Виталий Мелик-Карамов - Почему у собаки чау-чау синий язык
– Сценарий напишем на пляже, – сделал вывод Саша, который сразу лег на кровать под окном, – под шум волны.
В наше окошко через Сашкину кровать глядели мальвы, забор и парковые сосны. Дверь в эту комнату предусмотрительные хозяева соорудили отдельно от общего входа в дом. Засунув сумки под кровати и развесив пару рубашек и куртки на специально приготовленные вешалки за занавеской, мы прилегли отдохнуть. Хождение дважды за день на автовокзал давало о себе знать.
Задрав ноги на спинку кровати, я спросил:
– Работать начнем с завтрашнего дня?
– Когда вдохновение придет, – неопределенно отозвался где-то у меня за головой мой друг.
– А если оно не придет? – я поднялся и повернулся к Саше. Кровати наши, как и комнаты в зале ресторана «Балтика», напоминали букву «Г», – видимо, это был пярнуский стиль.
В ответ он развел руками.
Обладая, видимо, б ольшим чувством ответственности, я не мог допустить, чтобы исчезновение Эльмиры, чей дух я вызвал сам, как тень отца Гамлета, выбило нас из проложенной с таким трудом колеи к будущей всесоюзной славе и успеху.
– Вдохновение само не приходит, – убежденно сказал я. – Давай работать. Говори первую строчку.
– Здравствуй, Бим! – заорал Саша так, что за стеной что-то хлопнуло и разбилось. Похоже, невозмутимый прибалтийский домовладелец выронил из рук чашку.
– Идиот, – свистящим шепотом взвился я. – Хочешь, чтобы нас на ночь глядя выселили? Одевайся, пойдем.
Я не успел докурить на улице сигарету, как из дома вылез с недовольным лицом мой соавтор, так я буду теперь его иногда называть. Раздвигая гуляющих прохожих, мы деловым шагом отправились к ресторану «Балтика». Долгие северные ранние вечерние сумерки с бледно-голубыми уличными фонарями на желтом небе освещали нам путь. Мы шли так уверенно, будто наш сценарий принят с большим успехом и не сегодня, так завтра на передаче КВН нам вручат премию Ленинского комсомола. Мы почти дошли до ресторана.
– Медаль «За спасение утопающих» тебя устроит? – вдруг спросил меня соавтор.
От такой телепатии я на время потерял дар речи.
– Это правительственная награда, – убеждал меня Саша. – Если ничего путного здесь не выйдет, я якобы утону, а ты якобы меня спасешь.
План, предложенный моим другом, имел, конечно, свой смысл. О нас бы написала местная газета, какая-никакая, а известность, которую всегда можно перевести во что-то материальное. Я оценил великодушие друга. Не каждый захочет, чтобы в газете рядом с твоей фамилией написали «утопающий».
– Ладно, – ответил я, – посмотрим, как дальше будет складываться жизнь. Может, ближе к отъезду я тебя и спасу. Раньше не стоит.
– А раньше тебя и не просят.
Не всегда Сашины инициативы приносили неприятности и убытки. Иногда благодаря им можно было даже напиться, как, например, с придуманной им суперигры «Занзибар».
В холле нашего Архитектурного института с двух сторон в стенах были устроены открытые проемы, за которыми находился гардероб. С одной стороны работали профессиональные старушки-гардеробщицы, и там, как правило, переодевался преподавательский состав, с другой – по очереди дежурили студенты, поскольку профессионалов, как всегда, не хватало.
Наступил мой черед дежурить в гардеробе – вместе с Сашей Зегалем. Как мы оказались в одной смене, совершенно не помню. Саша и Витя были из третьей группы и учились у Бориса Григорьевича Бархина. Я в первой, где руководителем проекта (как мастер в театральном училище) был Геннадий Яковлевич Мовчан.
Тупо принимать и выдавать пальто было неинтересно, поэтому мы решили очередь поделить на мужскую и женскую. Но на буквы «М» и «Ж», которые мы повесили по краям проема, никто внимания не обращал. Ко второй паре, когда стали подтягиваться уже не нищие первокурсники и второкурсники, а состоятельные старшекурсники, Саша им сразу предлагал сыграть в «Занзибар». Эту игру он разработал тем же утром, но так до сих пор не запатентовал. Выглядела она так. Кладет перед ним пальто, предположим, Надя Саяпина, чей папа, как потом выяснилось, был одним из руководителей оборонного комплекса страны. Саша у нее спрашивает: «Надь, сыграешь со мной в “Занзибар”?» – «А что это такое?» – кокетливо спрашивает Саяпина, сторонница всего прогрессивного. «Да всего только и надо, – вкрадчиво говорит ей Зегаль, – задумать число!» – «Ну!» – интересуется Саяпина. «Задумала?» – и Саша кладет на прилавок двадцать копеек (два пирожка с мясом, между прочим). «Ну!» – закатывает глаза блондинка Саяпина. «Клади деньги!» – тоном, пресекающим всякое возражение, требует Зегаль. Саяпина выкладывает свои двадцать копеек… Забегая вперед, скажу, что со студентами из южной части страны Зегаль играл по рублю. «Скажи, какое число задумала?» – требует Зегаль. «Ну, – мнется Саяпина, а зачем?» – «Так надо», – сурово командует Зегаль. «Сорок!» – выпаливает Саяпина. «А я шестьдесят восемь, – заявляет довольный Зегаль. – Я выиграл», – и сметает деньги в карман. Я разношу пальто за двоих, Саша занят. Сумма, «заработанная» нами к концу дня, лишает меня всякого стыда. Игра, естественно, одноразовая, но прибыльная.
Толкнув дверь, Саша вошел в ресторан, я следом. Из-за угла второй комнаты высунулся Лёня и призывно махнул нам рукой. Как-то странно было наблюдать супругов без их во все встревающего вундеркинда. Будто бы чего-то в них не хватало.
– Советую карбонат, – как завсегдатай предложил Лёня.
– И водочки немного возьмите, – посоветовала Наташа, взяв на себя функции сына. Сейчас он, наверное, профессор где-нибудь в Стэнфорде или Гарварде.
Довольно быстро нам принесли на покрытой глазурью керамической тарелке с национальным орнаментом по большому куску очень жирной жареной свинины и водку в керамическом кувшинчике из того же сервиза. Пить ее полагалось из маленьких керамических рюмочек, а это, непонятно почему, резко портило ее вкус. К тому же свинину я, выросший в Баку, не любил с детства. Глядя на Наташу и Лёню, со вкусом поедающих рыбу (как выяснилось, форель) и запивающих ее вином, правда тоже из глиняных стаканов, я пожалел, что слишком развил в себе кавказскую деликатность по отношению к старшим.
Потом на сцене появился импозантный скрипач. Тут мы забыли о еде, о ресторане, институте, родителях и, наконец, о сценарии. В Г-образном зале почти выключили свет, и скрипач вышел из дверей, ведущих на кухню, уже играя. Высокий, нескладный, с большими залысинами, он не был похож на спившегося выдающегося музыканта, вынужденного за рюмку водки и тарелку горячего супа играть весь вечер в ресторане. Наоборот, в нем виделась устойчивость эстонского, может не эстонского, но, во всяком случае, прибалтийского или немецкого семьянина, хорошо знающего свое ремесло.
Я ничего не понимал в скрипичной игре, впрочем, и сейчас не понимаю, но интуитивно чувствовал – так может играть только блестящий виртуоз. Он поразил не только техникой, но и совсем не северной, а скорее цыганско-темпераментной скрипкой, при этом оставаясь надменно спокойным, не закатывал глаза, не вздрагивал и не махал гривой, а спокойно прогуливался между столиками. Но чем дальше он играл, тем больше и больше забирала нас музыка.
– «Цыганские напевы» Сарасате, – сказал Лёня.
– Гениальный скрипач, – дополнила Наташа, – зовут в Таллин, в Ленинград, он не уезжает из-за больной жены. А где еще играть в Пярну? Только в ресторане. И Эльмире он очень нравился, – не удержалась она под конец.
Наш ужин стоил почти втрое дороже, чем у семьи научных работников, что лишний раз укрепило меня во мнении – выслушай советы доброжелателей и поступи с точностью до наоборот. Расплатившись, я прикинул, что если мы ежевечерне будем слушать скрипача, то дней через пять придется собираться обратно в Москву.
На улице Лёня и Наташа высказали желание нас проводить, заодно посмотреть, где мы живем.
– В преферанс на пляже играют? – спросил мой соавтор у старожилов Пярнуского курорта.
– Играют, – хором ответили Наташа и Лёня.
– По сколько за вист?
По сколько играют, Лёня и Наташа не знали.
– Лёня, а ты сам играешь? – спросил Саша у почти доктора, как выяснилось, математических наук.
Лёня опасливо покосился на Наташу и неохотно признался, что играл в студенческо-общежитской молодости.
– Мы не дадим пропасть твоим математическим способностям, – многозначительно пообещал мой соавтор.
Без сомнения, очередная затея в его мозгу сформулировалась достаточно четко, но я пока не вмешивался. Несмотря на пропавший день, первый вечер в незнакомом курортном городе удался, и я уже не так горько жалел, что не сумел попасть в Лезелидзе, – жизнь обещала новые приключения.
