Юлия Кривопуск - У мечты должны быть крылья
Васильич скорчил обиженную мину и, плюхнувшись на плетёное сиденье, уставился в сторону.
— Сядь в другое кресло, — показала рукой Лена.
— Не хочу! Мне здесь больше нравится!
Женщина пожала плечами, повернулась и пошла обратно к столу.
— Стёпа! — позвала она через какое-то время. — Мы в доме чай накрыли, пошли!
— Не пойду! — отозвался хозяин усадьбы. — Не буду я ваш чай пить, сколько можно!
— Как не будешь? — подошла ближе супруга. — А для кого мы с мамой накрыли?
— Не знаю, для кого. Сами пейте свой чай. Я на вас обиделся.
— Ладно, — согласилась Лена, — чай можешь не пить. Но хоть просто нам компанию составь. Или так и будешь здесь сидеть?
— Так и буду сидеть.
Женщина снова пожала плечами и направилась в дом. Зайдя внутрь, она прошла в гостиную. Как и все комнаты в доме, гостиная имела прямоугольную форму, без каких-либо выступов или закруглений. Дальний угол перегораживал камин, стену полностью занимал огромный плазменный телевизор. Посреди комнаты стоял дубовый стол с резными ножками, на который с улицы перекочевали белоснежная скатерть, чашки, пирог и сласти. Вокруг стола громоздились массивные стулья, на одном из которых сидела Егоровна. В жилище большого человека маленькая женщина затерялась, как муха в картонной коробке.
— Ну что? — Егоровна тревожно подняла глаза на дочь.
— Сидит в кресле, дуется, — устало произнесла Лена.
— А к столу придёт?
— Нет. Сказал, сами пейте свой чай.
— Ну и ладно, — повернулась к телевизору мать. — Посидим, подождём. Со стола убирать не будем. А то придёт, скажет — опять накрывайте. Чёрт его знает, твоего мужа, что ему в голову стукнет! А мы опять бегай, как две савраски!
— Да уж! — Дочь тоже присела на стул и уставилась в телевизор.
С огромного экрана что-то вещал Борис Николаевич Ельцин. Невнятная речь резала слух, оплывшие щёки совсем заслонили щёлочки глаз. Распухший нос, некогда подкорректированный пластическими хирургами, краше не стал.
— Совсем плохо выглядит Борька-то, — кивнула Егоровна в сторону главы государства. — Вконец уж спился. Всю страну развалили, разворовали, а он знай — водку хлещет. Выбрали на свою голову президента.
— Мам, ладно тебе, — махнула рукой Лена. — Страну развалили… Тебе-то от этого хуже стало, что ли? Ты что, плохо живёшь?
— Хорошо живу! — воскликнула мать. — Лучше некуда! Барину, мужу твоему, каждый день в пояс надо кланяться. А у меня тоже гордость есть! Была бы возможность достойно жить, хрен бы вы меня здесь вместо прислуги держали!
— Тише, мам, — зашипела Лена, — с ума сошла? Если услышит, озвереет!
— Да не услышит, не бойся, — успокоила Егоровна дочь, — вон он сидит, я его в окошко вижу.
— Охранники могут зайти, — продолжала шипеть Лена. — Узнают — донесут!
— Охранники уехали уже, — ответила мать. — Машину помыли и уехали.
— Точно?
— Точно!
Дочь облегчённо вздохнула и с укоризной взглянула на пожилую женщину.
— Как ты можешь такое говорить, мама? — произнесла она. — Сколько я сил потратила, чтобы уговорить Стёпу взять тебя сюда! А ты всё недовольна. Чем тебе тут плохо? Живёшь на свежем воздухе, со всеми удобствами, ешь что хочешь и сколько хочешь!
— Ты ещё будешь меня куском хлеба попрекать! — проворчала Егоровна. — Я всю жизнь провкалывала, вас с Виталькой вырастила и чего дождалась на старости лет? В приживалках живу у зятя, из милости! Домработницу из меня сделали! К кастрюлям приставили! И я ещё должна за это спасибо сказать?
— Во-первых, мама, — Лена говорила, всё время тревожно поглядывая в окно на сидящего под сосной супруга, — никто тебя не попрекает. Во-вторых, растила ты нас не одна. У тебя вообще-то муж был, если помнишь.
— От вашего папеньки никакого толку никогда не было! — продолжала бухтеть Егоровна. — Много он вами занимался? А, вспомни? Уроки хоть раз проверил? Хоть один выходной с вами провёл? В цирк, в кино сводил? А когда вы с Виталькой грудными были, он ни одной пелёнки не постирал, ночью ни разу не встал, если плакали! Считал, что не мужское это дело — с сопливыми детьми возиться. У него занятия поинтереснее находились — театры и любовницы.
— Но ведь он деньги зарабатывал, мама!
— Да, — согласилась Егоровна, — морским офицерам тогда много платили, денег нам хватало. На зарплату медсестры я бы вас в таком достатке не смогла вырастить. Потому и терпела всю жизнь выходки вашего папеньки.
Лена пристроила стул так, чтобы получше видеть в окно мужа, и спросила:
— А что, ты считаешь, тебе было бы лучше развестись с отцом?
— Тогда я так не считала, — вздохнула мать, — жила с ним ради вас, о себе не думала.
— И что? Разве это плохо — жить ради детей? Я тебя не понимаю, мам!
— О себе тоже надо думать, — ответила та, — о собственном достоинстве. Иначе всю жизнь будешь пресмыкаться. И я — тому пример. Сначала отец твой власть надо мной имел, а теперь вот зять то же самое делает.
— Мама, не надо всё так воспринимать, — принялась Лена её уговаривать. — Ничего ужасного в твоей жизни не происходило и не происходит. Ну, развелась бы ты с папой, и дальше что? Влачить полунищенское существование, одной, с двумя детьми? Квартиру бы пришлось разменять, офицерских продуктовых пайков не было бы. В очередях за колбасой стоять — это что, жить с достоинством? А смогли бы мы с Виталиком высшее образование получить? Неизвестно.
— А на хрена тебе твоё высшее образование? — грубо спросила Егоровна. — Вот выучили тебя, и что? На втором курсе замуж выскочила, на третьем родила. Еле до диплома тебя дотянули, мучились сколько. А толку? Сколько ты по специальности проработала? Дома сидеть и борщи варить можно и без института!
— Да, мама, — вспылила Лена, — я сижу дома и варю борщи! Потому что я замужем за человеком, который может меня обеспечить! Потому что я не хочу преподавать в школе за тысячу рублей в месяц! Потому что я не желаю тратить свои нервы на полудебильных детей, которых интересуют только жвачка, кола и мультфильмы про черепашек-ниндзя. Хочешь, чтобы я развелась с мужем и пошла работать учительницей? А как мы будем жить, мам? Нам тогда придётся переехать обратно в свою квартиру! А там живёт Вера с мужем и ребёнком! Забыла? Хочешь ютиться впятером в трёх комнатах? А если Вера ещё родит?
— У Веры есть муж! — тоже повысила голос Егоровна. — Вот пусть он и обеспечивает свою семью жилплощадью! А не пристраивается жить в моей квартире!
— Мама, пожалей Веру! Где её муж возьмёт квартиру? Ну где?
— Я не обязана об этом думать! — Голос матери сорвался на крик. — Пусть снимает, пусть катятся к его родителям!
— Да, мама, давай, выгони родную внучку на улицу! — всплеснула руками Лена. — Пусть в подворотне живет, а ты будешь жить одна в трёхкомнатной квартире и думать о своём достоинстве! Только вот на какие деньги ты будешь жить, а? На свою грошовую пенсию? С раннего утра будешь бегать по булочным, выискивая хлеб подешевле? Ходить в дырявых туфлях? Латать старые платья? Так ты сохранишь своё достоинство?
Мать сгорбилась, закашлялась, взгляд её потух. Затем скрипучим голосом произнесла:
— Вот и не спрашивай больше, Лена, хорошо ли я живу. Всю жизнь медсестрой проработала, с самой юности. В войну ещё, девчонкой сопливой, санитарам помогала, бинты стирала. И чего дождалась на старости лет? Копеечной пенсии, на которую прожить невозможно… И ту государство не выплачивает, с декабря вон ни рубля в сберкассе не дали. А президенту нашему хоть бы что! Только водку жрёт с утра до вечера, а на простой народ плюёт! Харю жирную откормил… У, сволочь! — Егоровна погрозила кулаком в сторону вещающего с экрана телевизора Бориса Ельцина. — Старики в нищете живут, кругом одно ворьё, бандиты и пьяницы. Людей до нитки обобрали! Где моя пенсия? Где, а? — вопросила пожилая женщина главу государства, как будто он мог ей ответить. — Пропил её небось гад… Как же тут с достоинством прожить? Вот и остаётся только — перед богатеями на коленях стоять. Сколько лет уж перед зятем на коленях стою и помру, видать, на коленях.
Егоровна обратила взгляд на дочь.
— И ты, смотрю, такая же. Вся в меня. Муж тебя вместо прислуги держит, а сам по любовницам бегает. А ты терпишь. Нет у нас в роду гордых женщин..
Лена вздрогнула, но справилась с собой, подошла к матери, обняла её за плечи и тихо сказала:
— Мы хорошо живём, мама. Да миллионы женщин посчитали бы за счастье оказаться на нашем месте. У нас есть огромный дом, есть достаток. Мы не заботимся, где нам спать, как согреться зимой, где взять еду. У тебя двое замечательных детей, двое внуков, правнук. Все здоровы, все пристроены. Да, нам с тобой приходится убирать в доме и варить еду. Но все женщины делают это и не считают себя прислугой. А насчет любовниц, так это всё сплетни. И папа тебе не изменял, и мой муж мне не изменяет. Это всё бабы от зависти брешут.
