Бен Окри - Горизонты внутри нас
Сейчас она была исполнена решимости. Не переставая говорить, она методично затягивала тесемки юбки, что всегда служило предвестием скандала.
— Так ты говоришь, что я поднимаю шум из-за ерунды? Ты хочешь оскорбить меня? Я что, тебе ровесница? Это твоя мать поднимала шум из-за всякой ерунды.
Омово разозлился. Любое упоминание о матери, если в нем сквозил хоть малейший намек на неуважение к ней, повергало его в ярость. А Блэки только того и надо было, он это знал и невольно сжал кулаки.
— Ты что, собрался меня поколотить? Тебе это не удастся, так и знай, не удастся. Что, хочешь избить меня? Хочешь избить, да?
Основательно взвинтив себя, она вдруг подскочила к нему и схватила его за грудки. Перед самым его носом сверкнули ее белые зубы, и прерывистое дыхание коснулось его щеки.
— Ты хочешь поколотить меня? Ну давай, колоти! Колоти, чего же ты ждешь? Бей! О-о-о!
Она вскинула руки, словно желая вцепиться ему в лицо. Возможно, у нее не было такого намерения и это всего лишь ему померещилось, но он оттолкнул ее. При этом руки его уперлись ей в грудь. Он пришел в смятение: в памяти вспыхнуло воспоминание о сцене, которую он случайно увидел в спальне отца. Сейчас у него было странное чувство, словно все это совершалось совсем в другом месте, а он был всего лишь зрителем, наблюдающим за происходящим со стороны. Должно быть, он не рассчитал свои силы и толчок оказался более сильным, чем он предполагал, потому что она не удержалась на ногах, упала навзничь и стала кричать так, что у всех слышавших этот крик, должно быть, кровь стыла в жилах.
— Омово хочет меня убить, о-о-о!.. Омово хочет сломать мне спину, о-о!
На крик выскочил из комнаты отец, он был без рубашки, в наспех накинутой набедренной повязке: отпечатавшиеся на его лице складки подушки и умиротворенный вид свидетельствовали о том, что он крепко спал и был разбужен криком Блэки. Годы, склонность к спиртному и жизненные тяготы оставили свой след на его красивом лице. Он был небрит, изо рта разило пивом и нечищеными зубами.
— Блэки, что здесь происходит?.. Омово…
Увидев Блэки лежащей на полу, он не на шутку встревожился. Блэки как-то странно закатывала глаза, ловила ртом воздух и стонала.
— Твой сын избил меня. Омово избил меня, ударил в грудь!
— Это неправда, отец. Она притворяется. Я только…
— Замолчи! — закричал отец, сверкая своими воспаленными глазами, и, повернувшись к Блэки, спросил: — Почему он это сделал?
Та сквозь слезы проговорила:
— Только потому, что я велела ему убрать за собой посуду после завтрака. Я что, его рабыня и должна за ним убирать?
Отец Омово взглянул на стол и увидел оставленную на нем грязную посуду.
— Почему ты не убрал за собой? Почему вы не даете поспать человеку, который работал целый день ради того, чтобы вы могли есть эбу, почему, придя домой, я не имею возможности отдохнуть? Что все это значит? Омово, не выводи меня из терпения, слышишь?
Омово молчал. Он стоял, не сводя с отца спокойного задумчивого взгляда, — как будто отцовский гнев был обращен вовсе не на него.
— Омово, есть вещи, которых я не намерен терпеть, слышишь? А теперь убирайся, убирайся с глаз долой. Бездельник!
Омово в упор посмотрел на отца. Уголком глаза он уловил торжествующую улыбку на лице Блэки.
— Ясно, отец. Я помню, то же самое ты говорил и прежде. Поэтому они и ушли из твоего дома. Я не собираюсь сводить с нею счеты из-за тебя…
— Замолчи, Омово! Ты с ума сошел! Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? У тебя помутился разум… — Отец распрямил спину и расправил плечи.
— Хватит, дорогой, успокойся, — проворковала Блэки.
Омово ушел на улицу. Захлопывая за собой дверь, он слышал, как отец выругался ему вдогонку и добавил что-то вроде того, что Омово такой же негодяй, как его старшие братья.
На улице было тепло. Но душу Омово сковало холодное ожесточение.
Глава девятая
Ожесточение, которое испытывал Омово, было иного свойства, нежели то, какое владело им, когда братья навсегда уходили из дома. Сейчас, оглядываясь назад, он усматривал сходство в развитии событий. Между братьями и отцом существовало взаимное отчуждение. Оно проявлялось в жестах, невысказанных словах, в выражении глаз; но когда умерла мать, это отчуждение приобрело отчетливо выраженный опасный характер. Омово помнил, как братья кричали на отца, обвиняя его в том, что он погубил мать своей злобой и побоями. Они тогда ушли из дома и не появлялись до дня похорон. Омово в то время находился в интернате и мог восстановить ход событий лишь по отрывочным сведениям, которые почерпнул из бесед с разными людьми.
Умэ и Окур, оба, хотя и по-разному, выразили свой протест. Они отрастили длинные волосы, перестали заниматься каким бы то ни было делом, пристрастились к выпивке и наркотикам, то и дело дрались и где-то болтались допоздна. Их присутствие в доме было чревато скандалом. С отцом они почти не разговаривали, а если и разговаривали, то держались при этом вызывающе дерзко, как будто им доставляло удовольствие укорять его за те житейские трудности, которые им приходилось испытывать. Должно быть, отцу было невыносимо сознавать, что именно по его вине они ступили на этот гибельный путь.
Отчуждение между отцом и братьями возникло давно. В детстве они всегда вставали на сторону матери, когда отец бил ее или обижал. Но постепенно это отчуждение становилось все более очевидным и пугало Омово. Ему нередко случалось слышать, как братья, совсем еще дети, сговаривались поколотить отца, но до этого дело не доходило.
Неприязнь братьев к отцу усугубилась, когда тот отказался оплачивать их учебу в университете. Оба были необычайно способными и в школе успевали превосходно. Когда они заводили разговор о продолжении образования, отец неизменно отвечал:
— Сами пробивайте себе дорогу. Как это сделал я. Думаете, я смог бы стать тем, кем я стал, если бы сидел и ждал, пока кто-нибудь обо мне позаботится?! Я и сам не учился в университете.
Поскольку продолжать образование в университете они не могли, а найти работу оказалось трудно, они постепенно озлобились. С каждым днем пропасть между отцом и братьями становилась все глубже и глубже. В возбужденном или, наоборот, в подавленном состоянии молодые люди нередко совершали отчаянные и дерзкие поступки. Можно было подумать, что таким способом судьба хотела покарать отца за те условия, в которые он поставил сыновей. Братья ожесточились и замкнулись в себе.
Затем их захватила другая страсть. Они решили уехать в Америку. В то время молодежь только о том и мечтала. И для братьев это был удобный предлог вырваться из постылого дома. Они открыто обсуждали свои планы. Без тени сомнения заявляли: «Мы там не пропадем, сможем заработать на жизнь». Омово знал, что со смертью матери они лишились опоры в жизни, лишились чего-то важного и теперь бесцельно барахтались на одном месте.
Их положение еще более усугубилось, когда, к их ужасу, отец объявил, что намерен снова жениться. Новая жена появилась в доме на следующий день. С этого момента стало ясно, что Окур и Умэ окончательно отторгнуты от отца. Дом вскоре сделался слишком тесным, его обитатели без конца «наступали на ноги друг другу». Нервы у всех напряглись до предела. Омово с горечью наблюдал, как Окур проносится мимо отца, не перемолвившись с ним ни словом. В доме стало просто невозможно дышать.
Как ни странно, при всей двойственности своих чувств Омово был способен понять отца. И братья не противились его общению с отцом. Любой его жест на фоне злобствования братьев воспринимался в доме как некое благо.
Хотя Омово отдавал себе отчет в том, что отношения в семье основательно подорваны, он не мог себе представить, что они накалены до последней степени и способны вылиться в скандал, который и разразился однажды в субботнее утро.
Омово проснулся от громкой перебранки. Он кинулся в гостиную и увидел в дверях разъяренного отца. В правой руке он держал ремень с измазанной кровью пряжкой. Умэ стоял возле книжного шкафа, понурив голову и опустив плечи. На щеке, чуть ниже уха, виднелся красный след от пряжки. Его красивое золотисто-коричневое лицо залила краска, и от того оно приобрело бурый оттенок, волосы растрепались, а белая спортивная майка была порвана сзади. У кухонной двери стояла Блэки с подносом в руках, делая вид, будто сдувает что-то с риса. Омово заметил, что она внимательно следит за происходящим, то и дело бросая на участников ссоры любопытные взгляды. Обеденный стол был опрокинут набок, и одна ножка отломана.
Умэ поднял свое худое, напряженное лицо. По щекам у него катились слезы, слезы, которые были совсем не к месту. Омово знал, что Умэ не плачет, что слезы льются непроизвольно, сами собой. Рядом с Умэ на полу Омово заметил дорожную сумку, набитую до отказа. И Омово вдруг понял, что Умэ уезжает.