Эми Тан - Клуб радости и удачи
Таким образом, не прошло и года, как мы с Харольдом ушли из «Келли энд Дэвис» и он открыл «Лайвотни и Ко», где я стала работать координатором проектов. Но Харольд не получил половины клиентов «Келли энд Дэвис». Нет, «Келли энд Дэвис» пригрозили подать на него в суд, если он в течение следующего года переманит хотя бы одного их клиента. Он был этим сильно обескуражен, и я целый вечер вдохновляла его на дальнейшие подвиги, втолковывая, что у него не будет отбоя от собственных клиентов, займись он оригинальным дизайном ресторанов.
— Сколько еще можно наделать гриль-баров дуб-с-медью? — спрашивала я. — Кому еще нужны пиццерии в стиле слащавого итальянского модерна? Не поднадоели ли всем кабаки, где в каждом углу стоит полицейская машина? В городе пруд пруди ресторанов с перепевами одних и тех же старых тем. Найди свою нишу. Делай каждый раз что-нибудь особенное. Привлеки гонконгских вкладчиков, которые хотят вложить свои баксы в американскую изобретательность.
Он одарил меня одним из своих восхищенных взглядов, который говорил: «Обожаю твою наивность». А я обожала такие взгляды.
И, задыхаясь от переполнявших меня чувств, продолжила:
— Ты… ты… мог бы сделать что-нибудь совершенно оригинальное, ну… скажем… Дом на Просторе! Все домашнее, по мамулиным рецептам, мамуля на кухне в аккуратном фартучке, мамули-официантки, с поклоном предлагающие вам доесть суп. Или, например… например, сделать ресторан с литературным меню… еда из романов… сандвичи из детективов Сандерса, десерты прямо из «Ревности» Норы Эфрон. И что-нибудь мистическое, или шутки и розыгрыши, или…
И ведь Харольд послушал меня. Он использовал мои идеи, развив их с присущей ему методичностью и широтой кругозора. Он претворил их в жизнь. Но я не забыла, что идеи-то были мои.
А сейчас «Лайвотни и Ко» — растущая фирма с двенадцатью постоянными сотрудниками, наша специализация тематический ресторанный дизайн, или, как я выражаюсь, «жратва на тему». Харольд — разработчик концепций, главный архитектор, дизайнер и организатор презентаций, другими словами, ответственный за расширение клиентуры. Я работаю под началом дизайнера по интерьеру, потому что, как объясняет Харольд, если он будет продвигать меня вверх только как свою жену, это будет некорректно по отношению к другим служащим — так он решил еще пять лет; назад, через два года после открытия «Лайвотни и Ко». И хотя я отлично разбираюсь в том, что делаю, формально я никогда этому не училась. Только в университете, где я специализировалась на проблемах азиатской диаспоры в Америке, прослушала один более или менее близкий к моим теперешним занятиям курс по сценографии — мы ставили в студенческом театре «Мадам Баттерфлай».
В «Лайвотни и Ко» я отвечаю за тематические элементы. Когда мы оформляли ресторан под названием «Рыбацкая байка», одной из моих признанных всеми находок был желтый шлюп из лакированного дерева, на борту которого было написано «Не трави»; и именно я придумала, что меню должны висеть на миниатюрных удочках, а на салфетках нужно отпечатать таблицы для перевода дюймов в футы. При проектировании магазина деликатесов под названием «Ужин у шейха» именно я предложила, чтобы заведение походило на восточный базар из фильма «Лоуренс Аравийский», и догадалась разложить чучела кобр на поддельной голливудской гальке.
Я люблю свою работу, но стараюсь поменьше о ней думать. А когда думаю и вспоминаю, сколько я за нее получаю, как много работаю и как Харольд справедлив ко всем, кроме меня, то расстраиваюсь.
Конечно же, мы равны, если не считать того, что Харольд получает в семь раз больше меня. Ему об этом тоже известно, поскольку он сам раз в месяц подписывает чек, деньги с которого потом идут на мой отдельный счет.
Надо признать, что со временем такое равенство начало меня раздражать. Я смутно чувствовала: что-то мне тут не нравится, но сама не знала что. А примерно неделю назад все стало ясно. Я убирала со стола после завтрака, а Харольд прогревал машину — мы собирались на работу. И вдруг я увидела на стойке бара развернутую газету, на ней очки Харольда и его любимую кофейную чашку с отбитой ручкой. Меня окружали мелочи повседневной жизни, все эти привычные свидетельства нашей близости, и почему-то от этого у меня все замерло внутри, и, как в нашу первую ночь, возникло острое желание: отказаться ото всего ради него, подчинить всю свою жизнь ему, ничего не требуя взамен.
Когда я села в машину, это чувство еще владело мной, и я, дотронувшись до его руки, сказала:
— Харольд, я люблю тебя. — Подавая машину назад, он взглянул в зеркало заднего вида и произнес:
— Я тоже тебя люблю. Ты заперла дверь? — Ив этот момент у меня промелькнула мысль: нет, что-то у нас не так.
Харольд, позвякивая ключами от машины, говорит:
— Я еду вниз купить что-нибудь к обеду. Бифштексы подойдут? Хочешь чего-нибудь особенного?
— У нас кончился рис, — вовремя вспоминаю я и киваю в сторону мамы, стоящей ко мне спиной. Она смотрит из кухонного окна на решетки, увитые бугенвиллеей. Харольд скрывается за дверью, я слышу глухой рев двигателя и потом, когда он трогается с места, шуршание гравия.
Мы с мамой остаемся в доме одни. Я начинаю поливать цветы. Мама, привстав на цыпочки, разглядывает список, прикрепленный к дверце холодильника.
В списке стоят наши имена — Лена и Харольд — и под ними перечислено, что каждый из нас купил и сколько это стоило:
Лена Харольд
цыпленок, овощи, хлеб, брокколи $13.83
Покупки для гаража $25.35
шампунь, пиво $19.63 Покупки для ванной $5.41
Мария (уборка+чаевые) $65 Покупки для машины $6.57
бакалея Осветительные приборы $87.26
(см. список) $55.15 Гравий для дорожки $19.99
петуния, земля для цветов $14.11 Газ $22.00
Проявка пленок Тех. осмотр $35
Кино и обед $65
Мороженое $4.50
Так обстоит дело на этой неделе. Харольд уже истратил почти на сто долларов больше, поэтому я должна буду перевести на его счет что-то около пятидесяти долларов.
— Что здесь написано? — спрашивает мама по-китайски.
— Да ничего особенного. Просто мы за все платим пополам, — я стараюсь ответить как можно небрежнее.
Мама смотрит на меня и хмурится, но ничего не говорит. Снова принимается изучать список, на этот раз более внимательно, водя пальцем по каждой строчке.
Мне неловко: я ведь знаю, что она там видит. Хорошо хоть, ей неизвестна вторая половина — наши споры. В процессе бесконечных обсуждений мы с Харольдом достигли некоего соглашения и решили не включать в список личные расходы, такие, как «тушь», «лосьон для бритья», «лак для волос», «лезвия», «тампоны» или «тальк для ног».
Когда мы расписывались, он настоял, что сам заплатит за регистрацию. Фотографировать я позвала своего приятеля Роберта. На вечеринку, которую мы устроили в нашей квартире, каждый гость принес шампанское. При покупке дома мы договорились, что наши доли в ежемесячной выплате кредита будут рассчитываться пропорционально нашим доходам и что мне будет причитаться соответствующий процент от нашей общей собственности; так записано в брачном контракте. Поскольку Харольд платит больше, ему принадлежит право решать, как должен выглядеть дом. У нас просторно, в комнатах нет ничего лишнего — он называет это «обтекаемым стилем», — и все вылизано до блеска, хотя я не стала бы жертвовать уютом ради порядка. Что же касается отпусков, то когда мы вместе выбираем куда ехать, то и платим пополам. Остальные оплачивает Харольд, например в качестве подарка ко дню рождения, Рождеству или какой-нибудь годовщине.
Мы ведем чуть ли не философские споры относительно вещей с неоднозначной принадлежностью, вроде моих противозачаточных таблеток; либо по поводу домашних приемов: кто берет на себя расходы, если приглашенные — его клиенты и одновременно мои друзья по колледжу; или из-за кулинарных журналов, на которые я подписываюсь, а он их тоже читает, но просто от скуки, а не потому, что сам бы их для себя выбрал.
И мы до сих пор не пришли к согласию относительно Миругея, кота — заметьте, ни нашего, ни моего, а просто кота, которого Харольд купил мне в подарок на день рождения в прошлом году.
— Как! Ты и за это платить?! — изумленно восклицает моя мать. Я пугаюсь, думая, что она прочитала мои мысли про Миругея. Но потом вижу, что она показывает на слово «мороженое» в списке Харольда. Мама, должно быть, помнит тот случай с пожарной лестницей, на которой она нашла меня, дрожащую и измученную, сидящую над коробкой с переработанным в моем организме мороженым. С тех пор я его не выношу. И тут я с ужасом понимаю: Харольд до сих пор не заметил, что я никогда не ем мороженого, которое он приносит домой каждую пятницу.
— Почему ты это делаешь?
В мамином голосе звучит обида, как будто я повесила этот список специально, чтобы ее задеть. Я раздумываю, как бы ей это объяснить, припоминая слова, которые мы с Харольдом когда-то произносили: «Таким образом мы избежим ложной зависимости… мы равны… любовь без обязательств…» Но мама никогда не поймет этих слов.
