Ирэн Роздобудько - Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник)
Она ни разу не упрекнула меня, не спросила, где и с кем я был.
Незаметно для себя я успокоился, понял, что это не игра, не сети и не ловушки…
2Отчаянная нежность – вот как можно было бы назвать чувство, которое я испытывал к Лике. А еще точнее – отчаяние и нежность, но это звучало совсем безысходно. Мне казалось, что она допустила ошибку, запершись в четырех стенах с таким, как я. Я покупал ей множество самых разнообразных штук для рисования, доставал дорогие масляные краски, холсты, кисти, этюдники – переносной и стационарный. Мне действительно очень нравились ее картины. Но мне казалось, что она рисует лишь для того, чтобы порадовать меня – не более. Не раз я предлагал устроить выставку, но Лика повторяла свой любимый жест – неуверенно пожимала плечами. Иногда этот жест меня раздражал. Наверное, потому, что сам я не умел вот так просто отрешиться от суеты. А она могла бы точно так же весело и спокойно жить на голой ветке.
Когда она не рисовала – занималась шитьем. Вернее, у нее был редкостный дар переделывать обычные вещички в маленькие шедевры. Все ее вещи были необычными. Особенно мне запомнилась джинсовая курточка, которую она расписала специальными красками, а каждую пуговицу обшила тканью, на которой каким-то чудом вырисовала миниатюрки с изображением ангелов. На одной из вечеринок высокопоставленная мадам предлагала за это произведение искусства бешеные деньги, а потом еще долго докучала звонками, умоляя Лику сделать нечто подобное под заказ. Эта курточка почему-то особенно умиляла меня. Я любил, когда Лика надевала ее, и с особой нежностью застегивал эти чудесные пуговицы.
Но Лике не нравилось, когда я относился к ней, как к ребенку. Собственно, она и не была ребенком – иногда смотрела на меня такими глазами, что мне становилось не по себе. Я старался не замечать таких взглядов, отгонял мысль, что Лика на самом деле бездна, в которую мог бы сорваться любой мужчина. Я специально называл ее уменьшительно-ласкательными словечками, осознавая, что делаю это ради того, чтобы самому не сорваться, не дать волю чувствам, которые отличались бы от отеческих.
3За год мы побывали у ее родственников не больше шести-семи раз, на каких-то торжествах в узком семейном кругу. Чаще пересекались на разных официальных вечеринках, вернисажах или презентациях, куда я время от времени вынужден был ходить. За день-два до предстоящего события у меня начиналась настоящая наркоманская «ломка». Я напивался до беспамятства, старался прийти домой как можно позже, когда Лика уже спала, и до утра курил на кухне, ссылаясь на «проблемы на работе». Поэтому во время каждого визита выглядел изрядно потрепанным – с синими кругами под глазами и щетиной на запавших щеках. И тогда Лика принимала от родителей сочувственные взгляды, а я – полное бойкотирование своего присутствия за патриархально-семейным столом. Впрочем, так мне было даже легче. Я будто дремал, прикрывал глаза, вел себя как настоящий нелюдим. Конечно, все это было притворным, наигранным. Так мне было проще скрыть свое жадное любопытство и унять бурю эмоций, которые бушевали во мне. Мой жадный интерес граничил с фетишизмом. В ванной я, как последний идиот, разглядывал шампуни и кремы, вертел в руках ЕЕ зубную щетку, вдыхал запах ЕЕ полотенца и едва сдерживал себя, чтобы не рыться в ящике с бельем… Я мечтал когда-нибудь увидеть ее в домашнем халате и тапочках на босу ногу, и от одной мысли об этом у меня кружилась голова. Конечно же, ко всему этому ужасу добавлялось чувство, что я – негодяй. Но, тем не менее, я продолжал наблюдать за ней. С притворным безразличием жадно вслушивался во все, о чем она говорила, пытаясь понять, чем и как она живет, о чем думает и чего хочет. Хотя от меня она хотела только одного: я должен быть достойным мужем для Лики. Но мой вид красноречиво свидетельствовал об обратном. И она, как всегда, игнорировала меня, бросая сочувственные взгляды на дочь, будто укоряя: «Ну вот, я же тебя предупреждала…»
Ее муж, мой тесть, вызывал у меня удивление, если не сказать больше – неприязнь. Когда я увидел его впервые, то смутился и растерялся. Да, он был импозантен и умел замечательно говорить, но его подтянутость и моложавость были неестественными, как и все то, что он произносил. К тому времени он окончательно переметнулся в противоположный лагерь и активно отстаивал преимущества былых времен. Стоило мне однажды небрежно заметить, что в те прекрасные времена он чистил параши, как он разразился бурной тирадой зомбированного деньгами и властью нувориша, который не замечает постыдности своего нынешнего процветания. Я же демонстративно – в два слоя! – намазывал красную икру на кусок хлеба под ироничным взглядом Лизы. После этого случая мое общение с тестем прекратилось. Он старался избегать меня, Лиза принимала нас одна. Но это было еще мучительнее. Ближе и роднее мы не становились (да этого и не могло произойти!), в ее глазах я продолжал быть плохим зятем. Это было очевидно. И только Лика, как всегда, светилась счастьем и лишь изредка фыркала в кулачок. Все, что происходило вне родительского дома, ее вполне устраивало.
4Мы возвращались домой, проходило два-три дня, все становилось на свои места. Я ходил на работу, Лика ждала меня, красиво сервируя стол к ужину. Это мне нравилось. Я становился обывателем. А скорее всего, всегда им и был. В какой-то момент мне захотелось большего комфорта. Именно мне, а не ей. И вот в этот момент (который я до сих пор вспоминаю с ужасом и отчаянием) на глаза мне попался шкаф…
Я никогда не беспокоился об обустройстве своего быта, но однажды, когда мы с Ликой прогуливались у привокзальной площади, обратил внимание на вывеску нового мебельного салона, и мой взгляд скользнул по витрине. В ней красовалось оригинальное «сооружение» – целая комната из дуба с резными узорами и всякими шишечками.
– Смотри, – сказал я, – вот к чему я бы обратился на «вы». Помнишь, как у твоего любимого Чехова: «Многоуважаемый шкаф!..»
Лика засмеялась.
– Да это и не шкаф, – продолжал я, – это настоящее «дворянское гнездо»! В нем можно жить!
– Мы можем его купить? – спросила Лика, которая мало интересовалась финансовым положением нашей семьи.
– Мы просто обязаны это сделать! Идем!
Мы зашли в магазин, и там выяснилось, что это – экспериментальная модель, единственный экземпляр. Выставлена для изучения покупательского спроса. Лика огорчилась.
– А когда же вы изучите этот самый спрос?
– Месяца через два. Не раньше, – ответил продавец. – Вот тогда и начнем принимать заказы.
– Ой, как жалко! – всплеснула руками Лика.
Всю дорогу я успокаивал ее.
– Но это же единственная вещь, которую тебе захотелось прибрести за все это время! – не унималась она. – Я хочу, чтобы твои желания всегда исполнялись!
– Да черт с ней, с этой деревянной коробкой!
Я уже жалел, что потащил ее в магазин, – она воспринимала все слишком серьезно. Мне пришлось срочно придумывать что-то, и в следующем магазине я «положил глаз» на роскошный, но довольно пошлый комплект постельного белья. Потом мы купили торшер и антикварный письменный прибор. Все это было совершенно бессмысленно. Но создавало атмосферу общего семейного дела.
– Тебе правда все это нравится? – допытывалась Лика, с сомнением разглядывая дома наши покупки.
– Не очень…
– Тогда раздадим все это людям…
– Каким людям?
– Все равно каким. Тем, кому это действительно нужно!
– Отлично! Если учесть, что самое дешевое из этого хлама стоит не меньше сотни зеленых! – не выдержал я. И дальше уже не мог сдержаться. – Тебе интересно так жить? Быть комнатным котенком, при твоем уме и таланте?! Я иногда чувствую себя полным кретином, когда ты обслуживаешь меня, как в гостинице! Тебе это интересно? Нет, конечно, меня, как нормального мужика, все устраивает – «хороший дом и жена рядом. Что еще нужно, чтобы достойно встретить старость?..». Но я чувствую себя каким-то тираном. Разве такой жизни ты хотела?! Тебе все это интересно?
Я толкнул торшер ногой. Она сжалась. Я испугался.
– Послушай, – сказал я уже спокойнее, – я не хотел тебя обидеть. Мне просто жаль, что ты понапрасну тратишь свое время и… жизнь.
– Любовь не бывает напрасной. Я тебя не понимаю.
Она, похоже, и в самом деле не понимала. И я прекратил любые попытки воздействовать на ее самолюбие.
Месяца через полтора ей позвонили из института и предложили принять участие в биенале, которое проходило в живописном уголке Карпат. Я обрадовался, что о ней не забыли.
Лике не очень хотелось уезжать, но когда в нашу кухню набилось полгруппы бывших однокурсников во главе с преподавателем, ее глаза заблестели. Все они, шумные и веселые, с опаской поглядывали в мою сторону. Напрасно! Я излучал благодушие, разливал вино и всем своим видом показывал, что не собираюсь становиться на пути молодого таланта. Это действительно так и было.
