Николай Бахрошин - Фиолетовый гном
Серега очень смущался, но все-таки вручил ей свой альбом. Она обещала посмотреть. Он ждал.
Роман Серега получил назад через месяц. Как-то, когда урок закончился, Раиса Степановна вынула альбом из ящика своего стола и отдала ему. Сказала что-то вроде «это твое, Кузнецов». Отдала и все. Ее кукольное лицо ничего не выражало.
Дома Серега увидел, что в романе красной учительской ручкой исправлены ошибки.
И это все?!
А с другой стороны, чего он ждал, думал впоследствии взрослый Серега. Может, учительница даже не поняла, что это он сам написал?
Вполне может быть. Стереотип уже устоялся – мальчик старательный, но туповатый. Даже мать не знала, не обращала внимание, как много он читал и в каких ярких, неожиданных мирах путешествовал вместе с книгами. В школе – тем более не догадывались. Учителя вообще консервативный народ, не любят менять свое мнение об учениках…
Больше Серега не писал романов. Но Фиолетовый гном еще долго оставался его верным другом. Со своим Волшебным Камнем, исполняющим любые желания, даже если его не просить об этом. Время от времени Серега сочинял про него новые сказки, только не записывал их.
Постепенно, с годами, это прошло, конечно. Он перестал сочинять. Почти перестал. Так, мелькнет что-то иногда. И погаснет тут же.
Серега и сам не мог вспомнить, когда это прошло. Постепенно, но бесповоротно, как сказанул в одной своей статейке старый шакал пера Женька Малышев…
В пятом классе Жека тоже написал роман. Главным героем его романа был Красный карлик, сражавшийся с драконом Григорием. В результате дракон был, естественно, побежден, и главное его достояние – волшебная палочка досталась Красному карлику.
Роман Жека прочитал Сереге на том же месте, в кустах за школой. Серега сказал, что ему понравилось, но, честно говоря, получилось не ахти как. Жекин роман был в два раза тоньше Серегиного. И, кроме того, слишком похоже, даже слушать неинтересно. Нет, в глубине души Серега всегда считал, что роман – это у него. А у Жеки так себе, в лучшем случае повесть. Просто не хотелось его обижать.
Второе Жекино произведение понравилось Сереге больше. Это был фантастический рассказ. Как звездолет летел, разбился, пилот ранен, а его товарищи организуют спасательную экспедицию. Рассказ получился почти как настоящий.
Потом Жека тоже все время что-то писал. В старших классах переключился на стихи. Читал их Сереге. Тот слушал, хвалил, но все время помнил, что свое первое творение Жека содрал у него от корки до корки. Он и сам мог бы написать не хуже, думал Серега. Если бы собрался. Просто незачем, все равно не напечатают. Жеку вон тоже не печатали, хотя он регулярно рассылал свои творения по молодежным журналам. Чаще всего ему даже не отвечали…
Они так и дружили с самого детского сада. Маленькому Сереге нравилось ходить к Жеке. У него были такие игрушки, каких тогда не было ни в одном магазине. Серега уже знал, что их называют «импортными». Машинки, индейцы, ковбои, револьверы с костяными рукоятками, громко стреляющие пистонами, и даже целый пластмассовый замок с башнями, стенами, поднимающимся на цепочках мостом, с черными и белыми рыцарями. Жалко, что родители строго-настрого запрещали Жеке выносить игрушки из дома. Ребята во дворе обзавидовались бы. Серега тоже завидовал Жеке, хотя и знал, что это нехорошо.
Импортные игрушки Жеке привозил отец из заграничных командировок. Он часто туда ездил, совсем как дядя Виталик. Только не на фуре, а на поезде или на самолете. Это называлось – папа уехал по делам. Маленький Серега часто представлял себе, как Жекин папа шагает по загранице, по загадочным своим делам, а вокруг, в ярких электрических витринах расставлены всевозможные умопомрачительные игрушки. А он только выбирает, что понравилось.
Жека жил в соседнем дворе, в доме, который все почему-то называли «генеральским», хотя Серега никогда не видел там ни одного генерала. В семье их было трое: мать, отец и сам Жека, но комнат в квартире – четыре. А по коридору вообще можно было ездить на велосипеде. В общем, ясно, почему дом называли «генеральским», понимал Серега, в таких огромных квартирах только генералам и жить. Просто, наверное, генералов не хватило.
Жекин отец тоже не был генералом. Он был главным инженером на электродном заводе. Жека рассказывал, что свои электроды отец продает в разные страны, даже в Африку. Эти самые электроды Серега много раз видел, когда лазил с ребятами по стройке. Недоумевал, кому они нужны в самой Африке, когда здесь валяются где попало.
В школе они первые три года сидели вместе, за одной партой, потом рассорились, почти год сидели отдельно. Потом снова сошлись. Именно Жека придумывал все те проделки, за которые доставалось обоим.
К старшим классам разница в росте и силе окончательно определилась. Щуплый, тоненький, розовощекий, как барышня, Жека по сравнению с Серегой казался недомерком-младшеклассником. Очень расстраивался по этому поводу.
Жека смешно расстраивался. Когда-то, в детском саду у него было легкое заикание, родители постоянно водили его к загадочному профессору-логопеду. Профессор постоянно повторял с ним всякие дурацкие считалки и стишки. И еще задавал на дом упражнения, губы так, язык – так, Серега тоже делал их за компанию с Жекой, и у него тоже плохо получалось.
Заикание профессор вылечил. Но следы остались. Когда Жека нервничал или злился – заикание прорывалось. Ребята в классе иногда дразнили его этим. Серега никогда не дразнил, даже когда они ссорились. Все-таки Жека был его лучшим другом. Понимал Серегу лучше, чем кто-нибудь. По крайней мере, Жека был единственным, кто никогда не считал его туповатым…
6
В восьмом классе Серега решил, что после школы станет водителем-дальнобойщиком. А что, ездишь везде, интересно, и деньги хорошие. Заграница опять же! Тогда она представлялась чем-то вроде райского сада, отгороженного колючей проволокой и охраняемого пограничниками, собаками и автоматами. Сосед по лестничной клетке, дядя Виталик, водитель «Совтрансавто», чего только не привозил из заграницы. Все у него было: и магнитофон японский, и телевизор, и новомодный видик, и джинсы – несколько пар сразу, и даже белые «Жигули» – шестерка. Во времена крепкого и крепленого социализма других признаков абсолютного материального благополучия, пожалуй, не было. Что еще может желать человек? Это к вопросу, что все в мире относительно, через много лет думал, усмехаясь, Серега.
В те годы дядя Виталик жил холостяком. К нему такие женщины заходили, что Серега долго их вспоминал, занимаясь по ночам онанизмом. На таких красивых женщин можно было дрочить по несколько раз в день. Везло же дяде Виталику! Хотя сам он говорил, что бабы любят не его, а его профессию. Шмотки заграничные они любят, если точнее. Шмотки, машину и бабки. С этой точки зрения в мире, конечно, мало что изменилось…
О бабах дядя Виталик любил поговорить. А Серега любил заходить к нему в гости. Не наглел, конечно, не торчал под дверями, но никогда не отказывался при случае.
Сосед ему нравился. Пузатый, шумный говорун, мировецкий мужик, общавшийся с ним, как с равным. Ну, почти как с равным.
Дядя Виталик всегда угощал пахучими импортными сигаретами. У него Серега впервые попробовал виски с содовой, джин с тоником, вкусный ликер «шерри» цвета и запаха вишни, сладковатое импортное пиво в жестяных банках. Тогда он, помнится, все гадал, бывает ли похмелье от таких благородных напитков? Как от тех дешевых портвейнов с привкусом откровенной гнили, которые они пили с ребятами во дворе. Но столько, до похмелья, дядя Виталик ему не наливал. А спрашивать было как-то неудобно. Еще подумает, что пацан…
Дядя Виталик охотно болтал с Серегой. Учил его жизни. Он многое знал про жизнь и любил это подчеркнуть. Служил срочную в ракетных войсках, чем объяснял свои ранние залысины, ходил на рыболовном траулере в холодном Мурманске, два года отработал бульдозеристом на золотых приисках Сибири. Помотала его жизнь, кто же спорит. Два раза он был женат, но вовремя разводился. Теперь жил один. Сам говорил, что живет в полное свое удовольствие. А в чье еще удовольствие он должен жить?
– Вот смотри, Серега, – говорил дядя Виталик. – Что мы имеем на сегодняшний день?
– Не мы, а вы, – уточнял Серега. Он тоже несколько раз смотрел «Кавказскую пленницу».
Серега сидел в мягком как перина кресле дорогого румынского гарнитура, курил душистый финский «Мальборо», прихлебывал из банки настоящее чешское пиво и был согласен слушать дядю Виталика хоть до завтрашнего утра. Это жизнь, конечно, думал он тогда совершенно искренне…
– Правильно, я. А почему я? Потому что ты еще молодой, зеленый и соплями цепляешься за свой торчащий конец. А натруженные ладони уже стерлись до волдырей от онанизма. Так или нет?
– Очень образно, – бормотал Серега. Конечно, ему хотелось ответить как-то остроумнее, но в голову ничего не приходило. Он чувствовал, что предательски краснеет, и злился. Кроме того, никаких волдырей на ладонях от суходрочки не появлялось. Крепкие были ладони, натренированные о гриф штанги. Наши руки не для скуки…
