Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2007)
Наша жизнь настолько отлажена, что исчезает ощущение времени. В этом постоянном повторении есть уже что-то ритуальное. Но у этого ритуала нет высшего основания и потому нет музыки. Плохо это? Хорошо? Для стареющего человека, уже слившегося с этим повтореньем, — совсем не плохо. Этот мир мне не мешает.
Я читаю, думаю и вдруг ощущаю глубокую разность между философом и его комментатором, великим философом другого времени — между Платоном и Проклом. И тогда до резкости наглядно вижу Время, как будто оно встало отвесно. Что может с этим сравниться? Для меня — ничего. Но для юноши... Запри его в городе, как в каменной клетке, и он будет всю жизнь думать, что есть большой непонятный и непонятый мир, где все иначе, где люди другие и время не стоит, как озеро, а катится через перекаты. Пусть уедет, пусть поймет, что нет ничего важнее, чем взгляд на мир двух разлученных временем людей, думавших об одном, понявших каждый свою крупицу истины.
Пусть поймет, что люди разнолики только в юности, когда они еще не прошли жестокую формовку. А потом они станут торговцами, или священниками, или учителями, повторяющими одно и то же из года в год по многу раз на дню. И только тот, кого это не устроит, кто сможет сломать эту схему и вернуться к юности, — только тот имеет действительную ценность. Все-таки сегодня очень странная ночь.
Елисео подошел к окну и стал вглядываться в освещенную луной равнину. Складки — ровные, почти геометрически правильные — прочерчивали ее. Эту непрошеную, чужую геометрию еще сильнее подчеркивало посверкиванье кремнистых россыпей. То был чужой, неприятный и даже пугающий блеск. Русло реки и луга по берегам были черны. И в этой черноте было что-то земляное, родное — здесь притаилась жизнь. Елисео расправил спину, потянулся и снова сел к столу.
Второй толчок был сильнее. Накренившаяся свеча опрокинулась, заляпала воском каменную столешницу и погасла. Елисео замер:
— Это в двери Сан-Педро стучится смерть.
Голос прозвучал громко и почти насмешливо, с незнакомой каркающей интонацией. Елисео налил в кружку вина и посмотрел на свои книги:
— Если гора рухнет, книги мне не спасти. Значит, пора прощаться. На это время у меня еще есть.
56
Второй толчок почувствовали все жители города. Почти никто не понял, что происходит. Было странно, но почему-то нестрашно. Никто не кричал, не бился в истерике.
Луис очнулся в своей постели. Изабель тоже проснулась. Луис спустил ноги, коснулся пола и ощутил ступнями, что теплый камень чуть-чуть вибрирует — сдвигается и покачивается, как будто камень то ли расплавился, то ли поплыл по пустоте. Этого не могло быть, но приходилось согласиться, что пол уходит из-под ног.
Луис начал одеваться. Он сказал жене:
— Вставай, это землетрясение.
Она спокойно ответила:
— Да, я понимаю, — и добавила: — Хорошо, что Мигеля нет в городе.
Луис махнул рукой:
— Да, да, но нужно что-то делать.
— Конечно, — ответила она, но так и не встала.
Луис выглянул в окно. Люди выходили из своих домов. Он покачал головой:
— Значит, все-таки случилось то, о чем говорил отец. Я никогда ему не верил. Нужно собирать вещи. Какие вещи? Сколько осталось времени?
У Луиса уже не было сомнения, что его жизнь, такая, какой она была еще вчера, кончилась и теперь начнется что-то другое. Холодок неизвестности пробирал, как ночная прохлада.
Люди были спокойны, хотя и озадачены и печальны, как на сороковинах. Все уже в прошлом. Слезы выплаканы. Осталось соблюсти приличия. И только у нескольких самых близких сердце ломит от горя. Но у них это не кончится еще долго. Может быть, никогда.
Люди стояли на порогах своих домов и молчали. Почему-то все были уверены, что времени достаточно, чтобы собрать самое необходимое и уйти. Вот только куда? Мир огромен, но разве это важно, когда у тебя из-под ног уходит пол твоего дома и скоро треснет потолок, который укрывал тебя с самого твоего рождения.
Луис вышел на улицу. В черном небе сияла литая луна. Небо как будто не предвещало беды, но лунный свет казался тяжелым и плотным.
“А беды никакой и не будет, просто все начнется заново. Нужно, наверное, зайти к Елисео. Впрочем, он же не беспомощный старик. Сам соберется”, — думал Луис. Люди стояли на порогах своих домов. Почему-то они смотрели на небо, хотя покачнулся камень у них под ногами.
Толчков не было. Луис вернулся в дом. Изабель уже оделась и готовила завтрак. Она разожгла жаровню и поставила кофе. Достала лепешки и порезала холодное мясо.
— Давай поедим, — сказала она. — Я, наверное, схожу к старику Мануэлю, ему будет трудно собраться.
— Изумруды поможешь унести? — ухмыльнулся Луис.
— Почему бы и нет? — Она пожала плечами.
— Господи, как все буднично! Ведь мир же рушится! — воскликнул мужчина.
— Это рушится не мир, а всего лишь наш маленький мирок. Многое еще впереди.
Женщина была настолько спокойна, что начинала раздражать Луиса.
— Но как же мы жить-то будем?
— Я думаю, что мы потеряем не больше, чем обретем.
Она улыбнусь.
— Да откуда же такая уверенность? — удивился Луис.
— Не знаю, но я чувствую, что всерьез нам ничего не угрожает. Мы успеем уйти, а Мигеля нет.
— Но он же завтра должен приехать!
— Завтра все уже кончится. Я все-таки схожу к Мануэлю.
— Лучше сходи к Елисео.
— Хорошо. Сначала я зайду к нему. А ты начинай собирать то, чем дорожишь.
— А чем дорожишь ты?
Она погладила мужа по щеке.
— Только ты недолго, — попросил Луис. — Я буду волноваться.
Она поцеловала его в голову и вышла из дома.
57
Идти к Елисео нужно было в Верхний Город. Ее ноги помнили здесь каждую ступеньку, и она прощалась с этими ступеньками, выступами, выбоинами. Она чувствовала их сквозь подошвы сандалий в последний раз.
Луна заливала город. Женщина подумала, что было бы неплохо, если бы голый лунный глаз закрылся. Под его ледяным взглядом делалось зябко.
Женщина встречала знакомых, которые уже начали выносить вещи. Они не спешили, но и не откладывали сборы. Будничность их движений и разговоров только подчеркивала — все кончается. Все кончилось.
Ей встретилась городская стража. Начальник бил в колотушку и громко выкрикивал:
— Городу грозит опасность! Грозит опасность! Гора может рухнуть! Просыпайтесь! Всем спускаться вниз! Всем выходить за ворота!
В колотушке не было никакого смысла. Все и так все знали. Даже, напротив, от этих выкриков могла заискриться, затлеть и полыхнуть настоящая паника. Но пока все было спокойно.
Жители Верхнего Города уже потянулись вниз. По их разговорам она поняла, что наверху толчки ощущались гораздо сильнее: падала и билась посуда, где-то лопнули стекла и треснули стены. Женщина раскланивалась со знакомыми. Ее спрашивали, почему она идет наверх. Она говорила, что беспокоится о Елисео. Ей кивали. Наверх никто не поднимался. Все больше людей спускалось ей навстречу. Они несли свой скарб. То, что они уносили, казалось совершенно случайным. Продукты? Одежда? Да, немного. Как на пикник. Один человек тащил огромный портрет. Ему было очень неудобно. Но человек выбрал именно его. Больше ничего он не смог захватить или не посмел оставить этот портрет. Может быть, он хотел забрать с собой впитанное холстом время?
58
Почти все горожане были одеты легко. Это выглядело довольно легкомысленно. Ведь предстояло жить без крыши над головой. Или они продолжали надеяться? Посидим под пальмами, переждем. А потом толчки прекратятся, и мы вернемся, и жизнь восстановится.
Людей становилось все больше. Они выходили на главную лестницу с боковых галерей. Дети постарше шли сами. Младенцев уносили на руках. Люди либо молчали, либо переговаривались вполголоса. Это было похоже на похороны — похороны города.
Женщина подумала: “Все спасутся. Никто не погибнет”. И тут что-то екнуло у нее в груди, словно кто-то печально ответил ей: “Не все”.
Дверь в лавку Елисео стояла открытой. Женщина спустилась по ступеням, заглянула в темноту и позвала хозяина. Ей никто не ответил. Она вошла, споткнулась, на ощупь нашла стол и упавшую свечу. Фосфорные спички лежали рядом. Свеча долго не загоралась, потрескивала, чадила. Еще до того как пламя окрепло, женщина поняла, что в доме никого нет. На столе стояла недопитая бутылка вина. Женщина подняла свечу и осветила хорошо ей знакомую лавку.
