начальство бдит.
— Зря… — Игорь отдал девчонкам ключ. — Куклы, должен вас огорчить, вы не произвели впечатления. Брысь!.. А у тебя есть кто-нибудь? — спросил Игорь, когда девчонки ушли в подъезд.
Блоха неопределенно пожал плечами.
— А Соню видишь?
— Нет… А ты?
— Иногда до института подвожу, когда встречаемся… А Мишка тебе пишет?
— Нет. А тебе?
— Тоже…
Они помолчали.
— Ты поступать-то собираешься? — спросил Игорь.
— Куда уж нам, психам! — усмехнулся Блоха.
— Слушай, ну давай я с отцом поговорю — он позвонит…
— Не надо никому звонить! — жестко сказал Блоха. — Я сказал: я через задний проход не полезу! И унижаться ни перед кем не буду!
— Это не унижение, это тактический прием. Кому лучше от твоей дубовой принципиальности?
— Мне лучше! Мне, понимаешь? — Блоха махнул рукой. — Ладно, пока. У меня работа!
Мишка вырвался из тяжелого сна, будто вынырнул, судорожно втянул воздух и сел на кровати, озираясь, пытаясь вспомнить, где находится. Соседи по палате спали, лунный свет лежал квадратами на полу.
Он накинул халат и с трудом встал. Нашарил на соседской тумбочке сигареты и спички. Длинный коридор госпиталя был пуст, только посередине читала под настольной лампой дежурная сестра. Кто-то надрывно стонал в дальней палате.
Мишка с трудом взял сигарету губами — рот был полон железа: зубы стянуты проволокой, какие-то штыри, из скул торчали наружу никелированные спицы, как арматура из сломанного робота. Он чиркнул спичкой, попытался затянуться — и не смог. Плотнее вставил сигарету в угол рта — и снова ничего не вышло. Чуть не плача от бессилия, он склонился над тлеющей сигаретой, пытаясь вдохнуть струящийся вверх дым.
— Ты зачем встал? — заглянула в курилку сестра, девчонка лет семнадцати, тощая и на удивление некрасивая: носатая, с жидкими бесцветными волосами. — Быстро в палату!