Татьяна Дагович - Хохочущие куклы (сборник)
– Нет, мне просто очень холодно. Не могли бы вы укрыть меня еще чем-то?
– Больше нечем.
– Ничего. Вы только не уходите, пожалуйста. Все трое. Пожалуйста. Вы хорошие. Хорошо, когда вы рядом.
– У нее нет температуры? – встревожилась Варвара Семеновна.
Пощупав Настин лоб, Константин отрицательно покачал головой.
– Я больна, – пробормотала Настя. – Врач сказал, я сильно больна, нужна операция и никакого ребенка у нас не получится.
Саницкий, бледнея, наклонился к самому ее уху:
– Ты поспи еще. Ты это нафантазировала во сне.
Виталий наконец пересел на стул. Неуютно, но уходить казалось неблагородным, после странной просьбы Саницкой, тем паче Варвара Семеновна вроде и не думала покидать чужой номер. После слов мужа Анастасия сразу успокоилась, подтянула одеяло еще, уткнулась носом в стену и обмякла – похоже, уснула. Выждав несколько минут, Константин бесшумно поднялся. Он подошел к балконной двери, просто прикрытой с тех пор, как он курил, и запер ее. Взял со стола стопку бледно-голубых, с водянистым женским силуэтом, направлений и рецептов. У Лужницкого типично врачебный почерк – одна и та же буква повторяется несносное количество раз, промежутки между словами не определены. Константин всматривался в неизвестную, но явно русскую букву, пытаясь понять, что же она означает – прекрасное или кошмарное. Варвара Семеновна сидела, сложив руки на коленях. Она и Виталий мешали Константину.
– Может, все-таки пойдете поедите, раз Настя спит? – предложил он. – Заодно и нам поесть принесете.
– Конечно, – согласилась Варвара Семеновна.
Студент яростно закивал.
Открывая дверь, услышали, как бубнит сквозь сон Саницкая:
– Не уходите все. Как я без вас.
Константин махнул раздраженно рукой: мол, идите, не заметит она ничего. Как назло, выходили долго, возились, шаркали, шуршали, скрипели.
В конце концов стало тихо. Константин переставил стул, разложил направления и принялся их изучать. Некоторые были распечатаны на принтере, с такими легче. Было несколько бланков для анализов, в основном крови. Главное, на всех стояли номера кабинетов, это уже облегчало жизнь. Направления на кардиограмму и энцефалограмму. Зачем? Он не мог понять. Он смутно представлял себе, что такое энцефалограмма. В воображении возникала сумрачная комната с монитором, картины на нем – содержимое мозга жены. Внимательные посторонние люди в белом. По спине пробежал холодок – ужас, смешанный с любопытством. Ему тоже захотелось увидеть. Что в мозге жены. Мимолетно – вряд ли ему что-то скажут медицинские графики.
– Что ты смотришь? – послышался слабый голос с кровати. – Что ты смотришь там? Нельзя это смотреть, это все сжечь нужно.
– Спи, моя девочка.
– Не могу я спать. Не могу.
Но она спит.
Он сидит лицом к окну и видит пролетающих с клекотом ворон. Много. Во сне Настя вспомнила: она забыла что-то на заводе во время вчерашней прогулки. Сначала – неопределенно. Потом – конкретнее: яд в бутылке. Который намешала со знакомой девочкой тогда в поезде. Яд или сложное снадобье, оно никому не должно попадаться на глаза. И Настя вставала – так ей снилось – тяжело поднимала длинные-длинные конечности, словно была не человеком, а членистоногим, одевалась под пристальным взглядом мужа, в молчании. Выходила, спускалась по ступенькам, очень торопилась, в страхе, что бутылочку может обнаружить кто-то до нее – студент например. Нервничала. Летела. Быстро перелетала кучи мусора на свалке, окружающей завод. Опять перешла на шаг, но, по мере того как подходила к заводу, он отодвигался и отодвигался. Ноги увязали в мусоре, как в снегу. Шла с беззвучным смирением, сглатывая слюну, не сетуя; шла, шла, шла и обнаруживала, что мусор – только песок, вонючий дым – не дым, а поднятые ветром струйки песка, но ноги так же вязли, потому что она была маленькая-маленькая девочка, как сказал Константин, моя девочка. И они шли по песку, их было много – маленьких построенных парами людей, ее рука уже онемела, забылась в потной руке другой девочки, все время спешащей, которая была младше, которую звали Светочкой. Далеко, впереди двойного строя, раскачивающегося, как старая змея, возвышались фигуры воспитательницы и вожатого, а еще дальше было только море, ровной серебристой полосой на горизонте. Издали вожатый кричит: «Давайте, ребята, речевку!» И в его студенческом голосе проскальзывают подлые нотки Гамельнского музыканта. Речевка: «Кто идет? – Мы идем. – Кто поет? – Мы поем». Ребята впереди с неподдельным энтузиазмом повторяют за вожатым; те, что подальше, – тише; Настя плетется, молча, будто все это ее не касается. Под правым ухом звонкий голос Светы одиноко-громко выкрикивает слова. «Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья». Все явственнее море пахнет лекарствами. Которые только по рецепту врача, только в темной аптеке. По сухой песчаной почве через остатки травы бежит ящерка. Настя провожает ее взглядом. В этом краю водится много ужей; а кроме ужей, такие же, но без желтых ушек, ядовитые змеи, как и море, пахнущие лекарствами. Мальчишки ловят их и подбрасывают в постель.
Варвара Семеновна и Виталий вернулись быстро, к досаде Константина. Виталию, в целом, не хотелось возвращаться в номер Саницких. Что-то болезненное повисло в воздухе, особенно после внезапного заявления Саницкой об операции. Но он не мог противиться строгому взгляду Варвары Семеновны. Послушно взял поднос с едой для Константина, сама она взяла еду Насте. Раньше с ним такого не было. Он по-новому, удивленно смотрел на расплывшуюся фигуру Варвары Семеновны и не понимал, как это он, всегда такой раздражительный, если им пытались помыкать (родители иной раз боялись лишнее слово сказать), слушается обычной тетки – задерганной, толстой и дурной. Один за другим они вошли в номер Саницких, поставили подносы на стол, с которого Константин только что широким жестом смел бледно-голубые листики. Небо плотно затянуто облаками, в комнате стало темно, но никто не решался включить свет.
– Как она? – шепотом спросила Варвара Семеновна, указывая на Анастасию.
– Спит.
Студент чувствовал себя застрявшим в чужой роли. Его бесила эта заботливость Варвары Семеновны по отношению к Саницкой, после того как Варвара Семеновна переспала с ее мужем. Но при взгляде на Саницкую он не испытывал сочувствия – она не нравилась ему. Свернувшаяся кошкой, она почему-то напоминала брошенные в кучу палочки – нагромождение тонких конечностей, и лицо из мелких черточек.
– Я пойду? – спросил наконец Виталий в полный голос. Никто не ответил, Варвара Семеновна и Константин о чем-то слишком оживленно шептались, сидя за столом спиной к нему. Тогда он демонстративно завалился на кровать рядом с Настей – оба стула заняты. Но и тут на него не обратили внимания. Как ни странно, студент снова провалился в глубокий сон без видений.
Проснулись Саницкая и студент одновременно, в темной пустой комнате. Вытянутый прямоугольник окна слабо освещал тарелки с застывшей неприятной едой. В одной уже плавал утонувший комар. Его было хорошо видно. Лежали чуть ли не вцепившись друг в друга, и, как только поняли это, с брезгливостью поспешили разняться. Настю мутило от запаха студента, тягостное чувство – быть близко к источнику запаха. Не моется он без маминого напоминания, что ли? Виталию же было просто невыносимо находиться рядом с Саницкой, и он сам не смог бы объяснить причину своего отвращения. Ему мнилась в Анастасии скрытая болезнь, наполняющая всю комнату, бросающая тень даже на симпатичного в общем-то Константина. Что могло заставить их схватиться за руки во сне – не иначе ошибка или холод. «Я же не Светочка, – подумала она. – Это Светочка все время лезла к студенту, не я. Я плелась в конце строя, пока окончательно не увязла в песке». О том, куда делись те двое, им не хотелось спрашивать, чтобы не слышать голосов друг друга. У Виталия были на этот счет определенные подозрения, но он сам сознавал их несостоятельность – у Варвары Семеновны не хватило бы цинизма для второго раза. Настя предполагала, что ее муж с Варварой Семеновной пошли на завод.
– Есть не хотите? – обратилась она наконец к студенту, пренебрежительным тоном сводя на нет вежливое обращение.
– Не хочу.
– И я не хочу.
Анастасия села по-турецки на кровати, как можно дальше от него. Бодрая и полная сил. Больничная ерунда показалась далекой и неправдоподобной, избавиться бы только от ненужного попутчика и идти на завод вслед за мужем. Тем временем Константин и Варвара Семеновна, решившие прогуляться, чтобы не мешать спящим, уже приближались к огромному немому зданию.
Студент и Анастасия замерли, услышав, как поворачивается в замочной скважине ключ. В комнату вошли. Но не те, кого они ожидали увидеть, а молодая, очень подвижная женщина. Вела она себя так, будто была на своей территории: включила свет, напевала, хозяйским взглядом окидывала стены. И далеко не сразу обнаружила сидящих на кровати.
