Ким Мунзо - Самый обычный день. 86 рассказов
Меня это удивило. (Несмотря на то, что в поезде оставалось множество свободных мест, она оказалась рядом со мной!) Женщина смотрела перед собой, словно разглядывала мальчика, который продолжал требовать у матери объяснений. Я вернулся к своему путеводителю и селедкам.
В Сокне мать и сын сошли с поезда, и их место в купе занял какой-то старик. Когда поезд двинулся со станции, я почувствовал, как что-то давит на мою ногу. Она (женщина с ногами цвета сомон) прижимала одну из них к моей! Я не стал долго размышлять и не только уступил ее ласке, но и ответил ей, наблюдая за моей спутницей краешком глаза. Мне показалось, что она улыбнулась. Но что делать дальше? Я питал надежду на то, что в следующем большом городе старик сойдет, и мы останемся наедине. Однако мы проезжали одну станцию за другой, а он не двигался со своего места. Его глаза были закрыты, а голова склонилась к одной стороне подголовника. Он спал так самозабвенно, что я засомневался, не умер ли наш спутник. А что, если, пребывая в добром здравии, он просто проспит свою остановку? Что, если ему надо было выйти именно на этой станции, которую мы только что проехали, а он и не заметил, что уже прибыл на место? Может быть, разбудить этого человека означало оказать ему услугу? Однако, будучи иностранцем предусмотрительным, я предпочел промолчать, тем более что население нашего купе увеличилось: в нем появилась девушка лет двадцати с колоссальным рюкзаком и светлыми-светлыми глазами.
Моя нога по-прежнему пребывала в контакте с ногой моей прекрасной дамы: по-видимому, никто из нас не обладал достаточной смекалкой, чтобы измыслить способ исполнить наши желания. Спустя довольно много времени после того, как поезд снова тронулся, я собрался с силами и спросил ее, куда он едет. Сначала женщина даже не посмотрела в мою сторону, а когда я повторил свой вопрос, повернула ко мне лицо (в этот момент, видя ее черты так близко, я понял, что это была прекрасная зрелая женщина), улыбнулась своими полнокровными губами и ответила мне по-норвежски. (Надежды на то, что моя незнакомка принадлежит к той значительной части населения страны, для которой английский является вторым языком, моментально рухнули.) Я не знал, как поступить дальше. Женщина добавила еще что-то и теперь ждала от меня ответа, которого я не мог ей дать. Светлоглазая девушка читала модный журнал и выглядела совершенно отрешенной от окружающего мира. Однако старик, который ранее, казалось, спал мертвым сном, открыл глаза и взял на себя роль моего переводчика: дама извиняется, но она не говорит на моем языке. Мне хотелось объяснить ей, что язык, который она имела в виду, был на самом деле не моим, а просто позаимствованным, но я промолчал. Старик выразил готовность продолжать служить мне переводчиком. Меня это совсем смутило (мне представилось, как я, стоя на коленях, объясняюсь ей в любви через переводчика), я не смог ей ничего ответить, потом отказался от его услуг, поблагодарив за любезность. После этого наступило несколько неловкое молчание. Однако наши ноги по-прежнему касались друг друга. Старик снова закрыл глаза, но на этот раз ненадолго: доехав до Торпо, он попрощался и вышел.
Между Торпо и Олем я медленно накрыл руку женщины своей и кончиками пальцев погладил ее кожу. Мне показалось, что ее веки дрогнули. Она повернула ладонь так, что, когда мы сжали пальцы, кисти наших рук сомкнулись, словно скорлупа ореха. Девушка напротив нас с шумом перелистывала журнал и время от времени посматривала в окно. Потом она резко закрыла журнал и положила на соседнее сиденье. Наша соседка мельком посмотрела на нас — на пару секунд ее взор задержался на наших сжатых руках, — затем деликатно перевела взгляд на свой рюкзак, подтянула на нем какой-то ремешок, снова погрузилась в созерцание озер за окном и зевнула.
Сумерки никак не могли превратиться в ночную мглу. В Гуле в купе появился мужчина средних лет в зеленой форменной одежде, похожий на лесника. Мои возможности испарялись. Иного выхода у меня не оставалось: не выпуская руки своей спутницы, я встану и выйду в коридор, где мы сможем если и не поговорить, то по крайней мере лучше понять друг друга. Такой ход заключал в себе определенный риск: она могла не захотеть играть в мою игру и сказать что-нибудь непонятное для меня, но зато совершенно ясное для всех остальных пассажиров купе; это меня сильно тревожило. Я считал, что теперь имею право действовать, поскольку она сама сделала первый шаг, и, кроме того, единственная дерзость, которую позволил себе я (взять ее за руку), не вызвала у нее возражений. Меня, однако, немного раздражало то, что моя спутница не принимала во внимание неравенство нашего положения — я был чужаком в этой холодной стране. Хозяйкой положения являлась она и потому должна была сама решить, что нам делать. А может быть, ей было достаточно рукопожатий и касания наших ног?
Я встал, крепко сжимая ее руку. На протяжении одной секунды мне казалось, что она не поднимется со своего сиденья: в ее взгляде отразилось удивление, но потом она улыбнулась и вышла из двери купе первой. Мы прошли по коридору до самого конца вагона. Когда мы оказались лицом к лицу на площадке, она начала очень медленно произносить какие-то слова, которые, вероятно, казались ей чрезвычайно простыми, но для меня это звучало чересчур по-норвежски (теперь я вижу, что пошутил совершенно по-дурацки). Очевидно, надо было решить первым делом, какой языковой (тут я отказываюсь от возможности пошутить) барьер нам легче преодолеть. Произнося по слогам каждое слово, я назвал ей четыре приемлемых для меня варианта. Она меня поняла, потому что назвала в ответ три свои возможности, которые я тоже понял, к своему (и, предполагаю, ее тоже) несчастью, потому что ни один из трех ее языков не совпадал ни с одним из моих четырех. Как же тогда я мог сказать ей, что ее ноги сводят меня с ума; что я хочу обнять и приласкать ее, прежде чем она неожиданно исчезнет на какой-нибудь станции, что ее решение коснуться моей ноги первой было самым приятным событием в моей жизни за последнюю неделю? Мне оставался только поцелуй. Мы крепко поцеловались (это был наш первый поцелуй — увертюра к целой симфонии), заключив друг друга в объятия, которые продлились столько же времени, сколько затратил наш поезд, чтобы переехать через мост, и разжались, когда открылась дверь одного из купе. Наша молодая соседка закрывалась в туалете, расположенном (как я только что заметил) на той же вагонной площадке, где мы теряли время, целуясь, как подростки, вместо того чтобы перейти к более интересным занятиям. Пока девушка запирала дверь в туалет, мне стало ясно: надо было лишь дождаться, чтобы она вышла, и занять это любовное гнездышко, которое судьба поднесла нам на блюдечке.
Прошло десять минут, а девушка все не выходила. Меня возбуждала мысль о том, каким тайным удовольствиям она там предавалась. Мне не терпелось намекнуть на открывшуюся возможность моей незнакомой подруге, которая в этот момент настойчиво повторяла какие-то слова (то ли любви, то ли безумного желания) на всех доступных ей языках, пытаясь добиться от меня понимания, но все было напрасно: все звуки напоминали мне клокотание воды во время таяния снегов или раскаты эха во фьордах. А за окнами тянулись снежные равнины.
Прошло еще много-много минут, пришел контролер и попросил нас предъявить билеты. Мы оставили свои сумки в купе, и нам пришлось сходить за ними. Лесник уже сошел с поезда. Контролер сделал свое дело и тоже ушел. Мы снова сидели рядом и были одни. Как только я стал гладить ее колено, в купе вошла девушка, и я подумал, что, скорее всего, туалет теперь свободен. Желанный момент наступил. Я поднялся, чтобы пойти к выходу, но моя спутница сказала что-то, не поднимаясь с места. Наверное, физиономия у меня была очень растерянная, потому что девушка сочла себя обязанной перевести ее слова:
— Она говорит, что выходит на следующей станции.
Тормоза лязгнули пронзительнее, чем обычно, и поезд остановился. Я помог ей спустить с багажной полки ее чемодан. Моя незнакомка поцеловала меня на прощание в щеку и добавила еще несколько слов.
— Она сказала, — перевела девушка, — что ей очень жаль, что ваша встреча не произошла при более благоприятном стечении обстоятельств.
— Скажите ей, что я тоже сожалею об этом, — нашелся я.
Девушка перевела. Женщина моей мечты улыбнулась и исчезла в конце коридора.
Я присел на свое место на несколько секунд, но потом вдруг решил, что этот мир создан не для трусов: подхватив свой рюкзачок и большую сумку, я бросился к дверям. Девушка посмотрела на меня с удивлением. На перроне я почувствовал растерянность: женщины там не было и вообще не было никого. Я вошел в здание станции: там тоже царила пустота. Выйдя с другой стороны здания, я увидел безлюдную площадь с огнями неоновой рекламы. В десяти метрах от дверей вокзала моя бывшая соседка по купе, дама с кожей цвета сомон, обняла какого-то мужчину, поцеловала сопливого мальчишку и села в «фольксваген». Я бегом вернулся обратно: не хватало только отстать от поезда! Мне удалось вскочить на подножку, когда состав уже тронулся. Когда я вошел в купе, девушка уставилась на меня. Я положил сумку на полку, уселся поудобнее, глубоко вздохнул и снова вытащил путеводитель. Девушка села с ногами на сиденье, обняла свои колени и, продолжая глядеть на меня, рассмеялась. Как оказалось позже, в тот момент я неправильно понял причину этого смеха. Она сказала:
