Анатолий Жуков - Голова в облаках (Повесть четвертая, последняя)
А. ВЕТРОВА, буфетчица: Сколько ни исхитряйтесь, ни изобретайте, а воры все одно воровать не бросют. И утят и яйца. Потому как порядка на нашей ферме нет. Тащат яйца, ложут под курицу, и вот тебе свой выводок. А то маленьких утяток уносют. Тут же сколько чужого народу ходит: шофера и грузчики с фуражом, плотники загоны ладят, молочницы творог с МТФ привозют… А потом Вера Натольевна с Зоей Яковлевной ищут, на кого списать — на падеж, на ворон, па котов… Построже надо глядеть за нашим братом. (Аплодисменты.)
С. МЫТАРИН, директор совхоза: Тут все время о магистрали говорили, критиковали. В общем, доказательно, однако я думаю, что в проекте Семена Петровича много доброго, выгодного для нас и для природы. Об этом вы уже слышали от самого изобретателя. Но я не слышал ни от него, ни от вас, выступавших, даже упоминания о тракторах и комбайнах, о земле. Как тут быть? Магистраль сработает вместо автобусов и грузовиков, а как с сельским хозяйством, с землей? Хлеб сам не родится, Семен Петрович, и корм скоту не с неба падает. Значит, тракторы и комбайны оставляем. Но тогда надо оставить и дороги, автомастерские-«летучки», автозаправщики горючим, водой, грузовики для подвоза семян в поле… Много надо. И если это многое оставим, магистраль будет ох как невыгодна. Такие вот пироги, Сеня.
Т. Н. ВЛАДЫКИН, главный бухгалтер: Говорили вы много и по-разному, но ваши речи непросто разнести по балансовым счетам затрат, подытожить и дать рентабельную правду. Не вижу я ее. Наверное, потому, что в нетерпеливых улучшениях люди спешат, жадничают: увеличим КПД, нарастим мощности, добьемся высоких скоростей — звуковых, сверхзвуковых, космических, световых.
Если говорить откровенно, я против любых машин, пусть человек больше надеется на свои ноги и руки, пусть возвращается к естественной природе, к надежным лошадкам, своим помощницам, — они еще никогда не приносили нам вреда, как машины. А КПД, говорят, у них чуть ли не сто процентов, у растительной же природы только полтора процента. Задумайтесь над этим. Конечно, я старик, ретроград, консерватор, вы улыбаетесь над моими словами, у нас, мол, атомные станции работают, спутники летают, космические корабли… Кто же отрицает, летают. Что ж касается дороги, то дебет с кредитом давно не балансируются, человек как неблагодарный сын забыл о своей матери-природе и стремится неизвестно куда.
С. И. МЕЖОВ, зам. начальника сельхозуправления: Подводит итоги обсуждения, считая его очень интересным, полезным для всех присутствующих. Выступления товарищей выявили не только недостатки проекта механика С. П. Буреломова, но и некоторые недостатки в нашей жизни и работе. К сожалению, мы не самокритичны, и со стороны может показаться, что если проект Буреломова, направленный к улучшению нашей жизни, отвергнут так единодушно, то никакие изменения, улучшения нам не нужны. Это неверно, товарищи. Мы всегда будем приветствовать любой творческий труд, любые созидательные усилия, направленные на совершенствование нашей жизни. В заключение, делая замечания по отдельным выступлениям, т. Межов, как ни странно, подтвердил невероятно высокий (92–94%) КПД лошади и необычайно низкий (1,5–2%) КПД фотосинтеза, о которых говорил т. Владыкин. Что касается обсуждаемого проекта, то, поскольку большинством выступавших он был отвергнут, тов. Межов высказал надежду, что наш уважаемый изобретатель творчески учтет эту критику в своей дальнейшей работе и создаст такой проект, который был бы достоин нашей требовательной эпохи НТР.
— Да, твой любимый двигатель внутреннего сгорания не имеет будущего, — сказал Веткин на прощанье. — И ты знаешь почему. Он основан на возвратно-поступательном движении, а такое движение годится больше для кратковременного действия. Движение ведь импульсно, прерывисто. Поршень идет вниз, потом стоп — нижняя мертвая точка, погаси инерцию; затем возвратное движение, стоп — верхняя мертвая точка, погаси инерцию. Вниз — вверх, вниз — вверх… Но зачем такие инерционные нагрузки? Их же нельзя идеально уравновесить, а от этого вибрация, шум, перерасход горючего. Топливо-то у нас не сгорает, а взрывается — значит, неполнота использования, вредные выбросы в атмосферу. Да что говорить! Не понимаю, сколько можно держаться за старый двигатель…
— Вместо поршня ротор бы, — сказал Сеня вяло, не подымая головы. — Напрасно ванкели[2] не распространяют во всем применении массовости.
В красном уголке, кроме них, осталась только Феня, которая снимала с доски чертежи и складывала их в несколько перегибов, как отглаженное белье. Остальные женщины и начальники, высказав Сене сочувствие и пожелание успехов, отправились домой, а любителей пива Анька увела в буфет — пусть хлебнут еще с устатку, опростают бочонок, а то в выходные потеряет крепость, прокиснет, и прощай лишняя выручка.
— Ванкель тоже пока не велика находка, — сказал Веткин. — Горючего жрет больше поршневого, токсичность выбросов немалая, технологической преемственности изготовления нет. Чтобы его делать, новое оборудование подавай, громадные капвложения…
— А если газотурбинные? Как в авиации?
— Не то, Сеня, не то. Нужны безвредные, экономичные, с высоким КПД.
— Атомные?
— В атомной энергетике для нас ничего принципиально нового. Один вид топлива заменен другим, а топки, котлы, турбины, генераторы остались. А если остались посредники, ступенчатость, то остались и потери, снижение КПД. И прибавилась строгая необходимость биологической защиты. Есть надежда на термоядерный синтез, на прямое преобразование его энергии в электрическую, но это не скоро, это строже атомной и неизвестно еще к чему приведет, каких изменений технологии потребует. Может, и отступимся, махнем мозолистой рукой.
— И мне сейчас отступиться? — Сеня так и не поднял головы, не было сил, от магистрали он уже отступился, но еще не знал этого. — Всю жизнь ищу без толку обретения пользы. Мелочь только удается. А в эту магистраль я верю.
— Жаль. Нужен какой-то иной технологический подход. Ну, бывай. За мной приехали, зовут.
В проеме раскрытой двери медсестра Рая махала рукой, выманивая своего беспокойного больного. Веткин похлопал Сеню по спине, кивнул притихшей Фене и, поправив на голове бумажный колпак, вышел. На улице загудела, отъезжая, машина «скорой помощи».
А Сеня сидел у стола и глядел на свою амбарную книгу, не видя ее. В распухшей голове стоял тяжелый металлический грохот, он видел, как в бетонные траншеи магистральных секций обрушиваются, разрываясь, грузовые и пассажирские транспортеры и давят стационарные двигатели, видел обломки шестерен, залитых маслом, колес, цепей, натяжных роликов, подшипников, видел праздничные лица односельчан, которые были сегодня на обсуждении. Как и прежде, они радовались, но не изобретению магистрали, а ее разрушению, ее погибели. Один только одышливый Монах, комкая дрожащей рукой седую бороду, стоял в сторонке и глядел на разбитую магистраль с бесконечной жалостью. Он так надеялся на нее, так рассчитывал, что у людей отберут машины и мотоциклы, и тогда будет меньше вреда родной природе, а может, совсем не будет. Неужто он напрасно надеялся?…
— Ты поплачь маненько, поплачь, легче станет, — посоветовала Феня, садясь рядом и заглядывая ему в лицо. — Что ты застыл как каменный?
Сеня не ответил, будто не слышал. А может, в самом деле не слышал, что тут такого особенного, кому ни доведись… Вон сколько народу орало, и только начальники малость заступались, а другие все на него одного, на самоходную его дорогу — поперек горла, видать, им встала.
Майор Примак о делах старается, а жену-толстуху своей жирной собаке препоручил, Пушке. И имечко выбрал военное, разбойник, и отъелась Пушка, как его Галька. Целыми днями бродят обе по всей Хмелевке, не поймешь, кто кого прогуливает. А Ломакин, паразит, о стройке больше языком, чем делом. Михрютке два года не сравнялось, когда он старый детсад разломал и на этом месте новый начал, и вот уж девчонка во втором классе, а он все строит. Главный-то нападатель, конечно, Веткин, долгоносик несчастный, только зачем нападал, если сам к технике привержен и с Сеней в друзьях? Друг-то друг, а сам к Сене свысока, я, мол, инженер, а ты самодельный механик, блаженный, с прибабахом человек.
Феня жалеючи поглядела на выключенного мужа и подумала о младшей своей дочери. Михрютку она родила от заезжего артиста, который глотал ножи, вынимал из ушей яйца, доставал из пустой шляпы голубей. Забавник был. И на Сеню больно похожий, и ростом и обличьем. Феня сидела тогда в первом ряду, смеялась от души и громко хлопала. Все ладони отбила. И надо же: столько народу, полон Дом культуры, в проходах даже стояли, а он глядел на нее одну и кланялся. А на прощанье бросил ей со сцены букет, а в букете записка: вы прекрасны, как летняя звездная ночь, желаю встретиться тогда-то и там-то… Михрютка целиком пошла в него, и все говорят: в отца, в Сеню!
