Роман Волков - Клеймо Чернобога
Со стороны даже не было похоже на драку. Все было очень, очень просто. Крайне коротко и резко Сева (а был он, как вы помните, в Гриндерсах, с носком, обтянутым титановым стаканом) пнул Красного под второе колено, и тот сразу скорчился, как червяк, опадая на землю. Но это еще не свершилось, как Сева другой ногой так же неизящно лягнул Кешу в пах, и уголовник изумленно отшатнулся. Оставшийся Синий прыгнул на Гвидона красиво, (как в «телевизоре») одна нога вперед, другая назад, рука победно, по-самурайски поднята над головой, и с триумфным криком «Ки-я-я!». Сева же опять-таки, по-колхозному отпрыгнул в сторону и, обхватив голову летящего соперника, не обращая внимания на пару ударов, запрокинул его назад и тюкнул об асфальт затылком. Тот сразу перестал двигаться. Еще один скок — поднимающийся Красный толстяк — толчок ногой в плечо — и он валится на «Волгу» по-киношному растопырив руки. Все это заняло не более двух ударов сердца.
Пришедший в себя Кеша вынимает из кармана нож-бабочку, вертит ее, собирает в клинок и с надсаду бьет в Севу — вот тут все замедляется — Сева высоко отскакивает вбок и с размаху, с разгона от пяток до головы, как молотобоец, ударяет Кешу лбом — берет на баш — в висок. Хлопок! Кеша вскидывается всем телом, как трепетная лань, скручивается дрелью и падает противоположно удару, вперед. Добивать его уже не нужно, из его головы, как из худого мешка, отовсюду льется бордовая юшка.
Жора в машине с открытым ртом копается в барсетке и вынимает черный, нереально большой пистолет. А Сева не видит! Он глядит на свои ботинки, испачканные краской со спортивных костюмов. И тут Влада высовывается из своего укрытия и изгорла голосит не «Сева» или «Севочка», а четко и конкретно «Сзади ствол!!». И тут все превращается в кино. Жора открывает дверцу машины, начинает вылезать оттуда, оружие уже направляется на Севу, но тот как-то непонятно изгибается. Грохот! В разные стороны летят радужным веером осколки стекла, трепещет искореженная дверца, Жора шлепается в машину, оружие беспомощно выпадает из его рук и звякает на асфальте. Сева так же неприметно прячет свой огромный «Маузер» и грациозно, распахивая фалды пиджака, запрыгивает на капот. «Волга» покачивается, и Сева с маху, в прыжке, извернув ногу, хлыщет в лобовое стекло, оно лопается вдребезги. Сева приседает на корточки, засовывает руки в оконную дыру, хватает Жору за грудки и выволакивает наружу. Треснул на шве спортивный костюм. Жорино лицо иссечено веснушками кровавых осколков, он трясется, изо рта льются слюни и бессвязное бормотание, на штанах увеличивается мокрое пятно.
— Ты — жалкая сморщенная сука, — говорит брезгливо Сева, держа Жору на вытянутых руках, машина приплясывает на колесах. — В пятницу ты принесешь Владе букет роз и десять тысяч рублей в маленьком конвертике.
— Да, — бормочет Жора, изгибая шею.
— А завтра извинишься, встав на колени.
— Да…
— А это — чтоб не забыл! — Сева быстро (вот в чем дело — в быстроте) отпускает Жору и швыряет на землю. Тот падает с высоты капота и грузно, плашмя, распластывается в куче свежей земли. — Забудешь — голову отрублю! — Сева прыгает в сторону, и, вытираясь платочком, идет в сторону гаража, к Владе. — Я же говорил: гуляй! Зачем смотрела? Теперь ночью расстраиваться будешь.
— Спасибо, Севочка.
— Тебе спасибо. Если бы не ты, то…
— Прекрати! Ты спас меня, и если бы не ты, то не знаю, что и было бы. Только скажи, почему ты мне поверил? Вдруг я бы тебя обманывала…
Сева покачал головой и обнял ее.
— Все будет хорошо.
И Влада заплакала, глядя через крепкое плечо Севы на разбитую машину и четверых гопников, медленно начинающих подниматься из грязи.
С тех пор Влада и Сева не расставались. Он учил ее всему, что знал.
— Влада, мне просто на самом деле больно даже не то, что моя Родина перестала быть самой сильной. Она стала самой парашной, и все это понимают. Знаешь, был раньше такой народ у нас — вантарцы. Где была граница с буртасами, только на севере. У них холод был постоянный, леса да болота. Ну не в том дело. Они жили в землянках, и нужник у них был в этих же землянках, и скот — там же. Может быть, гаже народца нигде на земле и не было. Зато бог их был — Вантар. Богиня — Ванта. Они поклонялись сами себе. Когда надо было человеку молиться — он матери своей молился. Или жене. И считали они себя богами. И ничего им было не надо — кроме своего счастья. Я и нам того же хочу. А то сейчас мало того, что чтим себя за говно, так и молимся даже не вражьим идолам, а самим врагам: ниггерам, хачам да ж….! А Родина, Русь — где она? Забыли!
— Сева, ты так говоришь…
— Как?
— Как будто тебя по телевизору показывают.
— Мне такие ассоциации безразличны. Ты же знаешь, я, правда, люблю свою страну и свой народ, и постараюсь все сделать, чтобы хоть что-то здесь улучшить.
— Я все это понимаю.
— Да нет, нет! Ты понимаешь, конечно, но не чувствуешь! Вот рэпперов мои парни бьют, зачем, думаешь? Иначе те никогда не поймут, что ниггерская культура губит нашу. Пусть она останется их культурой, негров в Африке. Пусть они слушают свой гангста-рэп в своих черных кварталах! А мы-то при чем? Мы их не угнетали, в рабство не продавали. Россия всегда негров жалела и помогала. Только дружба дружбой, а табачок — врозь. Пусть живут в своей Африке. Пусть иногда в гости к нам приезжают, а мы к ним — на сафари. Но жить тут и потомство свое гадкое плодить не надо, девчонкам головы дурить. Не надо устанавливать моду на негров! Наша задача — объяснить, что черным быть не модно!
Я вот как считаю — всех русских людей можно разделить на два пути, — он вытянул свои крепкие руки, — путем открытой борьбы следую я. Там на разных ступенях стоят борцы разного уровня. Скины, футбольные хулиганы, командиры их — на первой ступени. Писатели, журналисты, издатели, музыканты, чьи идеи услышат тысячи — на второй ступени. Лидеры партий, депутаты, отстаивающие интересы Русского народа — на третьей ступени. Чуть повыше их — предприниматели, которые своими капиталами делают то же самое. И наверху — настоящие вожди, правители, президенты, приказа которых достаточно, чтобы взять дерзкий народ и за сутки вывезти за Северный круг.
— А что за второй путь?
— Путь скрытой борьбы. Здесь стоят обычные русские люди. На первой ступени — лишь те, кому не нравится, что его страна вдруг превращается в Азербайджан. На второй — те, кто может открыто возразить хаму-иноземцу. А на самом верху — Герои, родившие и воспитавшие четверых русских детей. И я начал понимать, Владочка, что победит наша страна не усилиями скинов, крушащих палатки хачей. Победит она когда каждая семья просто родит и воспитает четверых русских детей… Конечно, это тяжелей, чем прошибить череп негру, тяжелей, чем малевать свастику на синагоге… Но победим мы только так… И самый наш страшный враг, которого во что бы то ни стало надо одолеть — это мы сами, наше пьянство, наша лень, наша трусость. И когда мы победим этого врага, то все прочие разбегутся сами как мерзкие тараканы.
Кончено, есть и третий путь. Пассивный. Смотреть «Аншлаг», умиляться таджиками-дворниками, жрать водку и прочее… Но этот путь ведет к смерти не только тебя, но и всю страну, всю нацию.
— Сева, ты меня любишь?
— Понял, понял, девочка моя. Да не бойся, так, нашло что-то. Люблю.
— Больше всех на свете?
— Больше всех на свете.
— А ты же мне совсем недавно говорил, что ты Россию любишь больше всего, даже больше жизни, и что если надо будет, то жизнь за нее отдашь, не раздумывая!
— Говорил и так. И еще скажу, и сделаю. Не понимаю, к чему ты клонишь.
— И так ты говорил, и этак! Так кого же ты больше любишь: меня или Россию?!
— Влада, ты что?
— Нет, ответь! Для меня это важно!
— Ты что, ревнуешь меня к моей Родине?
— Пусть так.
— А к маме ты меня не ревнуешь? А к Земле или к Солнцу? Ты вообще понимаешь, что ты говоришь?
— Нет, ты опять философией занимаешься. Ответь на то, что я тебя спросила. Вдруг надо будет тебе выбрать: я или Россия. Кого ты выберешь?
— Ты понимаешь, что это все равно, что выбирать между сыном или дочерью, или даже матерью или отцом. Кого больше любишь? Кого первого убить? Не буду я отвечать. Вопрос задан неверно.
— Нет, верно! Если вдруг, ну вдруг, надо будет выбрать! Только честно.
— Такого не будет, не доставай меня!
— Нет, ну вдруг, чисто теоретически!
— Хорошо. Я выберу Россию. Я ей нужнее.
Влада не обиделась. После этого она даже стала любить Севу еще больше, несмотря на его частые командировки как по работе, так и по своим, как он говорил «партийным мероприятиям». Понравился Сева и родителям девушки. Особенно отцу: тот увидел в камуфлированном парне, отслужившем, как и он сам, в ВДВ, что-то знакомое, и они долго сидели с ним на кухне и философствовали.
