Ким Мунзо - Самый обычный день. 86 рассказов
Яблочный персик
Не могу пересказать вам содержание этого фильма; только помню (очень смутно), что там было полно избитых шуток и ненужной беготни. То главная героиня падала на пол с макаронами в руке, то какого-то парня заставали врасплох в трусах. Зрители смеялись, но вовсе не потому, что сюжет был комичным, а потому что все эти глупости делали фильм абсурдным. На задних рядах публика уже совсем распоясалась и стала отпускать шуточки куда более остроумные, чем диалоги на экране.
Я впервые увидел ее, когда посмотрел, кто сидит рядом со мной: у девушки был смуглый профиль, она жевала арахис и бросала скорлупки на пол. Моя соседка один раз кашлянула и один раз обернулась и посмотрела назад (но не на меня и вообще ни на кого конкретно), а потом зевнула, выходя из зала вместе с остальными зрителями.
К вечеру мне уже наскучило бродить по книжным магазинам. Я попробовал украсть какой-нибудь том с полки, но моя попытка успехом не увенчалась, а когда в таких делах меня постигает неудача, я впадаю в уныние и начинаю думать, как свести счеты с жизнью. Мне попался на глаза трактат по тригонометрии (это была единственная книга, которую можно было незаметно сунуть в карман, потому что она стояла в самом укромном уголке магазина), и в эту самую минуту я снова увидел ее. Теперь она была в желтых очках, и ее сообщнический взгляд ввел меня в сомнение: то ли девушка запомнила меня, когда мы сидели рядом пару часов назад (в кинотеатре), то ли прониклась сочувствием к моим страданиям клептомана. На какую-то долю секунды в ее взгляде мне привиделся упрек.
Следует ли говорить, что когда я снова увидел ее (поздним вечером в экзотическом ресторане: она сидела через два стола от меня в темном платье и гладила руку своего бесстрастного спутника), то подумал, что вне всякого сомнения не только снова увижу ее завтра (в театре), но и на протяжении всей следующей недели мы будем встречаться на улицах, в барах, магазинах и кинотеатрах и девушка будет страдать непонятным отсутствием памяти и пытаться создать у меня впечатление, что постоянно меняет свой род занятий? В конце концов (на коктейле, посвященном открытию выставки, на которую можно было совершенно спокойно не ходить) один общий знакомый представил нас друг другу. Девушка уверяла, что мы никогда раньше не встречались, и ее поведение (несмотря на то что вначале я воспринял его как пренебрежение к моей персоне) в конце концов меня удивило — она была настроена ко мне очень благожелательно. Мы поужинали вместе, и, чтобы не превращать этот рассказ в порнографический, скажу только, что, когда я проснулся, ее в комнате уже не оказалось. Осталась только записка: «Я тебе позвоню. Целую».
Все утро она не звонила. В тот же день к вечеру (я выходил из магазина, где купил себе новый нож для сыра) она прошла мимо — очень привлекательная в своих черных шортах, — не обращая на меня ни малейшего внимания. «Ты что, не узнаешь меня?» — взбунтовался я и ущипнул ее за ягодицу. Девушка посмотрела на меня с удивлением и влепила мне пощечину: четыре ее пальца из пяти отпечатались на моей щеке. Она обозвала меня бесстыдником и хулиганом, и эти характеристики явно не соответствовали ее многократно повторенным утверждениям о том, что мы незнакомы. Под градом оскорблений и тумаков, которыми меня наградила добрая половина жителей города (вставшая на ее сторону), я пустился наутек по боковому переулку, где (к еще большему моему удивлению) снова увидел ее в экстравагантной блузке и мини-юбке, красной и запредельно короткой. Улыбнувшись, она спросила, не хочу ли я пойти с ней, и, когда я спросил ее куда (совершенно идиотский вопрос, который можно объяснить только тем, что я был совершенно сбит с толку из-за того, что никак не мог найти приемлемого объяснения этой загадки — как она умудрилась так быстро переодеться), девушка окинула меня взглядом с головы до ног, презрительно щелкнула языком и повернулась ко мне спиной, а я воспользовался этим, чтобы смыться в сторону бульвара. Однако, совершенно естественно, она оказалась и на бульваре тоже — сидела на лавочке в синем платье — и к тому же, чтобы еще больше запутать меня, в то же самое время покупала мороженое, одетая в белые джинсы, в нескольких метрах от скамейки. Когда наступила ночь, моя знакомая уже была повсюду: то ли все женщины обладали ее лицом, то ли ее лицо отражалось в лицах всех женщин при свете луны, которая, как и все окружавшие меня предметы, ксерокопировалась бессчетное количество раз, придавая небу вид перфокарты. Не нужно было, следовательно, обладать недюжинным умом, чтобы догадаться, каким станет следующий шаг в этом вселенском заговоре: когда я остановился возле цирковой афиши, человек, который ее рассматривал, повернул голову в мою сторону одновременно со мной, и на какую-то долю секунды я задумался, с какой стороны зеркала нахожусь. Мой двойник с удивлением наблюдал, как я вытаскивал из кармана нож, меня же одолевали сомнения: а что, если, вонзая лезвие ему в грудь (этому человеку и всем тем, кто, подобно ему, были мною, мной не являясь), я всажу нож в свое собственное тело?
Дама цвета сомон
С самого начала мое сердце покорила ее манера скрещивать ноги. Очень осторожно, словно они были изо льда и могли разбиться, она приподняла одну из них и положила поверх другой: соединение их было полным — от колена и до щиколотки. Это было выше моих сил: мне сразу пришли в голову воспоминания о кузинах и тетушках, в мозгу всплыли фотографии двадцатых годов одной из бабушек в круглой шляпке и короткой юбке — ее ноги были скрещены точно так же, как у моей спутницы в вагоне. Через некоторое время незнакомка решила сменить позу, подняла ногу и вытянула ее вперед — на одну секунду вся нога (от самого лобка и до кончиков пальцев) замерла, прямая как стрела. Потом женщина повернула обе свои ноги, безупречно прекрасные, чуть набок. Подобное совершенство могло бы составить счастье любого смертного, если бы ему было предоставлено право приобщиться к ним (под словом «приобщиться» я имел в виду иметь возможность рассматривать их в любое время, ласкать их иногда, касаясь гладкой кожи под тонким шелком чулка…); отлучение же от этих ног грозило несчастьями и даже самоубийством; они могли стать поводом для бесконечных войн из-за этой новой Елены Прекрасной с ногами Марлен Дитрих, которая смотрела в окно на бесконечную череду зеленых лугов и на редкие домики на фоне занавеса, сотканного из наполовину бурых, наполовину белых деревьев.
В Хенефоссе поезд остановился, и нас попросили выйти из вагонов. Для меня так и осталось загадкой, почему нам пришлось пересесть в другой поезд, но поскольку никто из пассажиров не выказывал недовольства, я счел, что у железнодорожного ведомства были основания для такого решения. Вагоны, в которых мы приехали, сразу куда-то увезли, и через пять минут нам подали новые.
Все поспешили занять места, рассаживаясь так, как им было угодно. Я, оставив всякую надежду продолжать свои наблюдения за движениями ног незнакомки, пошел в один из дальних вагонов. Там я выбрал пустое купе, устроился в нем, достал из рюкзака синий путеводитель и погрузился в изучение рельефа местности и населенных пунктов, а также занялся поиском подходящих ресторанов. Однако мое спокойствие длилось недолго: кто-то открыл дверь купе, и с этой минуты начался приглушенный и непрерывный концерт детских голосов и вносимого багажа. Я занырнул поглубже в свою книгу, в которой перечислялись все качества селедки, которую ловили в районе прибрежных островов, но от чтения меня отвлекло ощущение на себе чужого взгляда. Я поднял голову. Прямо напротив меня какой-то мальчишка просил объяснить ему картинку в детском журнале у женщины, которая — по всей вероятности — приходилась ему матерью и не была расположена заниматься со своим отпрыском. Мой взгляд почти невольно пробежал по купе: на соседнем сиденье сидела великолепная женщина, та самая, чьи ноги покорили меня.
Меня это удивило. (Несмотря на то, что в поезде оставалось множество свободных мест, она оказалась рядом со мной!) Женщина смотрела перед собой, словно разглядывала мальчика, который продолжал требовать у матери объяснений. Я вернулся к своему путеводителю и селедкам.
В Сокне мать и сын сошли с поезда, и их место в купе занял какой-то старик. Когда поезд двинулся со станции, я почувствовал, как что-то давит на мою ногу. Она (женщина с ногами цвета сомон) прижимала одну из них к моей! Я не стал долго размышлять и не только уступил ее ласке, но и ответил ей, наблюдая за моей спутницей краешком глаза. Мне показалось, что она улыбнулась. Но что делать дальше? Я питал надежду на то, что в следующем большом городе старик сойдет, и мы останемся наедине. Однако мы проезжали одну станцию за другой, а он не двигался со своего места. Его глаза были закрыты, а голова склонилась к одной стороне подголовника. Он спал так самозабвенно, что я засомневался, не умер ли наш спутник. А что, если, пребывая в добром здравии, он просто проспит свою остановку? Что, если ему надо было выйти именно на этой станции, которую мы только что проехали, а он и не заметил, что уже прибыл на место? Может быть, разбудить этого человека означало оказать ему услугу? Однако, будучи иностранцем предусмотрительным, я предпочел промолчать, тем более что население нашего купе увеличилось: в нем появилась девушка лет двадцати с колоссальным рюкзаком и светлыми-светлыми глазами.
